"Сердце Рысье"

[bistrick]

Если вы знаете, кто такой Соловушка, то поймете, что отказать ему я не могла)
Это вроде предыстории к исполнению на фесте - за три года до тех событий и сватовства к Габреле.
Фокус другой, менее флаффный.
Кус первый.

Во времена всякие сказкой, былиной да приметой учили прародители деток своих, по молодости неразумных, сыновей наставляли, дочерям предупреждение давали.
В княжестве Полоцком во времена давние матери дочерей строптивых сказом о Родиме, девице рода купеческого, стращали. Но не нагонял сказ тот на красавиц страху должного, оттого, что меж собой девицы его на свой лад пересказывали.
Была у купца именитого, зажиточного дочь единственная любимая, родители ни Солнцу, ни Дождику на нее пасть не давали, тканями заморскими да украшениями дорогими с малых лет одевали. Краше всех девиц княжества выросла Родима, но горда была и разборчива – как пришел возраст за мужа идти, никому слова согласного не давала. «Хочу», - говорила она отцу с матерью, - «мужа такой красы неописуемой, чтобы мне под стать!»
Уж скольких молодцев провели под окнами ее светелки, сколько из них, невесту прекрасную увидав, покой потеряли и дары богатые отцу ее понесли, чтоб сказал слово родительское твердое. Но дочь купеческая никем не пленялась.
«Да хоть бы сам князь пришел – откажу ему!»
И дошли те слова девицы привередливой до князя Ильи.

- Слыхал о том, друже? – со смехом Илья советнику своему Соловью Изяславичу молву пересказанную поведал.
- Как же не слыхать, коли тебе впервые из терема вызов бросили, - рассмеялся Соловей в ответ.
- Али и впрямь посвататься? – не собирался князь другую жену брать – двух уже имел и доволен был.
- Схорони тебя Мокошь от жены гордой да неразумной, светлый князь. Не ходи, не заглядывайся, только дух свой возмутишь и разлад в дом принесешь.
- А что, так ли хороша девица та? – хитрость Илья задумал - не себе, а брату названному красавицу в жены добыть. Разве не пленится сердце девичье неуступчивое статью Соловья Изяславича? А уж там вид да ласка первой на все княжество невесты дело до венца доведут.
Печалило князя, что брат названный в дом свой жену не брал и деток не заводил. Вместо своего гнезда Соловей дом Ильи оберегал, с женами его приветлив был, детей на руках качал да сказки им рассказывал. Вся семья Ильи души в нем не чаяла. А после дома княжеского полного шел советник премудрый в покои свои одинокие, на убранство богатое, яства сладкие едва взгляд бросал да на ложе прислужниц звал.
Оттого, что дом его пуст оставался, ходила молва о болезни дурной да сглазе, на друга княжеского наведенных. Не верил тому Илья и жену прекрасную, достойную Соловушке своему отыскать желал.
- Говорят, хороша, - чтобы любопытство мужское не дразнить, небрежно Соловей отвечал.
- А съезди-ка ты, разведай, - велел Илья.
Усмехнулся Соловей в усы, хитрость княжескую разгадав, поклонился и в путь отправился.

Мимо терема Родимы, где под окошками женихи отвергнутые томились, ликом прекрасным надеясь полюбоваться, проехал Соловей, головы не повернув.
Купец с купчихой у порога его встретили хлебом с солью, в ножки поклонились, княжеского советника привечая. Отведал Соловей каравай румяный и в палаты прошел. Долго он с купцом о делах торговых беседовал, время уж к ночи пошло, и остался Соловей гостем до утра. В горнице постельной омыл он перед сном пыль дорожную с тела да спать лег. Раз-другой услыхал Соловей чуткий за ковром настенным да за пологом дыхание легкое, девичье.
Утром как собрался советник княжеский в дорогу обратную, решил купец дочерью своей красавицей похвастать – привел ее и за стол перед гостем посадил. Девица строптивая Соловья молчком разглядывала, слова поперечного, дерзкого не говорила. Купец от радости, молока парного в чарку гостевую подливая, через край плеснул.
Молоко, пролитое, Соловей хлебом собрал и с почтением должным красу дочери хозяйской похвалил.
Зарделась красавица и очи потупила.
Но закончил Соловей трапезу и, купца отблагодарив за кров и пищу, прочь пошел. По пятам за ним купец следовал, приглашая гостем быть, заманивая редкостями невиданными, лакомствами обеденными. Не остался Соловей дольше, домой да к князю отправился.

День, другой Родима в окно вглядывалась, сватов новых высматривая – не ехали сваты.
Сперва купец соглядатаев послал узнать, не сразил ли советника княжеского недуг тяжкий.
Нет, вместе с князем на охоту Соловей выезжал и в городе по делам как прежде хаживал.
Обождав неделю дочерью нетерпеливой попрекаемый, собрался купец сам в дорогу.
Радушно его Соловей принял, за гостеприимство прежнее отплачивая, но о дочери не спросил.
Осерчала Родима на такую холодность - память о витязе ясноглазом покой ее девичий отняла. Уж как она ногами на родителей топала и нрав дурной показывала, да только Соловей сватов все одно не слал.
Не до сна, не до яств стало купцу в доме своем, наконец, женой и дочерью подговоренный, поехал он снова к Соловью с дарами богатыми. Щедро одарил его советник княжеский в ответ, но от предложения свадебного отказался. Долго купец уговаривал, дочь расхваливал, блага разные сулил, даже в ноги пал. Поднял его с колен Соловей, возраст уважив, но слово свое твердое сказал – не возьмет Родиму женой.
Пуще прежнего взлютовала дочь купеческая и сама, стыд девичий и волю родительскую презрев, к Соловью явилась.
Но не соблазнился он.
«Коли хочешь в доме моем жить, иди в общую, к рабыням. Другого места не предложу».
Разгневалась на то Родима, ногой по привычке топнула. Но пошла жить в людскую.
Как узнали отец с матерью, что дочь их спесивая, балованная теперь гусей пасет да полы моет, чтоб только изредка витязем своим ненаглядным любоваться, бросились они к князю.
Пожалел Илья, что хотел хитростью брата своего названного женить.

Из-за слезных просьб родительских заговорил он с Соловьем, к свадьбе его склоняя, на честь высокую и родовитость купца указывая.
- Коли велишь, я хоть на квакушке женюсь, - князю Соловей поклонился. – Но ради дружбы старой прошу, не неволь мое сердце, Илья.
На дружбу их давнюю да кровь, братством повязанную, редко Соловей указывал, советы и просьбы князю подавая. Никогда притом Илья другу своему любимому не отказывал и в этот раз голову склонил, от свадьбы долгожданной отступаясь. Тогда бросил Соловей на князя огорченного взгляд скрытный, темный, печалью отравленный, усы пригладил и прочь ушел.
Так осталась Родима в доме Соловьином младшей прислужницей. Девы и жены домашние приняли ее по-доброму и дело давали посильное, но из-за нрава гордого, неуступчивого никто дочь купеческую подругой милой не звал.
Не только рабыни из чужих земель у Соловья прислуживали, были там жены и девы, дома свои добровольно оставившие и волю свою прекрасному советнику княжескому подарившие. Пытливо Родима всех домашних и дворовых осмотрела – много красавиц взгляд ее нашел, да только ни одна из дев тех с ней самой сравниться не могла. Верно потому, никто до сих пор в покоях хозяйских наложницей дорогой не жил. Даже Дарина над домом женским старшая, чернокосая, черноглазая, по крови, как и сам Соловей, валашенка день-деньской трудилась, а ввечеру к господину с отчетом и просьбами домашними ходила.

Скоро приметила Родима, что витязь ее драгоценный прислужниц к себе на ложе зовет. Никого притом Соловей не неволил, да только любая из жен сама с охотой к нему шла, лаской господской напоенная, с подарком дорогим возвращаясь. Чаще прочих Дарина в час ночной отлучалась.
Раз вернулась она уж под утро и хоть тиха была, подруги любопытные из постелей вылезли.
Рассказала им Дарина, что доволен всеми Соловей, указания домашние передала.
- Ты не о том скажи, Даринушка, - Любава смелая к ней приступила.- Как натешились вы, мирен ли сон был Света нашего? Смогла ли ты успокоение господину подарить?
Порадовала Дарина ответом, что крепок был сон Соловья, ею охраняемый.
Родима, о том слушая, дурами жен тех про себя называла. Уж если бы при ней Соловей уснул, срезала бы она прядь кудрявую да бабке-ворожее снесла - пожар в сердце холодном раздуть, чтоб не знало оно покоя, покуда ласки ее не вкусит.
Как отступили подруги от Дарины, подошла к ней Яблонька, среди прислужниц возрастом младшая, лицом и телом некрасивая. Знала Родима, что Яблонькой ее уж тут прозвали, а дома она и вовсе имени не имела и ласки никакой не знала – били ее нещадно, калечили, пока Соловей от родителей жестоких не выкупил.
Тишком от стыда жгучего спросила Яблонька подругу старшую, целовал ли ее хозяин их добрый. Приветливо, без пренебрежения гордого Дарина ей ответила, а затем, лицо Яблоньки пугливой ладонями обняв, сама ее поцеловала, лаской господской делясь.
День за днем обязанности домашние небрежно исполняя, ждала Родима, когда призовет ее к себе Соловей – ведь не затем она в дом попросилась, чтоб в прислужницах засидеться. Наконец, нрав умерив, подошла она к Дарине-сопернице с лестью и лаской неискренней, замолвить словечко перед господином попросила. Но все не звал ее Соловей.

Как пришло время дружине княжеской в поход ратный отправиться, место свое рядом с князем Соловей занять собрался, коня и оружие подготавливал. Дарина же, по материнскому роду ведунья валашская, просила его слезно да ласково не ходить в тот поход – тяжкая там битва будет и опасная. Хмурился Соловей, слову прислужницы вещей доверяя, но за стеной отсидеться, делами перед князем отговорившись, не захотел.
Тогда ночью в горнице спальной одиннадцать жен и дев по слову Дарины кровь свою в чашу дали, грудь левую возле сердца надрезав. Двенадцатой сама ведунья была. Сотворила Дарина обряд темный, защитный, оберег господину любимому от меча, стрелы и руки вражеской приготовляя. Щит и кольчуга Соловья давно уж укреплены были заговором валашским да зельем колдовским.
Родима обряда того не видала – хоть вместе с младшими велено ей было на кухне ждать, отправилась она к Соловью в покои. По обычаю, предпоследнюю ночь проводили витязи с женами и наложницами, следующую для отдыха оставляя. Знать та, которая сегодня с Соловьем ляжет, должна особое доверие его получить и дитя зачать.
Пробралась Родима за двери тяжелые, но прежде нее подослали к господину Любаву смелую, веселую, чтоб отогнала тоску и печаль речами да ласками.
Обида взяла дочь купеческую, как увидала она, что Соловей уж чужой стан стройный обнимает да к сказу занятному Любавиному прислушивается. Ушла Родима неслышимая, думу злую, горькую с собой унеся.
На другую ночь, перед походом последнюю, отворила Родима окошко в горнице пустой и на подоконник цыпленка малого писклявого положила, птицу ночную приманивая. Вместе с филином беду в дом, смерть к хозяину его призвала.

Утром простился со своим домом Соловей Изяславич, слово напутственное ласковое домашним сказал, Яблоньке, стремя для него придержавшей, улыбнулся да Дарину, щит подавшую, в уста поцеловал.
Вернулись жены и девы к делам своим, сердцем за господина любимого неспокойные.
Потом уж нашла одна из них кровь у окошка открытого и старшую позвала, быстро дознались жены, чья рука беду навела. Пришла Дарина к Родиме, в дом родительский вернувшейся, и не стала дочь купеческая отпираться пред очами черными.
- Верно ты говоришь, дочь кривичей, смерть теперь за Соловьем по пятам пойдет, - по знаку Дарины затворили подруги дверь в светлицу. – Да только трудно ей будет сыскать Соловушку нашего милого – ослеплю я ее.
С теми словами извлекла Дарина нож зарукавный и к Родиме подступила.
Век свой дочь купеческая в девках доживала слепая да со знаками колдовскими на лице, прежде на все княжество красой славном.
Рабынь, с девицей свободной такое сотворивших, приговорили быть лошадьми дикими затоптанными. Но в темнице отравила валашенка подруг своих верных, смерть им легкую подарив, одна на пытку пошла.

Не так притчу о Родиме матери дочерям сказывали, чтоб нрав их смирить, не так девы ее меж собой переиначивали, то был сказ о любви женской, разной. А далее речь о сердце мужском, чувстве братском пойдет.