"Не те руки"

[bistrick]

Некондиция на заявку с однострочников "целовать всего Наполеона"
Илья, Соло, нца.
Мафиозная затравка только косметически, не взыщите.

глава 1, 2 тыс слов

Агенту Соло предстояло сыграть роль американского представителя «итальянской семьи» для внедрения в Сицилийскую мафию. Костюмы и шляпы Соло носил как Бог. Его итальянский с гангстерским сленгом высоко оценили специалисты. И только Курякин, на которого ложилась обязанность дистанционного наблюдения, покачав головой, заявил, что Наполеон не похож на урожденного консильери.
Соло, войдя в роль, прохаживался по номеру, беседовал с воображаемым доном, а Илья, каким-то неведомым образом оказавшийся экспертом в том, что касалось «Коза Ностра», его критиковал. Они правили все, и Наполеон, поначалу не воспринимавший педантичность напарника всерьез, понял, что мог проколоться в первую же встречу «с родней» на тысяче и одной почему-то неучтенной британской разведкой мелочи.
- Никуда не годится. Ты целуешь без привязанности, без чувства.
- Боюсь, едва знакомые мужчины могут неверно истолковать излишнее рвение, - научившийся подворачивать манжеты «по-итальянски» и правильно заказывать выпивку Соло не думал, что возникнут проблемы с поцелуями. Это у него-то?
- В том и дело, даже если ты их первый раз видишь, они все равно – семья, которой ты предан до последней капли крови. Поцелуй, как и рукопожатие, должен это отражать.
- Попахивает инцестом, - Соло снова отошел к стойке, чтобы перебить вкус Ильи вкусом виски.
- Попахивает провалом, Ковбой. Ты отца или дядюшек никогда не целовал?
Соло со всем вниманием поболтал остатки виски в стакане. Он и сам понимал, как важен правильный язык тела для людей, поколениями шлифовавших навык отличать своих от чужих.
Он целовал быстро, легко – и его называли «деткой из пригорода».
Он задерживал губы у чужой кожи – и Илья демонстративно проверял, на месте ли его бумажник.
Соло затаивал дыхание – и это не вызывало доверия. Он выдыхал – и Курякин вспоминал неопытных мальчиков из восточной части Булонского леса.
- Стоп, - не выдержал Соло. – Откуда ты-то об этом знаешь? – если сейчас окажется, что Илья был там под прикрытием, Наполеон купит себе пару звездно-полосатых носков.
- Я кое-кого туда сопровождал, доволен?
- Сначала итальянская мафия, теперь французские проституты, а завтра окажется, что ты лично знаком с Кеннеди, Большевик?
- Не волнуйся, Ковбой, меня натаскивали только на работу в Европе. Продолжим?
С предложением Илья слегка поспешил, поторопился на долю секунды.
Но он имел дело с человеком, который за этот промежуток времени успел вытянуть приглашение на вечеринку из внутреннего кармана пиджака своего будущего шефа.
Соло присмотрелся внимательнее, отметил скрываемое за обычной непробиваемостью новое напряжение, мелкие рывки пальцев, встающие дыбом от его дыхания волоски на шее. Неожиданно.
На ухоженный вид, продуманный крой костюма и дипломатичную гибкость Наполеона клевали не только женщины. В этом не было ничего нового и приятного - не обрубленное вовремя чужое влечение дорого ему обходилось.

Подростком Наполеон воровал не чаще, чем его вечно голодные сверстники из середнячков Куинси. Мать убивалась на трех работах, чтобы сохранить дом в относительно приличном районе, мечтала, что сын станет адвокатом. Только к шестнадцати смазливый, в блудного папашу, Соло оценил ее труды – он вдруг увидел, как постарела мама, которую он по детской привычке считал красавицей, что руки ее в мозолях и давно потеряли форму от работы в прачке. И все это ради него. Мать никогда не упрекала его в неблагодарности, не предсказывала, как другие родители, что он кончит в тюрьме, наоборот, она любила и верила. Ради нее Наполеон со всем рвением взялся за учебу и быть бы ему адвокатом, если бы не мясник, которому Соло из-за стесненного положения успели задолжать. Старине Фрэнки было около пятидесяти, но из-за беспрестанного курения он выглядел старше и в тусклом магазинном свете очень смахивал на собрата выставленных на витрине хряков. Хотя у него имелось собственное и неплохо идущее дело, женщины почему-то у Свиной Башки не задерживались. Может потому, что тот с одинаковым удовольствием бегал с топором и за свиньями и за людьми.
Мать неохотно отпускала Наполеона в мясную лавку, но тот, объявив себя мужчиной в семье, принял на себя эту обязанность. В тот раз он принес только треть долга и собирался просить об отсрочке. Когда Фрэнки сказал, что подождет денег в обмен на пустяковую работенку, Наполеон, словно не было в его жизни улицы и ее наглядных уроков, бараном поплелся за ним в угол подсобки. Все-таки мать от многого его уберегла – когда Фрэнки достал из штанов свой отросток и поболтал им, Соло не сразу испугался. Если бы он заорал или попытался отбиться, то отделался бы несколькими затрещинами и угрозами. Но он был мальчиком из почти приличного района. Он застыдился, промолчал и под тяжестью мужской руки все же встал на колени. Зажатый у стены он давился и плакал, уже не стыдясь, пока горячий, пахнущий свиной шкурой член тыкался ему в рот. Он пробовал оттолкнуть чужое тело и навсегда запомнил вид своих жалких, слабых мальчишеских рук, боль от вырываемых из затылка волос и ощущение глухой стены за спиной. Когда Фрэнки спустил ему за щеку, Наполеона вырвало желчью и спермой, так что напоследок ему, еще содрогающемуся от спазмов, кинули тряпку на голову и велели прибрать за собой.
Возвратившийся домой и, разумеется, ни слова не сказавший матери, Соло был уверен в одном – больше в его жизни подобного не случится. Он стал по вечерам ходить на спортивную площадку, где иногда давали бесплатные уроки бокса и за какие-нибудь полгода, несмотря на скудное питание, нарастил мышечную массу.
Спустя годы Соло понимал, что там, у бара, он на самом деле легко отделался, но в ту злополучную ночь он так, конечно же, не думал. Почему те три пьяных матроса привязались именно к нему? Потому что, проводив подружку, он возвращался без компании? Потому что одет был с тем немногим шиком, который мог себе позволить? Уроки бокса не пропали даром, кое-кого Наполеон все же задел, за это ему сломали нос и несколько ребер, прежде чем вставили в рот рукоять складного ножа, чтобы не вздумал укусить.
В ту ночь, смывая кровь, грязь и сперму в канаве, Соло понял – какие бы клятвы он себе ни давал, это не в последний раз.
Мать умоляла его не уходить в армию, но Наполеон, осознанно гнавшийся за общепринятой мужественностью, все же записался добровольцем.
В казармах творилось всякое, но все больше добровольно, так что единственный, от кого у Соло возникало чувство тошнотворного омерзения, был их лейтенант, обожавший хватать солдат за задницы. Как и все Наполеон время от времени подрачивал на фотокарточки подружек, и ему не мешало, если двое или больше его сослуживцев возились на соседних койках. Иногда он прислушивался к этой возне, иногда на чужие стоны вставало, но если к нему кто-то подкатывал, Соло доходчиво отшивал.
Это случилось во Франции, после войны, когда Наполеон уже знал, как быстро и с минимальным риском заработать, имея только форму, оружие и знания из десятков монографий, справочников и каталогов предметов искусства. Он и еще четверо таких же сообразительных солдат присматривались к одному старому особняку, но расчет на не забывших еще страхи оккупации местных не оправдался – хозяин встретил их с ружьем и предложил прогуляться к его французскому черту. Парни отступились, и Наполеон вернулся той же ночью один, через окно.
Он не стал хватать первое, что оказалось ценным, а сперва осмотрелся, поискал тайники, проявил некую воровскую вежливость, именно поэтому его не пристрелили со спины. Под дулом ружья Соло приготовил чай на две персоны, и они с хозяином, чье имя он так и не узнал, прекрасно побеседовали. За то, чтобы выйти целым из этого дома и остаться в армии, нужно было заплатить. В этот раз Наполеон встал на колени без единого принуждающего жеста, ему даже не понадобилось угрожать ружьем. Стена, угол за спиной, сколько бы ни было до них, вновь навалились на Соло неподъемной, обезоруживающей тяжестью, делая беспомощным и послушным направляющей руке. Он больше не был мальчишкой, не был глуп, но это ничего не меняло. В какой-то момент, задыхаясь, он взялся за бедра француза, отодвигая его от себя - мужские, мускулистые и все же такие слабые руки.
Позже, посещая в Париже курс лекций вольным слушателем, Соло пару раз снимал мужчин, нарочно выбирая нежных и податливых, но получил только доведенную до автоматизма механику и нарочито женские ужимки. Мужчины его не заинтересовали, но, к сожалению, он сам их чем-то привлекал.
Как ни странно, именно в воровской среде Наполеону ни разу не пришлось расплачиваться на коленях, его обманывали, почти каждый пытался подставить, но всегда это был только вопрос денег, и такой расклад его более чем устраивал.
Прошли годы, поимка Соло стала головной болью интерпола, а он сам успел позабыть каково это оказаться в углу. Стена за спиной возникла внезапно.
Наполеон смотрел на не считающего нужным скрывать свое отношение Сандерса и чувствовал, что его уже такие опытные руки все еще слабы.

Теперь ему хотелось бы верить, что Курякин со своей советской порядочностью не станет вымогать «небольшие услуги взамен». Хотелось бы. Но в таких делах Соло не верил никому.
А это значит, что пора прекращать целоваться.
- У тебя все еще не получается, - Илья оставался спокоен, но Соло теперь видел то, чего не замечал в нем раньше: сжатую в ожидании пружину внутри и более личное внимание.
- Сделаем перерыв, - отчуждать того, кому уже почти привык подставлять спину, было досадно. Какого черта ты не закрутил с Габи, Большевик?
Соло собирался сбежать, и Курякин это почуял, подтвердив тем самым не только свой охотничий инстинкт, но и то, что был заинтересован в «добыче».
- Постой, - Илья даже придержал его за локоть. – Давай, я покажу как надо.
Эта неожиданная деликатность, едва ощутимая неуверенность и остатки былой солидарности разоружили почти уже вышедшего из номера Наполеона.
- Мастер-класс? – оборачиваясь, он не успел до конца убрать из глаз ту сковывающую обреченность, накатывавшую, когда его загоняли в угол. Соло улыбнулся, бодрясь, натягивая привычную для Большевика маску.
Но было поздно – Илья успел увидеть. Хорошо бы он не понял, что именно видел.
- Я покажу, - разом потерявшая свою природную жесткость ладонь, обняла локоть Соло. – Если ты хочешь.
Все было плохо.

- Сначала тебя встретят шестерки, мелочь на побегушках. Тут важно не обидеть, но при этом не позволить никакой фамильярности. Ты – консильери. А их держат только из-за родства.
Илья приветливо, сдержанно кивнул Соло, коротко пожал руку и едва, вскользь коснулся щекой его скулы.
Просто. Быстро. Безлично.
- Затем, по прибытии к тебе подойдут доверенный капо с подручными. Если никого не узнаешь, первым подойдешь к тому, чей взгляд тебе меньше всех понравится – это капо.
Сосредоточенно и веско Курякин взглянул прямо в глаза и руку сжал, демонстрируя твердость, к щеке едва ощутимо прикоснулся губами.
- В доме тебя встретит хозяйка с сопровождающими. Не вздумай распускать перед ними хвост, Ковбой - кастрируют быстрее, чем у вас делают «колумбийские галстуки». Женщины – это Девы Марии вне зависимости от возраста и поведения. Тебе надо придумать себе невесту или постоянную подругу и хранить ей верность. В остальном, думаю, с женщинами ты сам поймешь, как себя вести.
К дону тебя сопроводят консильери – это, считай, твои старшие товарищи, на которых ты собираешься равняться. – Илья приобнял Наполеона за плечи, поцеловал, слегка причмокнув, и сам подставил щеку для поцелуя.
Получилось в меру доверительно и со сдержанным почтением.
- Дон Сальваторе имеет весьма современные взгляды, но под давлением своих капо поддерживает видимость приверженца традиций…
- Постой, - Соло, хоть его все еще не оставляло мерзкое предчувствие, не упускал ни слова, ни жеста. – Этого не было в досье.
- В досье Уэверли – нет. Времени мало, слушай дальше. Когда подойдешь целовать руку, покажи немного американского. Улыбки твоей должно хватить…
Наполеон вслушивался в подробности и аналитические заключения, собранные в КГБ на клан Греко, и старался не показать, как ему неуютно из-за нависающего, стоящего слишком близко Курякина. Илья прямо сейчас спасал его, выдавая, без сомнений, секретную информацию, покупая за данные разведки жизнь «американского ворюги» и по совместительству напарника.
За это стоило быть благодарным. Возможно, настолько благодарным, насколько о том мечталось скрывающему вожделение Илье. Хотя Соло, разумеется, предпочел бы отплатить по-другому.
Наконец, раздалось контрольное «пробуй», и Наполеон натянул шкуру младшего консильери. Он поприветствовал в лице Курякина всю семью снизу доверху: жал руку капо, благоговел перед хозяйкой, когда он, для демонстрации равенства, обнял напарника и тронул губами его щеку – получилось слишком близко ко рту – Илья заметно дрогнул.
- Ну? – Соло так погрузился в роль и был так доволен исполнением, что исчезло мучительное ожидание угла, где ему придется встать на колени и орально обслужить очередной член.
- Не годится, - устало резюмировал Курякин.
Нога 46-го размера пинком сбросила Наполеона с пьедестала.