собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Райское Яблочко
Каз Миллер\ Джо Мак-что-то там
Предупреждения: мат, жестокое обращение, чуток пыток, смерть.
~ 4300 слов.
читать дальшеЗачем бы ты ни пришел к Калларду, будь то порошок почище, ствол понадежней или могила для кого-то поглубже – ты получишь это. Все знали – Кей выложит именно то, что тебе требуется, но так же все знали, что единожды связавшись с Каллардом, ты рано или поздно окажешься под ним. Неважно заплатишь ли и чем заплатишь за его услуги – если ты попал в его поле зрения – все, считай, ты у него в кармане. Может Дэйви никогда и не намекнет об этом, может, ты ему не понадобишься, и будешь дальше гулять в неведении, но если он захочет, то враз прижмет тебе яйца и пригласит на танец, от которого ты не сможешь отказаться.
Петушок Микки из блока В исправительной колонии Рамздел ненавидел всех этих уродов, которые харкали ему в баланду, мочились на него и раз за разом рвали ему жопу. Он ненавидел всех. Но никого так сильно, как сладкоголосого, всегда вежливого, ни единожды на него не взглянувшего Каза Миллера по кличке Яблочко. Кличка появилась вовсе не из-за фамилии и не от того, чем Миллер отрабатывал кокс и пачки любимых Marlboro light. Яблочко был местным разводилой. Райский фрукт, которым травились все, кто рисковал попробовать. Он так ловко добывал из нужных людей деньги, ценности и секреты, так виртуозно решал проблемы и с видимым удовольствием ложился под кого требуется, что криворожий Микки только стирал зубную эмаль и давился желчью. А ведь впервые увидев Каза в тюремном автобусе, он подумал, что с такой пидорской внешностью, тот долго не протянет. Ехавший на свою третью отсидку за кражу Микки дал тощему бледному парню неделю. И тот наложит на себя руки. Если вообще переживет первые двое суток.
Через пару месяцев Микки докуривал бычки Миллера и слушал, как тот обрабатывает очередного трясуна.
Перед освобождением Яблочка, разумеется, досрочным Микки постарался попасться тому на глаза, а затем попросил. Он умолял нагло скалившегося Каза переправить весточку на волю, всего несколько слов, всего одному человеку. И Миллер, брезгливо отказавшись от отсоса и рваной задницы, согласился передать кое-что Дэйву Калларду просто так, в порядке благотворительности.
Через год, подыхая от пневмонии в тюремном изоляторе, Микки был почти счастлив – один дрочила из Гэллуэя растрепал ему, что у Ди Кей завелся какой-то пидорок-помощник.
Каллард мог бы стать одной из легенд преступного мира с этим своим ирландским везением. Начинал он, боксером на подпольном ринге, но быстро сообразил, что предпочитает стоять по другую сторону канатов. Прибился к одной группировке, затем к другой, был кем-то замечен, некоторое время собирал долги. А затем вдруг удачно подгадал момент – сдал, кого нужно, убрал, кого следовало, да так быстро обернулся, что местная фараонская верхушка не успела наложить в штаны, набитые отмытыми деньгами. У Дэйви имелось какое-то особое чутье на людей: он сразу понимал, кто на что годен, а кто ссучился. Самое то, что нужно Боссу. Но было еще кое-что: Каллард умел время от времени демонстрировать человечность, располагать к себе. Он сделал то, что никогда не смогла бы сделать полиция – очистил Г. от тинейджерских банд, наглядно показал, что будет с дилерами, которые станут тереться у школ, а на день рождения своей младшей дочери на сутки запретил продавать любую наркоту на улицах. На следующий день больницы и морги были завалены передозами, но город признал Калларда хозяином.
Дэйв верно оценил возможности заявившегося к нему Яблочка и пригласил вместе пообедать. А затем попросил о пустяковой услуге.
Прошла пара-тройка недель, на какой-то сходке Каз подавал напитки и закуски боссу с партнерами, один из которых все посматривал на Миллера с однозначным интересом. Каллард наблюдал, посмеивался в бокал с пивом, а потом шепнул подошедшему Казу: «Помани и обломай его».
Тем же вечером в машине Дэйва, перегибаясь через коробку передач, Яблочко старательно прятал зубы и вытягивал затекшую шею, отсасывая в ритме, установленном рукой на его затылке. А утром миссис Каллард оставила своих девочек с «дядей Казом», потому что ей нужно было к маникюрше.
Так проходил год за годом, и Миллер понемногу растворялся в Каллардах. Он жил их интересами и заботами: вкалывал и ложился под отца, оценивал гардероб матери, нянчился с детьми. Своего у Каза не было ничего. Матери давно не стало, квартира покрывалась пылью – он там редко бывал, свидания заканчивались, не начавшись. Но когда вдоволь кокаина все это можно долго не замечать.
Однажды Дэйв выдернул помощника в редкий, можно сказать случайный, выходной. Телефон зазвонил, разумеется, в самый неподходящий момент, и Миллер шлепнув, дернувшегося было под ним Томми, ответил.
- Уже уходишь? – для бляди Томми слишком легко краснел от малейшего волнения, может это-то, и нравилось в нем Казу больше всего.
Выезжая с узкой загаженной улочки, сшибая перевернутые баки, Миллер бесился – вместо того, чтобы потягивать всю ночь узкого, умеющего так сладко умолять хастлера, он должен тащиться на другой конец города и окучивать для босса очередного козла. Ебаная тварь! Он шарахнул по рулю изо всех сил, но так, чтобы не повредить руки.
Чужак обнаружился в «Безумной Долли» за стойкой. Каз прошел мимо, приглядываясь – на вид обычный наемник, успешно косящий под работягу, около сорока, крепко сбитый, без претензий. Но кое-что не давало Миллеру расслабиться – получая наводку, он услышал, что босс взволнован. А Каллард не имел привычки истерить по пустякам. Незнакомец, предпочитающий, чтобы его называли просто «Джо» неспешно попивал вискарь и изредка поглядывал на девочек из шоу. Слишком неспешно и слишком редко.
Каз жестом подозвал к себе знакомую куколку и отправил ее на разведку. Но как та ни подкатывала, Джо не купился. Яблочко пребывал в растерянности - обычно он быстро схватывал, чем можно подцепить «клиента». Оставался только экспромт.
Едва Миллер уселся за стойку, бармен, знающий, кто есть кто в городе, тут же поставил перед ним двойной Джеймсон, «забыл» бутылку и свалил подальше.
- Как жизнь?
Годы работы в полевых условиях научили Каза включать режим «нормальный парень» - ни капли голубизны.
Джо повернулся, оценивая будущего собутыльника, и Миллера как током прошило.
Джо Мак-что-то там. Тот самый.
Папаша бросил мать Каза, когда тому было семь, Рейч так и не оправилась, все ждала, когда тот вернется и, в конце концов, тронулась на этой почве. Единственное, что она требовала от сына – чтобы тот ужинал дома, «ведь папа скоро придет».
Миллер-младший ненавидел отца, его работу, новую семью, но царапать его машину и обмазывать экскрементами дверь быстро надоело. Казу хотелось настоящей мести, а для нее он был еще слишком мал. Чтобы успокоиться и подбодрить себя, мальчик собирал газетные вырезки об убийствах, часто перебирал их, раскладывал в порядке симпатии. Тогда-то ему и попалась статья об «изувере Джо». Бывший морпех в течении недели пытал какого-то бродягу в заброшенном доме, об этом мало писали, больше валили на посттравматический синдром и прочую психологическую муть. Но Джо надолго стал героем Каза, ведь чтобы не час, не три, а день за днем спускаться в подвал и смотреть в глаза жертве, нужно быть настоящим зверем. Миллер восхищался этой силой, злобой за гранью человеческого и звучно дрочил, разглядывая простоватое, большеглазое лицо на плохом снимке.
Сказка о Чудовище обросла новыми подробностями, когда уже взрослый Каз вынудил одного замазанного агента выкрасть из архива дело Джо. Миллер в жизни ни от чего так не торчал, как от качественных четких фотографий своего Зверя. Он трясся, перечитывая особенно понравившиеся моменты, трогал через полиэтилен клочки камуфляжных штанов с кровавыми пятнами, а затем носился голый по дому, дико смеясь и натыкаясь на углы.
Двадцать лет назад Д. был тишайшим шотландским городком, ничего примечательного, обычное «болото». В таких городишках не пропадают люди, так констебль и сказал обеспокоенной миссис Мак-что-то там: «Дочурка гуляет с приятелем, вернется к утру». Но к утру Линдси не вернулась, а спустя неделю скауты нашли ее изувеченный труп в кустах у озера. Мать слегла, а в Д. выпросив отпуск, примчался брат убитой. Делом занимались серьезные ребята из особого отдела – оказалось Линдс не первая жертва. С этим Джо и выставили, посоветовав не путаться под ногами.
У полицейских-мужчин есть некий элемент покорности, согласия, когда дело доходит до расследования серийных убийств женщин. Словно бы эти жертвы – дань темному божеству или дракону. Словно бы это всего лишь древняя кровавая традиция неведомым образом просочившаяся в наши дни.
Агенты собрали улики, опросили свидетелей, которые ничего не видели, и отбыли. Джо остался с трупом сестры в запаянном гробу и больной матерью на руках.
Увольнительная превратилась в отставку, мать вскоре отправилась вслед за дочерью, и бывшего сержанта Джо ничего больше не держало. Год. Он потратил одиннадцать долбанных месяцев и три недели на то, чтобы выследить того уебка. Ездил по стране, перебиваясь случайными заработками, и искал темный пикап с прицепом и худым блондином за рулем. Единственное, о чем сержант молил Бога весь этот год – не ошибиться. Он знал, что найдет рано или поздно и хотел только одного – быть уверенным, что нашел правильно. Джо был хорошим человеком, и Бог подарил ему эту малость. Когда на проселочной дороге-одноколейке его бампер перегородил дорогу именно тому пикапу, и сердце готовилось петь благодарственный гимн, Джо обнаружил в прицепе связанную, с кляпом во рту девчонку того же возраста, что была Линдс.
Селеста, так ее звали, утирая слезы и сопли обрывками выпускного платья, пообещала, что ничего не скажет полиции. А Джо обещал, что мразь пожалеет о каждом паршивом дне, который прожил.
Сержант притопил пикап, отвез маньяка по имени Билл Конноли на старую, пустующую ферму и велел себе не торопиться.
Для начала он вырвал Билли все зубы и пришил язык к щеке, затем перерезал ему сухожилия сгибателей на кистях и голеностопах, устроил у стены поудобнее, посмотрел, как тот дрыгает бесполезными теперь конечностями, и вышел покурить. Да, главное не спешить.
Хотя Конноли несомненно был психопатом, на чем и пытался сыграть, боль он чувствовал и смысл действий, над ним совершаемых, превосходно понимал. А вот сам Джо на каком-то этапе этот смысл потерял.
Следующие дни стояла удивительно хорошая погода, о чем сержант каждое утро сообщал своему пленнику, а затем и вовсе стал притаскивать в подвал любимые томики Бернса и Китса. В перерывах между «работой» он при свете керосиновой лампы читал Билли о жажде жизни и ключах удовольствий на гэльском, который, по его мнению, особенно подходил для выбранной темы. Определенного плана «на день» не было, чаще всего он просто ломал Конноли кости, начал с пальцев, затем перешел к более крупным, внимательно следя, чтобы не повредить артерии. Ломал, чуть погодя вправлял, чтобы Билли не терял лишние силы и чувствительность, а потом снова ломал. На шестой день он отрезал ему гениталии, предварительно подколов небольшую дозу героина, чтобы тот не скончался от шока. Вечером восьмого дня в покосившуюся дверь постучались два гарда, которым совершенно не было дела до Джо, они просто застряли неподалеку. Случайность.
Самое интересное, что Конноли остался жив, его вой и скулеж еще целых два года можно было слышать из окошка психиатрического бокса.
Каз немного разочаровался, узнав, что его Зверь всего лишь мстил за близких. Но он так долго жил в фантазиях о нем, что фанатский мозг быстро отмел этот факт, как несущественный.
К папке с материалами была приколота записка, в которой значилось, что за время пребывания в заключении постоянно Джо писали только два человека: С. Уорик из Лидса и К. Миллер из Гэллоуэя. И хотя Каз ни разу не получил ответ, он слал письма восемь лет, а затем еще год из тюрьмы Рамздел. Ведь, разумеется, даже самый суровый судья не отправил бы за воровство в Милдсток, где держали Зверя. Каз продолжал писать аккуратно раз в месяц до тех пор, пока не пришло уведомление, что его адресат освободился.
Миллер искал его, но безуспешно.
А теперь вот сидел бок к боку и пялился как идиот.
- Ты под Каллардом? - Джо скривился на фамилии и допил свою порцию залпом.
- Да, - бессмысленно врать, это его положение.
Каз отмер для того, чтобы налить соседу. Бутылка в его руке заплясала. Не узнал сразу из-за щетины – сержант всегда был гладко выбрит, а у этого Джо пол лица под ней скрыто. Рыжеватая, светлее, чем волосы и колючая, наверное.
Когда Миллер работал с клиентами, он четко контролировал все свои поступки и порывы, даже те, что казались безумствами, он держал в узде свои симпатии и антипатии, потому что так надо. Это всегда было игрой с расчетом. Например, его фишка с жвачкой. Почему нас так раздражает то, что собеседник жует? Вы рефлекторно воспринимаете движения его челюсти за речь, но смысловой составляющей не получаете – это напрягает. Вы нервничаете без видимой причины, хуже контролируете себя, и нужно только выбрать момент для прицельного вопроса.
Каз гордился своим самоконтролем, но сейчас его скрутила жуткая смесь страха, желания и восторга. Он пытался сглотнуть, отвести взгляд и не мог. Зато глубоко вдохнул, пытаясь поймать запах. В прокуренном пабе, из которого каждое утро выгребают тонны блевотины и отбросов, ничего не учуешь, но уж очень захотелось. Нельзя так долго в упор разглядывать того, с кем предстоит работать. Но Его глаза, гребаные черти, вот это глаза! Они такие же, как раньше, только еще синее и нет никакой бумаги – все настоящее.
Джо отвернулся, словно чужое внимание было чем-то стыдным, и снова уставился в стакан, а Миллер, наконец, понял, что должен предложить ему.
- Знаю одно тихое место, там и поговорим, - сделал знак бармену, тот достал для них новую бутылку приглянувшегося виски.
До машины Джо они шли почти рядом, Каз чуть отставал. На автомате назвал адрес, указал направление, потом сообразил – все правильно, они едут домой. В пути молчали, но если Джо, по-видимому, этим не тяготился, то Миллер весь извелся, пытаясь выродить хоть слово. Идеи разбегались, как тараканы, и он достал сигареты, полез было за зажигалкой, но перед лицом вдруг вспыхнул чужой огонек. Каз долго, всласть прикуривал, и его вело от мысли, что Джо прекрасно известно значение этой простой услуги по ту сторону решетки. Едва затянувшись, он выбросил сигарету в окно и подцепил из пачки следующую. Ну, же дай закурить своей сучке.
Любого другого, кто выглядел бы, как Джо, говорил, двигался, как он, Миллер бы без сомнений отвез к знакомым крошкам и посчитал бы работу на вечер законченной. Но Джо не был его работой, поэтому Каз наклонился со своего кресла к водительскому, поэтому облизал губу с прилипшей сигаретой и заглянул в синие глаза так, как никогда ни на кого не смотрел. Даже в том маловероятном случае, если после девяти лет отсидки Джо оказался бы абсолютно, непробиваемо натурален, это не оставило бы его равнодушным. Натуралы, гомофобы, верные мужья – все они начинали вылизывать туфли Каза, стоило тому пожелать. Еще ни один хрен не сорвался с его крючка. Теперь же Миллер сам был готов полировать языком тяжелые от грязи армейские ботинки.
Пока гость осматривался в квартире, Каз обнаружил, что к вискарю у него нет даже завалявшегося печенья – ну, не жил он здесь. Джо вырулил из соседней комнаты – его отражение мелькнуло в зеркальной дверце шкафа.
- Можешь кантоваться тут сколько захочешь. Скажешь, что нужно – я привезу.
- Доставка в номер от Калларда? – тот легко подошел, встал за спиной. – Или может, от Каза Миллера?
Звякнули и покатились по столу стаканы.
Он поворачивался медленно, пытаясь найти в синих прозрачных глазах ответ, угадать, что бы это значило для человека напротив. Читал. Узнал. Помнит.
Вот так, лицом к лицу, еще больше заметна разница в росте – Миллер на пол головы выше, но он все равно почувствовал себя мелким сопляком, который нарвался.
Джо обнял его за талию, чуть подтягивая к себе, и легко вытащил Сиг из наплечной кобуры. Затем на пол из карманов Каза полетели пакетики с коксом, какими-то «колесами», бумажник и прочее.
Почувствовав хватку чужих пальцев в волосах, Миллер наклонил голову раньше, чем его успели заставить. Он стоял так близко, что мог бы провести носом по рыжей щетине, потереться об нее, впитывая тот особый мужской запах, на который уже торчало, и начала выделяться слюна. Заканчивающий разоружение Джо провел большим пальцем под ремнем, оставил ладонь на его заднице, и Каз расставил ноги шире, надеясь, что тот продолжит. Он хотел бы сказать, что-то, чтобы показать свое желание и согласие или хотя бы прикоснуться. Но пока это был только обыск, и требовалось держать руки на виду, а рот закрытым. Словно в ответ на его надежды сержант тщательно исследовал крой брюк. Когда же Джо, жарко дыхнув, нажал пальцами сильнее, у Миллера голова пошла кругом, и отказала выдержка. Забыв правила игры, он запустил руки под чужую куртку, и это стало его ошибкой.
В следующий момент его ребра врезались в пол, между лопаток давило колено сержанта, а к затылку оказался приставлен ствол. Едва получилось вдохнуть, Каз забормотал извинения и уверения в своих мирных намерениях. Он вовсе не тянулся к пушке, ему нужно было совсем другое. Миллер заткнулся, почувствовав, как в ягодицу упирается острие ножа. Несколько секунд и его ремень разрезан, брюки распороты, а дуло пистолета все так же не позволяет шевельнуться. Просить он не мог, но Джо сам подтолкнул к себе ногой тюбик со смазкой, выпавший из кармана вместе с бумажником, и почти весь выдавил ему на голую задницу. В сухую - то еще удовольствие.
- Завизжишь – разобью твою смазливую мордашку.
Каз никогда не визжал.
Резковато, но не жестоко, к тому же с лубрикантом. Он расслабил мышцы и перестал прикусывать запястье. Выждал момент и качнулся назад, сперва слабо, на пробу, но Джо сдавленно охнул, рука с пушкой дрогнула. И Каз осмелел. Может, кончая, сержант его пристрелит, но не забудет уж точно. Раскрыться, подтолкнуть, сжаться именно так как нужно, чтобы его Зверю снесло крышу. В своей стихии Миллер был самим дьяволом.
Утробно хрипя, Джо кончил и завалился на него без сил – лучший комплимент способностям. Ствол больше не угрожал, ладонь, сжимавшая рукоять лежала прямо перед лицом Каза. И он, балдея от веса сверху, жара и саднения в растраханной заднице, от того, что с ним его Зверь, вытянул шею и принялся лизать эту руку.
- Ну, ты… - удивленно выдохнул сержант. – Поднимайся.
Он сказал это больше для себя, но Миллер сделал то же, придерживая лоскуты штанов и надеясь, что Джо не заметит, как у него стоит. Тот заметил.
- Может тебе подрочить?
Отвечать на издевку нельзя, сделаешь только хуже, но Каз не смог заткнуться вовремя.
- Да.
Так он и оказался на постели в одной рубашке не верящий, что это и правда происходит. Даже когда сержант собрал с его задницы остатки спермы со смазкой, размазал по члену и взял в кулак. Он пытался продержаться, как можно дольше, успеть насмотреться на мерно гоняющую его «шкурку» широкую ладонь, на рыжебородое лицо, а в результате кончил неожиданно быстро. Джо вытер руку о покрывало, отошел к окну и некоторое время разглядывал пустую в такой час улицу. А Миллер, приподнявшись на локте, глядел на него. Наконец, тот отпустил жалюзи и сел в изголовье кровати.
- Под матрасом справа пушка, - Каз хотел привлечь его внимание хотя бы так.
Сержант, молча, переложил Глок под подушку, на которую опирался спиной и снова застыл, словно уснул. Каз немного подождал, а затем придвинулся сначала поближе, потом вплотную, лег к нему на колени, прижимаясь щекой к заскорузлой от долгой носки ткани.
Джо не заметил, как его рука оказалась на чужой голове. Убрать ее теперь означало бы признание, что она там была, поэтому он оставил как есть. Просто к нему давно никто не ласкался. Давно? Никогда. Сержант так и не вспомнил, кажется, его подружка до армии – Мэри не делала ничего подобного. В Милдстоке у него была только одна постоянная сучка – выбрал парня скорее из жалости. На дерганного придурка даже не вставало, но Джо все равно не гнал его и был по-своему заботлив, пока тот не наелся битого кирпича. Шлюхи, которых он потом пользовал, вроде всем устраивали, но ни одна почему-то так не подмахивала. Хотя таких дорогих, как этот, у него никогда не было. Ну, просто день открытий, мать его.
Рядом с Каллардовской сучкой расслабляться нельзя, это он понимал, но что делать, если ей оказался Каз Миллер?
- Эй, Мак-что-то там, у тебя завелся поклонник!
Первое письма Каза пришло, когда Джо еще находился в передержке, до отсылки в Милдсток. Тогда он вскрыл конверт и едва прочитав, выведенное острым, нервным почерком «Вы – мой кумир», подпалил бумагу последней сигаретой и смотрел, как кромка огня уничтожает чьи-то детские излияния. А потом был тюремный автобус, одиночка с окном-бойницей и баланда гаже помоев. Имея казарменный опыт, Джо считал, что как-нибудь освоится, но тогда он не знал, что такое Милдсток. Исправительное учереждение для совершивших особо тяжкие… Милдсток был единственной тюрьмой, где все камеры – одиночные, и при этом свободные места всегда имелись. Туда не ходили комиссии и проверки, оттуда не поступало жалоб и просьб о досрочном. А то подобие жизни, что вели заключенные, целиком принадлежало прихоти очередного начальника. Фельтон, на чье правление пришелся срок Джо, считал, что зверье нужно иногда выгуливать, поэтому камеры запирались только днем, для порядка, а утром охрана выносила тех, кто «упал с лестницы». Сержант не нарывался и не лебезил. Но Милдсток не терпел тех, кто всего лишь тепел.
- Бетти! Бетти, выходи! – отмороженный даже для этого поганого места Джерри начинал выкликать его имя еще с другого конца коридора. - Расскажи, как кричал тот бродяга. Он долго кричал?
Джерри признали дееспособным только потому, что побоялись держать в психушке. Впервые попав в число его «любимчиков» Джо, не имея другого оружия, порвал на ленты простыню, обмотал руки и встал в проеме камеры, чтобы прикрыть спину – разумеется, у Джерри была свита.
Не прошел месяц, как сержант сдался, он был разбит, сломан и выпотрошен до дна. Выживать удавалось только чудом. Теперь же он лежал на нарах и ждал наступления вечера, чтобы позволить, наконец, себя прикончить.
- Эй, тебе почта! – разносчик швырнул в него листки – конверты в М. не допускались.
Джо не собирался читать, но перетянутая резинкой трубочка бумаги упала прямо на лицо, от нее странно и приятно пахнуло. Одно письмо от Селесты, а второе, то, которое с запахом, от того самого мальчишки. Тот писал о себе, о проблемах с родителями, что над ним издеваются в школе, о каких-то собаках и футболе. О том, как он хотел бы быть похожим на Джо.
- Бетти, я уже иду!
Сержант Макбет спрятал письмо Каза в щель между плитами и затянул новые обмотки, достал заточку. Он сдохнет, но хотя бы прихватит выблядка Джерри с собой.
Милдсток не прощал середины, невмешательства, и Джо начал рвать чужие глотки, чтобы сохранить свою.
Через месяц пришло новое письмо. И еще. Миллер взрослел, и вместе с ним менялись письма. В шестнадцать он послал свою фотографию, которая так и осталась у тех, кто шмонал почту, хотя, со слов разносчика Бобби Джо узнал, что «парень ого-го». В восемнадцать написал, что достиг возраста согласия «если что». Но в целом, Каз рассказывал о мире вокруг, каким тот выглядел с точки зрения подростка, затем юноши. В этом мире сержант и спасался от безумия все девять лет.
- Бетти, папочка идет! Я тобой недоволен, сладенький! – тот, кто кричал ему это, давно уже «свалился с лестницы», но Джо все еще слышал этот тошнотворный голос. Как ни пытался он переключиться на другое, думать, что худшее в его жизни – смерть мамы и Линдс, просыпаясь в холодном поту, сержант помнил лишь: «Бетти, Бетти!»
Спокойно, насколько это возможно, он спал только дней пять-семь после получения очередного письма. Пока бумага хранила запах. Джо мастурбировал, сперва со стыдом, а когда понял, что только это помогает от кошмаров – с облегчением, представляя худого неуклюжего паренька, который таскает готовое письмо под футболкой.
Первое, что сделал сержант, когда вышел – избавился от фамилии, оставив короткое «Мак».
Темнота, тепло и это особая способность Миллера – действовать на него успокаивающе, Джо чувствовал, что засыпает. Нельзя! Но так хочется. Все равно, что потом будет, да и нет у него никакого «потом».
Он все-таки задремал. Проснулся от того, что Каз легонько поглаживал его по бедру. Так словно он, Джо, с ума сойти какая ценность. Глупо. Немного погодя заметил, что сам гладит парня по голове, путается пальцами в волосах. А вот это уже ни в какие ворота! Убрал руку.
- Я уйду с тобой, - Миллер даже не просил, а ставил перед фактом.
- Куда? – Мак ничего не понимал.
- Куда угодно, - тот пожал плечами. – Буду приносить тебе деньги и делать все, что захочешь.
Джо чуть не рассмеялся, так по-детски это прозвучало, даже наивнее, чем в письмах. Услышать от привычного к комфорту и статусу ухоженного любителя дорогих шмоток, что тот «готов на все» очень забавно.
- Я в дешевых мотелях живу, тебе там не понравится, - он, правда думал, что Миллер так легко отстанет?
- Хочешь, дом куплю. Любой, - серьезно проговорил Каз, не поднимая головы. – Со мной тебе всегда будет хорошо.
Джо начали напрягать эти шуточки.
-Сколько ты уже у Калларда?
- Десять лет.
С Дэйвом сержант столкнулся всего однажды три года назад, и этого было достаточно. Кей не из тех, кто отпускает, а в случае Каза увольнение вообще могло произойти только посмертно. Джо представил, как они являются к Калларду под ручку и заявляют о своих серьезных намерениях, а тот, расчувствовавшись, награждает их своим благословением. И свинцовым поцелуем в лоб. Смешно. Напоминает какой-то фильм, там еще играл здоровяк-француз и девчонка из Звездных войн.
Миллер все настойчивее наглаживал его ноги, лежал поперек постели с голой запачканной задницей и наглаживал. Подполз повыше, ластился как собачонка.
- Это неважно, я все равно уйду с тобой.
Джо хмыкнул, достал из кармана пачку, предложил и загляделся, как Каз прикуривает две сразу – одну для него. Вдруг показалось важным, смотрел ли Миллер так на босса или кого другого, обещал ли им все, лежал ли для кого-нибудь так умиротворенно, словно нашел то, что искал и теперь никуда не отпустит? Все это было важным целую долгую минуту, которая ничего не изменила.
- Не терпится стать моей Бонни? Неужели у Дэйва больше не встает? – обидеть и прогнать. Так безопаснее. Он пихнул Миллера в плечо, попробовал подняться.
- Я буду только под тобой.
- Думаешь, мне нужна личная блядь с тонной проблем? Ты гребаный псих и подстилка! На хрена ты мне сдался? – он попытался оттолкнуть парня, но тот вцепился как клещ. – Отъебись, я сказал! – Джо еще долго разорялся, вспоминая словечки пооскорбительнее, пинал и бил даже не закрывавшегося Каза. Оттянул за волосы тому голову от своих ног и засунул в рот пушку, и снова кричал, и смотрел, как ровные резцы скоблят по металлу.
Миллер боялся, весь трясся и давился вставленным до самых гланд стволом, но не отпускал.
А сержанта уже просто корчило от злости на это упрямство, на чертовы фантазии. На то, что ничему этому не бывать.
- Держишься? Ну, посмотрим, как теперь получится!
У Каза были очень красивые пальцы – тонкие, длинные, «музыкальные». Ухаживал, берег свои наманикюренные…
Когда тонкие фаланги резко и громко затрещали, хрустнули в широкой мозолистой ладони Джо, Каз только жалобно застонал и, не замечая брызнувших слез, все пытался уцепиться как раньше. Мак отбросил его на постель жалкого и беспомощного, поднялся, пошатнулся, что-то сшибая, и, глядя только на дверь, сделал шаг.
- Джо! Позволь мне… Останься, Джо, я клянусь тебе, что никогда…
Дверь захлопнулась, и он больше ничего не слышал.
На улице моросил дождь, и дышалось как-то сыро и горько. Мак похлопал себя по карманам, не понимая, что ищет, потом вспомнил – Глок-19, оставшийся между подушкой и стеной.
Из приоткрытого окна хлопнул выстрел, совсем не такой громкий, как он привык слышать.
Джо неспешно шагнул вперед.
Каз Миллер\ Джо Мак-что-то там
Предупреждения: мат, жестокое обращение, чуток пыток, смерть.
~ 4300 слов.
читать дальшеЗачем бы ты ни пришел к Калларду, будь то порошок почище, ствол понадежней или могила для кого-то поглубже – ты получишь это. Все знали – Кей выложит именно то, что тебе требуется, но так же все знали, что единожды связавшись с Каллардом, ты рано или поздно окажешься под ним. Неважно заплатишь ли и чем заплатишь за его услуги – если ты попал в его поле зрения – все, считай, ты у него в кармане. Может Дэйви никогда и не намекнет об этом, может, ты ему не понадобишься, и будешь дальше гулять в неведении, но если он захочет, то враз прижмет тебе яйца и пригласит на танец, от которого ты не сможешь отказаться.
Петушок Микки из блока В исправительной колонии Рамздел ненавидел всех этих уродов, которые харкали ему в баланду, мочились на него и раз за разом рвали ему жопу. Он ненавидел всех. Но никого так сильно, как сладкоголосого, всегда вежливого, ни единожды на него не взглянувшего Каза Миллера по кличке Яблочко. Кличка появилась вовсе не из-за фамилии и не от того, чем Миллер отрабатывал кокс и пачки любимых Marlboro light. Яблочко был местным разводилой. Райский фрукт, которым травились все, кто рисковал попробовать. Он так ловко добывал из нужных людей деньги, ценности и секреты, так виртуозно решал проблемы и с видимым удовольствием ложился под кого требуется, что криворожий Микки только стирал зубную эмаль и давился желчью. А ведь впервые увидев Каза в тюремном автобусе, он подумал, что с такой пидорской внешностью, тот долго не протянет. Ехавший на свою третью отсидку за кражу Микки дал тощему бледному парню неделю. И тот наложит на себя руки. Если вообще переживет первые двое суток.
Через пару месяцев Микки докуривал бычки Миллера и слушал, как тот обрабатывает очередного трясуна.
Перед освобождением Яблочка, разумеется, досрочным Микки постарался попасться тому на глаза, а затем попросил. Он умолял нагло скалившегося Каза переправить весточку на волю, всего несколько слов, всего одному человеку. И Миллер, брезгливо отказавшись от отсоса и рваной задницы, согласился передать кое-что Дэйву Калларду просто так, в порядке благотворительности.
Через год, подыхая от пневмонии в тюремном изоляторе, Микки был почти счастлив – один дрочила из Гэллуэя растрепал ему, что у Ди Кей завелся какой-то пидорок-помощник.
Каллард мог бы стать одной из легенд преступного мира с этим своим ирландским везением. Начинал он, боксером на подпольном ринге, но быстро сообразил, что предпочитает стоять по другую сторону канатов. Прибился к одной группировке, затем к другой, был кем-то замечен, некоторое время собирал долги. А затем вдруг удачно подгадал момент – сдал, кого нужно, убрал, кого следовало, да так быстро обернулся, что местная фараонская верхушка не успела наложить в штаны, набитые отмытыми деньгами. У Дэйви имелось какое-то особое чутье на людей: он сразу понимал, кто на что годен, а кто ссучился. Самое то, что нужно Боссу. Но было еще кое-что: Каллард умел время от времени демонстрировать человечность, располагать к себе. Он сделал то, что никогда не смогла бы сделать полиция – очистил Г. от тинейджерских банд, наглядно показал, что будет с дилерами, которые станут тереться у школ, а на день рождения своей младшей дочери на сутки запретил продавать любую наркоту на улицах. На следующий день больницы и морги были завалены передозами, но город признал Калларда хозяином.
Дэйв верно оценил возможности заявившегося к нему Яблочка и пригласил вместе пообедать. А затем попросил о пустяковой услуге.
Прошла пара-тройка недель, на какой-то сходке Каз подавал напитки и закуски боссу с партнерами, один из которых все посматривал на Миллера с однозначным интересом. Каллард наблюдал, посмеивался в бокал с пивом, а потом шепнул подошедшему Казу: «Помани и обломай его».
Тем же вечером в машине Дэйва, перегибаясь через коробку передач, Яблочко старательно прятал зубы и вытягивал затекшую шею, отсасывая в ритме, установленном рукой на его затылке. А утром миссис Каллард оставила своих девочек с «дядей Казом», потому что ей нужно было к маникюрше.
Так проходил год за годом, и Миллер понемногу растворялся в Каллардах. Он жил их интересами и заботами: вкалывал и ложился под отца, оценивал гардероб матери, нянчился с детьми. Своего у Каза не было ничего. Матери давно не стало, квартира покрывалась пылью – он там редко бывал, свидания заканчивались, не начавшись. Но когда вдоволь кокаина все это можно долго не замечать.
Однажды Дэйв выдернул помощника в редкий, можно сказать случайный, выходной. Телефон зазвонил, разумеется, в самый неподходящий момент, и Миллер шлепнув, дернувшегося было под ним Томми, ответил.
- Уже уходишь? – для бляди Томми слишком легко краснел от малейшего волнения, может это-то, и нравилось в нем Казу больше всего.
Выезжая с узкой загаженной улочки, сшибая перевернутые баки, Миллер бесился – вместо того, чтобы потягивать всю ночь узкого, умеющего так сладко умолять хастлера, он должен тащиться на другой конец города и окучивать для босса очередного козла. Ебаная тварь! Он шарахнул по рулю изо всех сил, но так, чтобы не повредить руки.
Чужак обнаружился в «Безумной Долли» за стойкой. Каз прошел мимо, приглядываясь – на вид обычный наемник, успешно косящий под работягу, около сорока, крепко сбитый, без претензий. Но кое-что не давало Миллеру расслабиться – получая наводку, он услышал, что босс взволнован. А Каллард не имел привычки истерить по пустякам. Незнакомец, предпочитающий, чтобы его называли просто «Джо» неспешно попивал вискарь и изредка поглядывал на девочек из шоу. Слишком неспешно и слишком редко.
Каз жестом подозвал к себе знакомую куколку и отправил ее на разведку. Но как та ни подкатывала, Джо не купился. Яблочко пребывал в растерянности - обычно он быстро схватывал, чем можно подцепить «клиента». Оставался только экспромт.
Едва Миллер уселся за стойку, бармен, знающий, кто есть кто в городе, тут же поставил перед ним двойной Джеймсон, «забыл» бутылку и свалил подальше.
- Как жизнь?
Годы работы в полевых условиях научили Каза включать режим «нормальный парень» - ни капли голубизны.
Джо повернулся, оценивая будущего собутыльника, и Миллера как током прошило.
Джо Мак-что-то там. Тот самый.
Папаша бросил мать Каза, когда тому было семь, Рейч так и не оправилась, все ждала, когда тот вернется и, в конце концов, тронулась на этой почве. Единственное, что она требовала от сына – чтобы тот ужинал дома, «ведь папа скоро придет».
Миллер-младший ненавидел отца, его работу, новую семью, но царапать его машину и обмазывать экскрементами дверь быстро надоело. Казу хотелось настоящей мести, а для нее он был еще слишком мал. Чтобы успокоиться и подбодрить себя, мальчик собирал газетные вырезки об убийствах, часто перебирал их, раскладывал в порядке симпатии. Тогда-то ему и попалась статья об «изувере Джо». Бывший морпех в течении недели пытал какого-то бродягу в заброшенном доме, об этом мало писали, больше валили на посттравматический синдром и прочую психологическую муть. Но Джо надолго стал героем Каза, ведь чтобы не час, не три, а день за днем спускаться в подвал и смотреть в глаза жертве, нужно быть настоящим зверем. Миллер восхищался этой силой, злобой за гранью человеческого и звучно дрочил, разглядывая простоватое, большеглазое лицо на плохом снимке.
Сказка о Чудовище обросла новыми подробностями, когда уже взрослый Каз вынудил одного замазанного агента выкрасть из архива дело Джо. Миллер в жизни ни от чего так не торчал, как от качественных четких фотографий своего Зверя. Он трясся, перечитывая особенно понравившиеся моменты, трогал через полиэтилен клочки камуфляжных штанов с кровавыми пятнами, а затем носился голый по дому, дико смеясь и натыкаясь на углы.
Двадцать лет назад Д. был тишайшим шотландским городком, ничего примечательного, обычное «болото». В таких городишках не пропадают люди, так констебль и сказал обеспокоенной миссис Мак-что-то там: «Дочурка гуляет с приятелем, вернется к утру». Но к утру Линдси не вернулась, а спустя неделю скауты нашли ее изувеченный труп в кустах у озера. Мать слегла, а в Д. выпросив отпуск, примчался брат убитой. Делом занимались серьезные ребята из особого отдела – оказалось Линдс не первая жертва. С этим Джо и выставили, посоветовав не путаться под ногами.
У полицейских-мужчин есть некий элемент покорности, согласия, когда дело доходит до расследования серийных убийств женщин. Словно бы эти жертвы – дань темному божеству или дракону. Словно бы это всего лишь древняя кровавая традиция неведомым образом просочившаяся в наши дни.
Агенты собрали улики, опросили свидетелей, которые ничего не видели, и отбыли. Джо остался с трупом сестры в запаянном гробу и больной матерью на руках.
Увольнительная превратилась в отставку, мать вскоре отправилась вслед за дочерью, и бывшего сержанта Джо ничего больше не держало. Год. Он потратил одиннадцать долбанных месяцев и три недели на то, чтобы выследить того уебка. Ездил по стране, перебиваясь случайными заработками, и искал темный пикап с прицепом и худым блондином за рулем. Единственное, о чем сержант молил Бога весь этот год – не ошибиться. Он знал, что найдет рано или поздно и хотел только одного – быть уверенным, что нашел правильно. Джо был хорошим человеком, и Бог подарил ему эту малость. Когда на проселочной дороге-одноколейке его бампер перегородил дорогу именно тому пикапу, и сердце готовилось петь благодарственный гимн, Джо обнаружил в прицепе связанную, с кляпом во рту девчонку того же возраста, что была Линдс.
Селеста, так ее звали, утирая слезы и сопли обрывками выпускного платья, пообещала, что ничего не скажет полиции. А Джо обещал, что мразь пожалеет о каждом паршивом дне, который прожил.
Сержант притопил пикап, отвез маньяка по имени Билл Конноли на старую, пустующую ферму и велел себе не торопиться.
Для начала он вырвал Билли все зубы и пришил язык к щеке, затем перерезал ему сухожилия сгибателей на кистях и голеностопах, устроил у стены поудобнее, посмотрел, как тот дрыгает бесполезными теперь конечностями, и вышел покурить. Да, главное не спешить.
Хотя Конноли несомненно был психопатом, на чем и пытался сыграть, боль он чувствовал и смысл действий, над ним совершаемых, превосходно понимал. А вот сам Джо на каком-то этапе этот смысл потерял.
Следующие дни стояла удивительно хорошая погода, о чем сержант каждое утро сообщал своему пленнику, а затем и вовсе стал притаскивать в подвал любимые томики Бернса и Китса. В перерывах между «работой» он при свете керосиновой лампы читал Билли о жажде жизни и ключах удовольствий на гэльском, который, по его мнению, особенно подходил для выбранной темы. Определенного плана «на день» не было, чаще всего он просто ломал Конноли кости, начал с пальцев, затем перешел к более крупным, внимательно следя, чтобы не повредить артерии. Ломал, чуть погодя вправлял, чтобы Билли не терял лишние силы и чувствительность, а потом снова ломал. На шестой день он отрезал ему гениталии, предварительно подколов небольшую дозу героина, чтобы тот не скончался от шока. Вечером восьмого дня в покосившуюся дверь постучались два гарда, которым совершенно не было дела до Джо, они просто застряли неподалеку. Случайность.
Самое интересное, что Конноли остался жив, его вой и скулеж еще целых два года можно было слышать из окошка психиатрического бокса.
Каз немного разочаровался, узнав, что его Зверь всего лишь мстил за близких. Но он так долго жил в фантазиях о нем, что фанатский мозг быстро отмел этот факт, как несущественный.
К папке с материалами была приколота записка, в которой значилось, что за время пребывания в заключении постоянно Джо писали только два человека: С. Уорик из Лидса и К. Миллер из Гэллоуэя. И хотя Каз ни разу не получил ответ, он слал письма восемь лет, а затем еще год из тюрьмы Рамздел. Ведь, разумеется, даже самый суровый судья не отправил бы за воровство в Милдсток, где держали Зверя. Каз продолжал писать аккуратно раз в месяц до тех пор, пока не пришло уведомление, что его адресат освободился.
Миллер искал его, но безуспешно.
А теперь вот сидел бок к боку и пялился как идиот.
- Ты под Каллардом? - Джо скривился на фамилии и допил свою порцию залпом.
- Да, - бессмысленно врать, это его положение.
Каз отмер для того, чтобы налить соседу. Бутылка в его руке заплясала. Не узнал сразу из-за щетины – сержант всегда был гладко выбрит, а у этого Джо пол лица под ней скрыто. Рыжеватая, светлее, чем волосы и колючая, наверное.
Когда Миллер работал с клиентами, он четко контролировал все свои поступки и порывы, даже те, что казались безумствами, он держал в узде свои симпатии и антипатии, потому что так надо. Это всегда было игрой с расчетом. Например, его фишка с жвачкой. Почему нас так раздражает то, что собеседник жует? Вы рефлекторно воспринимаете движения его челюсти за речь, но смысловой составляющей не получаете – это напрягает. Вы нервничаете без видимой причины, хуже контролируете себя, и нужно только выбрать момент для прицельного вопроса.
Каз гордился своим самоконтролем, но сейчас его скрутила жуткая смесь страха, желания и восторга. Он пытался сглотнуть, отвести взгляд и не мог. Зато глубоко вдохнул, пытаясь поймать запах. В прокуренном пабе, из которого каждое утро выгребают тонны блевотины и отбросов, ничего не учуешь, но уж очень захотелось. Нельзя так долго в упор разглядывать того, с кем предстоит работать. Но Его глаза, гребаные черти, вот это глаза! Они такие же, как раньше, только еще синее и нет никакой бумаги – все настоящее.
Джо отвернулся, словно чужое внимание было чем-то стыдным, и снова уставился в стакан, а Миллер, наконец, понял, что должен предложить ему.
- Знаю одно тихое место, там и поговорим, - сделал знак бармену, тот достал для них новую бутылку приглянувшегося виски.
До машины Джо они шли почти рядом, Каз чуть отставал. На автомате назвал адрес, указал направление, потом сообразил – все правильно, они едут домой. В пути молчали, но если Джо, по-видимому, этим не тяготился, то Миллер весь извелся, пытаясь выродить хоть слово. Идеи разбегались, как тараканы, и он достал сигареты, полез было за зажигалкой, но перед лицом вдруг вспыхнул чужой огонек. Каз долго, всласть прикуривал, и его вело от мысли, что Джо прекрасно известно значение этой простой услуги по ту сторону решетки. Едва затянувшись, он выбросил сигарету в окно и подцепил из пачки следующую. Ну, же дай закурить своей сучке.
Любого другого, кто выглядел бы, как Джо, говорил, двигался, как он, Миллер бы без сомнений отвез к знакомым крошкам и посчитал бы работу на вечер законченной. Но Джо не был его работой, поэтому Каз наклонился со своего кресла к водительскому, поэтому облизал губу с прилипшей сигаретой и заглянул в синие глаза так, как никогда ни на кого не смотрел. Даже в том маловероятном случае, если после девяти лет отсидки Джо оказался бы абсолютно, непробиваемо натурален, это не оставило бы его равнодушным. Натуралы, гомофобы, верные мужья – все они начинали вылизывать туфли Каза, стоило тому пожелать. Еще ни один хрен не сорвался с его крючка. Теперь же Миллер сам был готов полировать языком тяжелые от грязи армейские ботинки.
Пока гость осматривался в квартире, Каз обнаружил, что к вискарю у него нет даже завалявшегося печенья – ну, не жил он здесь. Джо вырулил из соседней комнаты – его отражение мелькнуло в зеркальной дверце шкафа.
- Можешь кантоваться тут сколько захочешь. Скажешь, что нужно – я привезу.
- Доставка в номер от Калларда? – тот легко подошел, встал за спиной. – Или может, от Каза Миллера?
Звякнули и покатились по столу стаканы.
Он поворачивался медленно, пытаясь найти в синих прозрачных глазах ответ, угадать, что бы это значило для человека напротив. Читал. Узнал. Помнит.
Вот так, лицом к лицу, еще больше заметна разница в росте – Миллер на пол головы выше, но он все равно почувствовал себя мелким сопляком, который нарвался.
Джо обнял его за талию, чуть подтягивая к себе, и легко вытащил Сиг из наплечной кобуры. Затем на пол из карманов Каза полетели пакетики с коксом, какими-то «колесами», бумажник и прочее.
Почувствовав хватку чужих пальцев в волосах, Миллер наклонил голову раньше, чем его успели заставить. Он стоял так близко, что мог бы провести носом по рыжей щетине, потереться об нее, впитывая тот особый мужской запах, на который уже торчало, и начала выделяться слюна. Заканчивающий разоружение Джо провел большим пальцем под ремнем, оставил ладонь на его заднице, и Каз расставил ноги шире, надеясь, что тот продолжит. Он хотел бы сказать, что-то, чтобы показать свое желание и согласие или хотя бы прикоснуться. Но пока это был только обыск, и требовалось держать руки на виду, а рот закрытым. Словно в ответ на его надежды сержант тщательно исследовал крой брюк. Когда же Джо, жарко дыхнув, нажал пальцами сильнее, у Миллера голова пошла кругом, и отказала выдержка. Забыв правила игры, он запустил руки под чужую куртку, и это стало его ошибкой.
В следующий момент его ребра врезались в пол, между лопаток давило колено сержанта, а к затылку оказался приставлен ствол. Едва получилось вдохнуть, Каз забормотал извинения и уверения в своих мирных намерениях. Он вовсе не тянулся к пушке, ему нужно было совсем другое. Миллер заткнулся, почувствовав, как в ягодицу упирается острие ножа. Несколько секунд и его ремень разрезан, брюки распороты, а дуло пистолета все так же не позволяет шевельнуться. Просить он не мог, но Джо сам подтолкнул к себе ногой тюбик со смазкой, выпавший из кармана вместе с бумажником, и почти весь выдавил ему на голую задницу. В сухую - то еще удовольствие.
- Завизжишь – разобью твою смазливую мордашку.
Каз никогда не визжал.
Резковато, но не жестоко, к тому же с лубрикантом. Он расслабил мышцы и перестал прикусывать запястье. Выждал момент и качнулся назад, сперва слабо, на пробу, но Джо сдавленно охнул, рука с пушкой дрогнула. И Каз осмелел. Может, кончая, сержант его пристрелит, но не забудет уж точно. Раскрыться, подтолкнуть, сжаться именно так как нужно, чтобы его Зверю снесло крышу. В своей стихии Миллер был самим дьяволом.
Утробно хрипя, Джо кончил и завалился на него без сил – лучший комплимент способностям. Ствол больше не угрожал, ладонь, сжимавшая рукоять лежала прямо перед лицом Каза. И он, балдея от веса сверху, жара и саднения в растраханной заднице, от того, что с ним его Зверь, вытянул шею и принялся лизать эту руку.
- Ну, ты… - удивленно выдохнул сержант. – Поднимайся.
Он сказал это больше для себя, но Миллер сделал то же, придерживая лоскуты штанов и надеясь, что Джо не заметит, как у него стоит. Тот заметил.
- Может тебе подрочить?
Отвечать на издевку нельзя, сделаешь только хуже, но Каз не смог заткнуться вовремя.
- Да.
Так он и оказался на постели в одной рубашке не верящий, что это и правда происходит. Даже когда сержант собрал с его задницы остатки спермы со смазкой, размазал по члену и взял в кулак. Он пытался продержаться, как можно дольше, успеть насмотреться на мерно гоняющую его «шкурку» широкую ладонь, на рыжебородое лицо, а в результате кончил неожиданно быстро. Джо вытер руку о покрывало, отошел к окну и некоторое время разглядывал пустую в такой час улицу. А Миллер, приподнявшись на локте, глядел на него. Наконец, тот отпустил жалюзи и сел в изголовье кровати.
- Под матрасом справа пушка, - Каз хотел привлечь его внимание хотя бы так.
Сержант, молча, переложил Глок под подушку, на которую опирался спиной и снова застыл, словно уснул. Каз немного подождал, а затем придвинулся сначала поближе, потом вплотную, лег к нему на колени, прижимаясь щекой к заскорузлой от долгой носки ткани.
Джо не заметил, как его рука оказалась на чужой голове. Убрать ее теперь означало бы признание, что она там была, поэтому он оставил как есть. Просто к нему давно никто не ласкался. Давно? Никогда. Сержант так и не вспомнил, кажется, его подружка до армии – Мэри не делала ничего подобного. В Милдстоке у него была только одна постоянная сучка – выбрал парня скорее из жалости. На дерганного придурка даже не вставало, но Джо все равно не гнал его и был по-своему заботлив, пока тот не наелся битого кирпича. Шлюхи, которых он потом пользовал, вроде всем устраивали, но ни одна почему-то так не подмахивала. Хотя таких дорогих, как этот, у него никогда не было. Ну, просто день открытий, мать его.
Рядом с Каллардовской сучкой расслабляться нельзя, это он понимал, но что делать, если ей оказался Каз Миллер?
- Эй, Мак-что-то там, у тебя завелся поклонник!
Первое письма Каза пришло, когда Джо еще находился в передержке, до отсылки в Милдсток. Тогда он вскрыл конверт и едва прочитав, выведенное острым, нервным почерком «Вы – мой кумир», подпалил бумагу последней сигаретой и смотрел, как кромка огня уничтожает чьи-то детские излияния. А потом был тюремный автобус, одиночка с окном-бойницей и баланда гаже помоев. Имея казарменный опыт, Джо считал, что как-нибудь освоится, но тогда он не знал, что такое Милдсток. Исправительное учереждение для совершивших особо тяжкие… Милдсток был единственной тюрьмой, где все камеры – одиночные, и при этом свободные места всегда имелись. Туда не ходили комиссии и проверки, оттуда не поступало жалоб и просьб о досрочном. А то подобие жизни, что вели заключенные, целиком принадлежало прихоти очередного начальника. Фельтон, на чье правление пришелся срок Джо, считал, что зверье нужно иногда выгуливать, поэтому камеры запирались только днем, для порядка, а утром охрана выносила тех, кто «упал с лестницы». Сержант не нарывался и не лебезил. Но Милдсток не терпел тех, кто всего лишь тепел.
- Бетти! Бетти, выходи! – отмороженный даже для этого поганого места Джерри начинал выкликать его имя еще с другого конца коридора. - Расскажи, как кричал тот бродяга. Он долго кричал?
Джерри признали дееспособным только потому, что побоялись держать в психушке. Впервые попав в число его «любимчиков» Джо, не имея другого оружия, порвал на ленты простыню, обмотал руки и встал в проеме камеры, чтобы прикрыть спину – разумеется, у Джерри была свита.
Не прошел месяц, как сержант сдался, он был разбит, сломан и выпотрошен до дна. Выживать удавалось только чудом. Теперь же он лежал на нарах и ждал наступления вечера, чтобы позволить, наконец, себя прикончить.
- Эй, тебе почта! – разносчик швырнул в него листки – конверты в М. не допускались.
Джо не собирался читать, но перетянутая резинкой трубочка бумаги упала прямо на лицо, от нее странно и приятно пахнуло. Одно письмо от Селесты, а второе, то, которое с запахом, от того самого мальчишки. Тот писал о себе, о проблемах с родителями, что над ним издеваются в школе, о каких-то собаках и футболе. О том, как он хотел бы быть похожим на Джо.
- Бетти, я уже иду!
Сержант Макбет спрятал письмо Каза в щель между плитами и затянул новые обмотки, достал заточку. Он сдохнет, но хотя бы прихватит выблядка Джерри с собой.
Милдсток не прощал середины, невмешательства, и Джо начал рвать чужие глотки, чтобы сохранить свою.
Через месяц пришло новое письмо. И еще. Миллер взрослел, и вместе с ним менялись письма. В шестнадцать он послал свою фотографию, которая так и осталась у тех, кто шмонал почту, хотя, со слов разносчика Бобби Джо узнал, что «парень ого-го». В восемнадцать написал, что достиг возраста согласия «если что». Но в целом, Каз рассказывал о мире вокруг, каким тот выглядел с точки зрения подростка, затем юноши. В этом мире сержант и спасался от безумия все девять лет.
- Бетти, папочка идет! Я тобой недоволен, сладенький! – тот, кто кричал ему это, давно уже «свалился с лестницы», но Джо все еще слышал этот тошнотворный голос. Как ни пытался он переключиться на другое, думать, что худшее в его жизни – смерть мамы и Линдс, просыпаясь в холодном поту, сержант помнил лишь: «Бетти, Бетти!»
Спокойно, насколько это возможно, он спал только дней пять-семь после получения очередного письма. Пока бумага хранила запах. Джо мастурбировал, сперва со стыдом, а когда понял, что только это помогает от кошмаров – с облегчением, представляя худого неуклюжего паренька, который таскает готовое письмо под футболкой.
Первое, что сделал сержант, когда вышел – избавился от фамилии, оставив короткое «Мак».
Темнота, тепло и это особая способность Миллера – действовать на него успокаивающе, Джо чувствовал, что засыпает. Нельзя! Но так хочется. Все равно, что потом будет, да и нет у него никакого «потом».
Он все-таки задремал. Проснулся от того, что Каз легонько поглаживал его по бедру. Так словно он, Джо, с ума сойти какая ценность. Глупо. Немного погодя заметил, что сам гладит парня по голове, путается пальцами в волосах. А вот это уже ни в какие ворота! Убрал руку.
- Я уйду с тобой, - Миллер даже не просил, а ставил перед фактом.
- Куда? – Мак ничего не понимал.
- Куда угодно, - тот пожал плечами. – Буду приносить тебе деньги и делать все, что захочешь.
Джо чуть не рассмеялся, так по-детски это прозвучало, даже наивнее, чем в письмах. Услышать от привычного к комфорту и статусу ухоженного любителя дорогих шмоток, что тот «готов на все» очень забавно.
- Я в дешевых мотелях живу, тебе там не понравится, - он, правда думал, что Миллер так легко отстанет?
- Хочешь, дом куплю. Любой, - серьезно проговорил Каз, не поднимая головы. – Со мной тебе всегда будет хорошо.
Джо начали напрягать эти шуточки.
-Сколько ты уже у Калларда?
- Десять лет.
С Дэйвом сержант столкнулся всего однажды три года назад, и этого было достаточно. Кей не из тех, кто отпускает, а в случае Каза увольнение вообще могло произойти только посмертно. Джо представил, как они являются к Калларду под ручку и заявляют о своих серьезных намерениях, а тот, расчувствовавшись, награждает их своим благословением. И свинцовым поцелуем в лоб. Смешно. Напоминает какой-то фильм, там еще играл здоровяк-француз и девчонка из Звездных войн.
Миллер все настойчивее наглаживал его ноги, лежал поперек постели с голой запачканной задницей и наглаживал. Подполз повыше, ластился как собачонка.
- Это неважно, я все равно уйду с тобой.
Джо хмыкнул, достал из кармана пачку, предложил и загляделся, как Каз прикуривает две сразу – одну для него. Вдруг показалось важным, смотрел ли Миллер так на босса или кого другого, обещал ли им все, лежал ли для кого-нибудь так умиротворенно, словно нашел то, что искал и теперь никуда не отпустит? Все это было важным целую долгую минуту, которая ничего не изменила.
- Не терпится стать моей Бонни? Неужели у Дэйва больше не встает? – обидеть и прогнать. Так безопаснее. Он пихнул Миллера в плечо, попробовал подняться.
- Я буду только под тобой.
- Думаешь, мне нужна личная блядь с тонной проблем? Ты гребаный псих и подстилка! На хрена ты мне сдался? – он попытался оттолкнуть парня, но тот вцепился как клещ. – Отъебись, я сказал! – Джо еще долго разорялся, вспоминая словечки пооскорбительнее, пинал и бил даже не закрывавшегося Каза. Оттянул за волосы тому голову от своих ног и засунул в рот пушку, и снова кричал, и смотрел, как ровные резцы скоблят по металлу.
Миллер боялся, весь трясся и давился вставленным до самых гланд стволом, но не отпускал.
А сержанта уже просто корчило от злости на это упрямство, на чертовы фантазии. На то, что ничему этому не бывать.
- Держишься? Ну, посмотрим, как теперь получится!
У Каза были очень красивые пальцы – тонкие, длинные, «музыкальные». Ухаживал, берег свои наманикюренные…
Когда тонкие фаланги резко и громко затрещали, хрустнули в широкой мозолистой ладони Джо, Каз только жалобно застонал и, не замечая брызнувших слез, все пытался уцепиться как раньше. Мак отбросил его на постель жалкого и беспомощного, поднялся, пошатнулся, что-то сшибая, и, глядя только на дверь, сделал шаг.
- Джо! Позволь мне… Останься, Джо, я клянусь тебе, что никогда…
Дверь захлопнулась, и он больше ничего не слышал.
На улице моросил дождь, и дышалось как-то сыро и горько. Мак похлопал себя по карманам, не понимая, что ищет, потом вспомнил – Глок-19, оставшийся между подушкой и стеной.
Из приоткрытого окна хлопнул выстрел, совсем не такой громкий, как он привык слышать.
Джо неспешно шагнул вперед.
@темы: Ё-моё
-
-
01.03.2013 в 16:16Это оооооочень круто. Каз пиздецки прекрасен со своим обожанием и детской любовью ( боже, я написал это слово) к Джо. И Джо такой ебанутый, но такой хороший. Блять, я, конечно, понимаю, что у них ничего не могло быть, но, но ДЖО КАК ТЫ МОГ Т________Т Так больно, боль переполняет меня.
/Я все равно буду считать, что Каз выстрелил в дверь хдд\
Нца просто hot as hell или как еще. Каз, вылизывающий его руки это такой кинкище, что просто КИНКИЩЕ.
В общем, чернуха так прекрасна, что даже не чернуха. И от конца так больно, ай джаст кэнт.
Спасибо тебе огромное за это! <3 Я тебя прямо цветами готов забросать :333
-
-
01.03.2013 в 16:17-
-
01.03.2013 в 16:35Меня здорово колбасило, так что хорошо, что вышло что-то читаемое) Тебе Спасибо за идею и свернутые мозги - больно, но приятно))))
цветы, пожалуйста, не в голову
-
-
01.03.2013 в 22:54какая, впрочем, разница, если все равно МакЭвойОчень круто.
-
-
01.03.2013 в 22:58Спасибо!))
-
-
01.03.2013 в 23:29-
-
01.03.2013 в 23:35-
-
02.03.2013 в 11:29-
-
02.03.2013 в 13:15