собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Часть 2, будет третья 
ок 2тыс словНауке женской валашенка следовала и по указу Красимиреному воду вечернюю для умывания Соловью подавала. Словом, взглядом ласкал ее господин, косы поглаживал, подарки дарил, а все ж на ложе свое не звал.
- Знать, не мила я ему, - горько старшей Дарина повинилась.
- Уж как мила, слову моему поверь, - ободрила ее Красимира. – Да только ждет господин наш добрый, пока ты в возраст девичий войдешь, красу полную наберешь.
С той поры, каждое утро, перед тем как умыться, Дарина в отражение свое вглядывалась, прелесть женскую зрелую высматривала.
Пусть она мала пока считалась, но не удаляла ее Красимира от господина, платье его чинить, яства в покои носить отправляла. Оттого заметила Дарина, что в доме своем Соловей редко бывает, все в делах, разъездах время проводит, а на ночь гостем у князя остается. Заметила также, что привечают его жены разные, да только ни одной еще покой мужской сытый подарить Соловью не удалось.
Дом господский лучше узнав, нашла Дарина место тайное и снесла туда плошку с водой, в час нужный собранной.
Видела она здесь ворожбу прислужниц и научиться ей хотела, но поняла скоро, что не видят ничего девы ни в воде, ни в просе рассыпанном – слова вещие на потеху подругам выдумывают.
Мать же, тетка и все прабабки Даринины силу ведовскую в себе от рождения носили, оттого жили особняком от деревни, науку свою дочерям только передавая. Сколько помнила себя Дарина, ходили к ним люди, кто с болезнью, кто с несчастьем своим, кому дитя зачать, кому от коровы сглаз отвести требовалось. На просьбы те тетка ее заговор делала, обереги дарила, травки нужные в пищу давала, а мать с повитухами к роженицам ходила. С младенчества учили мать и тетка Дарину делу ведовскому, все передали – и слова добрые, беду отводящие, и навык темный на крови замешанный. Оттого вода, лучиной освещенная, что ей ведомо, валашенке открывала.
И спросила воду Дарина о господине своем Соловье Изяславиче, о занозе его сердечной, о руке иль слове чужом. Волновалась вода, даже из миски расплескалась, но не дала ответа – знать могучая сила Соловья ранила.
На другой день снова велено было Дарине платьем господским заняться. Прежде чем на речку тюк нести, перебрала она одежды те и одну рубашку нижнюю, больше прочих потом напитанную, утаила.
У речки песни девы распевали, чтоб работа спорилась, с ними веселилась Дарина, в хоровод вступила, дань водяному отдавая. А как вернулись подруги во двор, так по приметам догадалась она, что дома господин да не один, а с князем. Потому попросилась Дарина ставни мыть – давно сердца милого не видела, тосковала. Вот и дождалась. Мимо прошел Соловей и, хоть много забот, дум тяжких нес, а все ж Дарине улыбнулся приветливо. Мышкой незаметной шмыгнула она за господином и князем, к конюшне и хлевам направившихся. Оттого, что любопытство свое умерить не могла, увидела Дарина, как вывел Соловей к князю Немыку пугливого, слово успокоительное приговаривая. Тут и сам князь заговорил тихо да ласково, осторожно, как к зверю дикому, к рабу приблизился и руку свою для дружбы открытую протянул. Хозяином ободренный вложил Немыка свою ладонь в княжескую.
Чтобы силой по справедливости помериться, сели князь и раб за стол дубовый рукой чужую руку удерживая, и по знаку Соловья борьбу начали.
Во все глаза смотрела на единоборство то Дарина. Немыка трех быков перетягивал, бочки многопудовые с водой легко тягал, а руку княжескую, мечом закаленную, повалить не мог, хоть много раз склонял в сторону. От натуги оба борца дышали редко, жилы на шеях их проступили, надулись. Но не уступал по силе рабу-богатырю князь Полоцкий.
И не выдержал стол из цельного дуба толстого, растрескался.
Тогда рук не размыкая, стоя князь с Немыкой борьбу продолжили. Один ярость свою удерживал, наказ братский помня, другой игре новой, где силушку сдерживать не нужно, радовался.
Но хоть вошли оба по колено в землю - никто одолеть не мог.
Тогда Соловей единоборство завершил, руку свою поверх схваченных положил и объявил, что равна сила Ильи Полоцкого и водоноса Немыки.
Тут всмотрелась Дарина в сердце княжеское, битвы вечно жаждущее, и подивилась, как слово братское пожар яростный легко уняло. Не привык Илья отступать, оттого мало кто с ним бороться отваживался, но с приговором мудрым согласился, во всем Соловушке своему доверяя.
Ночью в месте тайном гадала Дарина на рубашке господина, потом любовным пропитанной, о зазнобе, тоску сердечную неизбывную наславшей, спрашивала. Но глубоко Соловей тайну ту хранил, даже в миг помрачения сладостного не выдавал. Зато другое ведунье удалось вызнать – от земли родной отнятый, отца своего не помнящий силы родовые Соловей потерял, но давно уже к роду княжескому прибился. Утянул его Илья, силой и правом полный, в свой род, много лет щедро даром прародителей с братом названным делился, защиту давал, сам о том не ведая. Благодарно за то помянула Дарина князя. И в ответ на имя Ильи вдруг гадальная косточка в руке ее шевельнулась.
На другую ночь, другим гаданием открылось ведунье, что занозу ту сердечную Соловью кто-то из рода княжьего вонзил.
Расспросила Дарина подруг домашних о князе и семье его, больше наветов и сказок услышала, наконец, решилась сама сходить на двор чужой, думала, удастся тишком, что нужно высмотреть. Но как среди белого дня ступила Даринка за ворота чужие, так от рычания тихого песьего и замерла. Умела она зверей отваживать да только не простые были псы у князя, разум волчий с преданностью собачьей имели - ни уйти, ни узелок заветный травяной достать рычанием ей не давали, пока не заметила Дарину прислужница княжья.
Как проводили ее в дом, осмотрелась валашенка, прислушалась – не один род старый место это своей силой питал. Увидела она и княгиню Любомиру, и сестер княжеских, но не двигался в ладони ее камушек, на зазнобу Соловьиную заговоренный. Ни в одном сердце страсти безответной, злобы затаенной не нашла ведунья, так и ушла ни с чем.
По возрасту малому, полной силы ведовской не имела Дарина, и хоть многое уже могла, для того, чтоб занозу, в сердцевину ушедшую, достать, нужно ей было знать имя тайное, только Соловью известное. Раз уж чуть не открыл его господин, оттого в покои его стремилась попасть валашенка, хоть страшила ее судьба наложницы.
Как осень в права свои вступила, князь вторую жену взял, Истому, деву ладную из рода дружинного. Пока дела сватовские устраивал, весел и словоохотлив оставался Соловушка, братом названным обласканный. Но как долг дядьки княжеского исполнен был, и на неделю свадебную Илья с женой-красавицей в покоях своих затворился, так для Соловья свет белый померк.
Под утро вернулся он из княжьего дома, едва на коне держась. Хоть рука хозяйская поводья спьяну выпустила, принес его конь, друг боями испытанный, во двор и заржал громко, чтоб людей разбудить. Видела Дарина, как три прислужника господина бережно до постели донесли и там оставили. Не позволила Красимира никому из дев позор тот видеть, одна за господином ухаживала. Только к полудню вернулась она в женскую и, сплетниц приструнив, на работу всех, кто дела себе не нашел, наставила.
А вечером, хоть слезно молила его Красимира оставить напиток, разум дурманящий, Соловей вновь вина и браги крепкой себе потребовал. Тогда подозвала старшая Дарину и, прощения за дело не сестринское испросив, отправила ее с кувшином винным в покои господские. Понадеялась Красимира, что устыдится Соловей вида своего непотребного перед девой, что люба ему.
Раз-другой велел господин ей прочь уйти, но наказу старшей следуя, заупрямилась Дарина, осталась. И не стал при ней пить Соловей, хитрость женскую выругав, на постель ушел, хотел сном забыться. Но не шел к нему сон.
Тогда, трепет сердечный унимая, к господину Дарина приблизилась, на ложе рядом опустилась и руку его тронула. Стенаньем Соловей отозвался и голову свою беспокойную на девичьи колени положил, стан ее жарко объял. Вынула из волос своих гребень валашенка и кудри господские чесать взялась, песню колыбельную родную запела. Словом да лаской усыпила она Соловья, от тоски истомившегося.
Ночь, другую ходила Дарина кудри вороные причесывать, спокойно спал господин песней, которую и мать его пела, убаюканный. Но, как ни прислушивалась, как ни ласкала тайком спящего ведунья, имени заветного Соловей не выдал.
Не мог советник доверенный княжеский долго в покоях своих прохлаждаться, уж на второй день за дела принялся, челобитные разбирал, споры рассуживал.
Раз сидела Дарина в спальной с подругами, от старшей наказ на завтра получая, и залаяли вдруг псы на гостей поздних незваных. То от сотника Игоря прибежали помощи у Красимиры просить – младшая из жен его никак от бремени разрешиться не могла.
Ласочка раньше рабыней в доме Соловья жила, тут и увидел ее Игорь вместе с князем гостивший. Скоро собралась Красимира, но печальна была – рано Ласочку за мужа отдали, не достало в ней еще силы женской. Печаль ту увидав, подступила к ней Дарина. Не хотела старшая с собой ее брать, не для девичьих глаз зрелище, но ради подруги страдающей уступила, когда открыла ей Дарина, что мать повитухой была.
Хоть и пугал валашенку вид женщины родоразрешающейся, и сперва замирала она, ничего от стонов тяжких и мук не видя, но быстро мать ее от того отучила. Потому, как вошли они с Красимирой в баню чужую, и взгляд первый Дарина бросила, так поняла, что нет времени травы курить и духов звать. Заголосили, заохали повитухи старые, когда дева чернокосая руку свою бестрепетно в лоно женское погрузила. Науку, матерью вбитую помня, ощутила она, что младенчик поперек лег и оттого выйти не может, тогда захватила она его за головку и направила. Уж не было у жены, муками ослабленной, сил, чтоб самой разродиться.
Пуще прежнего загомонили повитухи, не могла их Красимира унять. Тогда сказано было слово со властью, и умолкли женщины, прочь из бани ушли.
- Делай, как знаешь, - голос сильный сказал, и рука плеча Дарининого коснулась. То княгиня Любомира была.
Как вышел да задышал младенчик, так Красимира Ласочку обняла и вместе с ней заплакала, а княгиня дитя отцу на показ отнесла.
Хоть змеями шипели на Дарину повитухи опытные, ведьмой за глаза называли, но с тех пор многие жены звали к себе валашенку, а княгиня так вовсе взялась навыки ее перенимать.
Ведьмовством черным не занималась еще Дарина, потому обижали ее наветы напрасные. О том же, что мать силу ведовскую ей передала, утаила рабыня даже от подруги старшей и княгини справедливой.
Осень теплая, листом жухлым и сеном запасенным пахнущая прошла, настала зима снежная, лютая. Трудно пришлось Дарине к морозу крепкому не привыкшей, все хотелось ей без шубы тяжелой, без валенков колючих за порог выскочить. Настрого то девам Красимира запрещала и, если видела кого, по нужде малой в рубашке выбежавшей, учила хворостиной по заду нещадно.
Раз Любаве, пуще других отчаянной, снова всыпали «науки», и в постели ерзая да почесываясь, она Дарине-соседке пожалилась.
- Посмотрела бы я, как Красимирушка наша суровая господина, в снегу купающегося, стала бы стегать! – видно сильно жгла «наука», потому, как отсмеялась Дарина в ладонь, добавила Любава мечтательно. – А еще б и князю досталось!
- Уж удумала ты, Любавка! Станет господин в рубашке по сугробам бегать!
- Не веришь? Как мороз послабже станет, да придет князь в гости, на рассвете во двор выгляни. Косой клянусь, видела, как они в исподнем, босые с господином в снежки играли! Только Красимире меня не выдавай, а то она не одну хворостину, верно, веник на шкурку мою изведет.
Зимой ходил Соловей в шубе собольей до пола, шапке высокой, хвостатой и дом велел жарко топить, оттого не верилось Дарине в сказку Любавину. Но дождалась она дня нужного и тайком из спальной затемно ушла. Как устроилась она у окошка, что во двор смотрело, так пришли к ней котофеи ластиться. Рыська рыжий на колени запрыгнул, обняла его Дарина, мехом богатым согреваясь, а Годун серый, полосатый, мурча, ноги ей укрыл. Не за лакомство, а по своему разумению кошки дома Соловьиного к людям ласкались. К кому-то, как к Дарине, всегда с охотой в руки шли, к другим же только во время недужное.
Чуть не выронила Дарина зверя мохнатого, когда князь с Соловьем на порог в мареве рассветном вышли. Первым Илья шагнул, по колено враз, по подол исподницы в снег ушел и тут же в горсти зачерпнул – плечи да грудь растереть. Зажмурилась Дарина и рукавом глаза, щеки зардевшие прикрыла, прочь убежать хотела. Но громче прежнего Рыська замурчал и к коленям ее осторожно коготки подпустил, тогда вспомнила Дарина про господина, стыд уняла и решила хоть одним глазком на него без одежд глянуть.
Брату названному, в снегу резвящемуся, Соловей улыбался, а сам с порожка сходить не спешил, ноги босые зябко поджимал и плечами, мерзнущими, поводил. Но позвал его к себе Илья, и, как кот, по тропке ему одному ведомой ступающий, к князю Соловей приблизился. Тут же снега Илья набрал и растер Соловушку до жара колкого. А тот в то время ему в ответ спину тер. Ох, и смеялись оба, довольно покрикивали да притопывали! Выждал миг советник доверенный и князя своего броском борцовским в сугроб с головой опрокинул, сам на ногах остался. Медведем яростным из сугроба того Илья поднялся и начал братца хитрого ловить.
Про стыд девичий и наготу мужскую забыла Дарина, на игру ту заглядевшись.
Хоть и скор был Соловей, поймал его Илья и за собой увлек, схватку наземную начиная. Как поборен оказался, поднял Соловушка руки, пощады запросил, но только выпущен был из захвата крепкого, так снежок князю на макушку хлопнул. И снова принялся Илья друга своего по сугробам валять.
Раз-другой князь победу одержал, а потом поднял Соловья на ноги, уж без снега его растирая. Замерз Соловей теплолюбивый. Тогда перед тем как в дом вместе уйти, взял Илья брата названного за кудри смолью вороной блестящие и, к себе приблизив, уста захолодевшие согрел, поцеловал.
Кабы смотрела притом Дарина в сердце господина своего, так не нужно было бы ей больше о зазнобе его гадать. Но залюбовалась она телом его ладным, мужской красой напитанным, и взгляд ока ведовского затуманился.
ок 2тыс словНауке женской валашенка следовала и по указу Красимиреному воду вечернюю для умывания Соловью подавала. Словом, взглядом ласкал ее господин, косы поглаживал, подарки дарил, а все ж на ложе свое не звал.
- Знать, не мила я ему, - горько старшей Дарина повинилась.
- Уж как мила, слову моему поверь, - ободрила ее Красимира. – Да только ждет господин наш добрый, пока ты в возраст девичий войдешь, красу полную наберешь.
С той поры, каждое утро, перед тем как умыться, Дарина в отражение свое вглядывалась, прелесть женскую зрелую высматривала.
Пусть она мала пока считалась, но не удаляла ее Красимира от господина, платье его чинить, яства в покои носить отправляла. Оттого заметила Дарина, что в доме своем Соловей редко бывает, все в делах, разъездах время проводит, а на ночь гостем у князя остается. Заметила также, что привечают его жены разные, да только ни одной еще покой мужской сытый подарить Соловью не удалось.
Дом господский лучше узнав, нашла Дарина место тайное и снесла туда плошку с водой, в час нужный собранной.
Видела она здесь ворожбу прислужниц и научиться ей хотела, но поняла скоро, что не видят ничего девы ни в воде, ни в просе рассыпанном – слова вещие на потеху подругам выдумывают.
Мать же, тетка и все прабабки Даринины силу ведовскую в себе от рождения носили, оттого жили особняком от деревни, науку свою дочерям только передавая. Сколько помнила себя Дарина, ходили к ним люди, кто с болезнью, кто с несчастьем своим, кому дитя зачать, кому от коровы сглаз отвести требовалось. На просьбы те тетка ее заговор делала, обереги дарила, травки нужные в пищу давала, а мать с повитухами к роженицам ходила. С младенчества учили мать и тетка Дарину делу ведовскому, все передали – и слова добрые, беду отводящие, и навык темный на крови замешанный. Оттого вода, лучиной освещенная, что ей ведомо, валашенке открывала.
И спросила воду Дарина о господине своем Соловье Изяславиче, о занозе его сердечной, о руке иль слове чужом. Волновалась вода, даже из миски расплескалась, но не дала ответа – знать могучая сила Соловья ранила.
На другой день снова велено было Дарине платьем господским заняться. Прежде чем на речку тюк нести, перебрала она одежды те и одну рубашку нижнюю, больше прочих потом напитанную, утаила.
У речки песни девы распевали, чтоб работа спорилась, с ними веселилась Дарина, в хоровод вступила, дань водяному отдавая. А как вернулись подруги во двор, так по приметам догадалась она, что дома господин да не один, а с князем. Потому попросилась Дарина ставни мыть – давно сердца милого не видела, тосковала. Вот и дождалась. Мимо прошел Соловей и, хоть много забот, дум тяжких нес, а все ж Дарине улыбнулся приветливо. Мышкой незаметной шмыгнула она за господином и князем, к конюшне и хлевам направившихся. Оттого, что любопытство свое умерить не могла, увидела Дарина, как вывел Соловей к князю Немыку пугливого, слово успокоительное приговаривая. Тут и сам князь заговорил тихо да ласково, осторожно, как к зверю дикому, к рабу приблизился и руку свою для дружбы открытую протянул. Хозяином ободренный вложил Немыка свою ладонь в княжескую.
Чтобы силой по справедливости помериться, сели князь и раб за стол дубовый рукой чужую руку удерживая, и по знаку Соловья борьбу начали.
Во все глаза смотрела на единоборство то Дарина. Немыка трех быков перетягивал, бочки многопудовые с водой легко тягал, а руку княжескую, мечом закаленную, повалить не мог, хоть много раз склонял в сторону. От натуги оба борца дышали редко, жилы на шеях их проступили, надулись. Но не уступал по силе рабу-богатырю князь Полоцкий.
И не выдержал стол из цельного дуба толстого, растрескался.
Тогда рук не размыкая, стоя князь с Немыкой борьбу продолжили. Один ярость свою удерживал, наказ братский помня, другой игре новой, где силушку сдерживать не нужно, радовался.
Но хоть вошли оба по колено в землю - никто одолеть не мог.
Тогда Соловей единоборство завершил, руку свою поверх схваченных положил и объявил, что равна сила Ильи Полоцкого и водоноса Немыки.
Тут всмотрелась Дарина в сердце княжеское, битвы вечно жаждущее, и подивилась, как слово братское пожар яростный легко уняло. Не привык Илья отступать, оттого мало кто с ним бороться отваживался, но с приговором мудрым согласился, во всем Соловушке своему доверяя.
Ночью в месте тайном гадала Дарина на рубашке господина, потом любовным пропитанной, о зазнобе, тоску сердечную неизбывную наславшей, спрашивала. Но глубоко Соловей тайну ту хранил, даже в миг помрачения сладостного не выдавал. Зато другое ведунье удалось вызнать – от земли родной отнятый, отца своего не помнящий силы родовые Соловей потерял, но давно уже к роду княжескому прибился. Утянул его Илья, силой и правом полный, в свой род, много лет щедро даром прародителей с братом названным делился, защиту давал, сам о том не ведая. Благодарно за то помянула Дарина князя. И в ответ на имя Ильи вдруг гадальная косточка в руке ее шевельнулась.
На другую ночь, другим гаданием открылось ведунье, что занозу ту сердечную Соловью кто-то из рода княжьего вонзил.
Расспросила Дарина подруг домашних о князе и семье его, больше наветов и сказок услышала, наконец, решилась сама сходить на двор чужой, думала, удастся тишком, что нужно высмотреть. Но как среди белого дня ступила Даринка за ворота чужие, так от рычания тихого песьего и замерла. Умела она зверей отваживать да только не простые были псы у князя, разум волчий с преданностью собачьей имели - ни уйти, ни узелок заветный травяной достать рычанием ей не давали, пока не заметила Дарину прислужница княжья.
Как проводили ее в дом, осмотрелась валашенка, прислушалась – не один род старый место это своей силой питал. Увидела она и княгиню Любомиру, и сестер княжеских, но не двигался в ладони ее камушек, на зазнобу Соловьиную заговоренный. Ни в одном сердце страсти безответной, злобы затаенной не нашла ведунья, так и ушла ни с чем.
По возрасту малому, полной силы ведовской не имела Дарина, и хоть многое уже могла, для того, чтоб занозу, в сердцевину ушедшую, достать, нужно ей было знать имя тайное, только Соловью известное. Раз уж чуть не открыл его господин, оттого в покои его стремилась попасть валашенка, хоть страшила ее судьба наложницы.
Как осень в права свои вступила, князь вторую жену взял, Истому, деву ладную из рода дружинного. Пока дела сватовские устраивал, весел и словоохотлив оставался Соловушка, братом названным обласканный. Но как долг дядьки княжеского исполнен был, и на неделю свадебную Илья с женой-красавицей в покоях своих затворился, так для Соловья свет белый померк.
Под утро вернулся он из княжьего дома, едва на коне держась. Хоть рука хозяйская поводья спьяну выпустила, принес его конь, друг боями испытанный, во двор и заржал громко, чтоб людей разбудить. Видела Дарина, как три прислужника господина бережно до постели донесли и там оставили. Не позволила Красимира никому из дев позор тот видеть, одна за господином ухаживала. Только к полудню вернулась она в женскую и, сплетниц приструнив, на работу всех, кто дела себе не нашел, наставила.
А вечером, хоть слезно молила его Красимира оставить напиток, разум дурманящий, Соловей вновь вина и браги крепкой себе потребовал. Тогда подозвала старшая Дарину и, прощения за дело не сестринское испросив, отправила ее с кувшином винным в покои господские. Понадеялась Красимира, что устыдится Соловей вида своего непотребного перед девой, что люба ему.
Раз-другой велел господин ей прочь уйти, но наказу старшей следуя, заупрямилась Дарина, осталась. И не стал при ней пить Соловей, хитрость женскую выругав, на постель ушел, хотел сном забыться. Но не шел к нему сон.
Тогда, трепет сердечный унимая, к господину Дарина приблизилась, на ложе рядом опустилась и руку его тронула. Стенаньем Соловей отозвался и голову свою беспокойную на девичьи колени положил, стан ее жарко объял. Вынула из волос своих гребень валашенка и кудри господские чесать взялась, песню колыбельную родную запела. Словом да лаской усыпила она Соловья, от тоски истомившегося.
Ночь, другую ходила Дарина кудри вороные причесывать, спокойно спал господин песней, которую и мать его пела, убаюканный. Но, как ни прислушивалась, как ни ласкала тайком спящего ведунья, имени заветного Соловей не выдал.
Не мог советник доверенный княжеский долго в покоях своих прохлаждаться, уж на второй день за дела принялся, челобитные разбирал, споры рассуживал.
Раз сидела Дарина в спальной с подругами, от старшей наказ на завтра получая, и залаяли вдруг псы на гостей поздних незваных. То от сотника Игоря прибежали помощи у Красимиры просить – младшая из жен его никак от бремени разрешиться не могла.
Ласочка раньше рабыней в доме Соловья жила, тут и увидел ее Игорь вместе с князем гостивший. Скоро собралась Красимира, но печальна была – рано Ласочку за мужа отдали, не достало в ней еще силы женской. Печаль ту увидав, подступила к ней Дарина. Не хотела старшая с собой ее брать, не для девичьих глаз зрелище, но ради подруги страдающей уступила, когда открыла ей Дарина, что мать повитухой была.
Хоть и пугал валашенку вид женщины родоразрешающейся, и сперва замирала она, ничего от стонов тяжких и мук не видя, но быстро мать ее от того отучила. Потому, как вошли они с Красимирой в баню чужую, и взгляд первый Дарина бросила, так поняла, что нет времени травы курить и духов звать. Заголосили, заохали повитухи старые, когда дева чернокосая руку свою бестрепетно в лоно женское погрузила. Науку, матерью вбитую помня, ощутила она, что младенчик поперек лег и оттого выйти не может, тогда захватила она его за головку и направила. Уж не было у жены, муками ослабленной, сил, чтоб самой разродиться.
Пуще прежнего загомонили повитухи, не могла их Красимира унять. Тогда сказано было слово со властью, и умолкли женщины, прочь из бани ушли.
- Делай, как знаешь, - голос сильный сказал, и рука плеча Дарининого коснулась. То княгиня Любомира была.
Как вышел да задышал младенчик, так Красимира Ласочку обняла и вместе с ней заплакала, а княгиня дитя отцу на показ отнесла.
Хоть змеями шипели на Дарину повитухи опытные, ведьмой за глаза называли, но с тех пор многие жены звали к себе валашенку, а княгиня так вовсе взялась навыки ее перенимать.
Ведьмовством черным не занималась еще Дарина, потому обижали ее наветы напрасные. О том же, что мать силу ведовскую ей передала, утаила рабыня даже от подруги старшей и княгини справедливой.
Осень теплая, листом жухлым и сеном запасенным пахнущая прошла, настала зима снежная, лютая. Трудно пришлось Дарине к морозу крепкому не привыкшей, все хотелось ей без шубы тяжелой, без валенков колючих за порог выскочить. Настрого то девам Красимира запрещала и, если видела кого, по нужде малой в рубашке выбежавшей, учила хворостиной по заду нещадно.
Раз Любаве, пуще других отчаянной, снова всыпали «науки», и в постели ерзая да почесываясь, она Дарине-соседке пожалилась.
- Посмотрела бы я, как Красимирушка наша суровая господина, в снегу купающегося, стала бы стегать! – видно сильно жгла «наука», потому, как отсмеялась Дарина в ладонь, добавила Любава мечтательно. – А еще б и князю досталось!
- Уж удумала ты, Любавка! Станет господин в рубашке по сугробам бегать!
- Не веришь? Как мороз послабже станет, да придет князь в гости, на рассвете во двор выгляни. Косой клянусь, видела, как они в исподнем, босые с господином в снежки играли! Только Красимире меня не выдавай, а то она не одну хворостину, верно, веник на шкурку мою изведет.
Зимой ходил Соловей в шубе собольей до пола, шапке высокой, хвостатой и дом велел жарко топить, оттого не верилось Дарине в сказку Любавину. Но дождалась она дня нужного и тайком из спальной затемно ушла. Как устроилась она у окошка, что во двор смотрело, так пришли к ней котофеи ластиться. Рыська рыжий на колени запрыгнул, обняла его Дарина, мехом богатым согреваясь, а Годун серый, полосатый, мурча, ноги ей укрыл. Не за лакомство, а по своему разумению кошки дома Соловьиного к людям ласкались. К кому-то, как к Дарине, всегда с охотой в руки шли, к другим же только во время недужное.
Чуть не выронила Дарина зверя мохнатого, когда князь с Соловьем на порог в мареве рассветном вышли. Первым Илья шагнул, по колено враз, по подол исподницы в снег ушел и тут же в горсти зачерпнул – плечи да грудь растереть. Зажмурилась Дарина и рукавом глаза, щеки зардевшие прикрыла, прочь убежать хотела. Но громче прежнего Рыська замурчал и к коленям ее осторожно коготки подпустил, тогда вспомнила Дарина про господина, стыд уняла и решила хоть одним глазком на него без одежд глянуть.
Брату названному, в снегу резвящемуся, Соловей улыбался, а сам с порожка сходить не спешил, ноги босые зябко поджимал и плечами, мерзнущими, поводил. Но позвал его к себе Илья, и, как кот, по тропке ему одному ведомой ступающий, к князю Соловей приблизился. Тут же снега Илья набрал и растер Соловушку до жара колкого. А тот в то время ему в ответ спину тер. Ох, и смеялись оба, довольно покрикивали да притопывали! Выждал миг советник доверенный и князя своего броском борцовским в сугроб с головой опрокинул, сам на ногах остался. Медведем яростным из сугроба того Илья поднялся и начал братца хитрого ловить.
Про стыд девичий и наготу мужскую забыла Дарина, на игру ту заглядевшись.
Хоть и скор был Соловей, поймал его Илья и за собой увлек, схватку наземную начиная. Как поборен оказался, поднял Соловушка руки, пощады запросил, но только выпущен был из захвата крепкого, так снежок князю на макушку хлопнул. И снова принялся Илья друга своего по сугробам валять.
Раз-другой князь победу одержал, а потом поднял Соловья на ноги, уж без снега его растирая. Замерз Соловей теплолюбивый. Тогда перед тем как в дом вместе уйти, взял Илья брата названного за кудри смолью вороной блестящие и, к себе приблизив, уста захолодевшие согрел, поцеловал.
Кабы смотрела притом Дарина в сердце господина своего, так не нужно было бы ей больше о зазнобе его гадать. Но залюбовалась она телом его ладным, мужской красой напитанным, и взгляд ока ведовского затуманился.
@темы: Ё-моё
-
-
12.03.2016 в 21:38-
-
12.03.2016 в 21:44-
-
13.03.2016 в 00:53Ох как я ее понимаю!
Очень вкусный кусочек! Такие женщины описаны, вот каждая восхищает, и Дарина, и Красимира, и княгиня! С Любомирой Илье очень повезло.
И котофеи у Соловья знатные!
-
-
13.03.2016 в 03:33Так бы и любовалась, не отрываясь!
-
-
13.03.2016 в 05:50-
-
13.03.2016 в 09:51Так уж вышло, что наиболее удачный ракурс Соловья - это его отражение в женских глазах). А Любомира - дочь Олега, она постарше Ильи и оттого ведет себя во многом по-матерински.
Единственный человек в княжестве, который может отхлестать Илюху полотенцем и отправить мыть ноги перед едой)muxoe_kuco, LeeLana,
Спасибо за отзывы, товарищи!
-
-
13.03.2016 в 11:49ну так такая тема благодатная
к тому же она у вас потрясающе получается
давно уже к роду княжескому прибился. Утянул его Илья, силой и правом полный, в свой род, много лет щедро даром прародителей с братом названным делился, защиту давал, сам о том не ведая
вот это вообще
и за имя Дарины отдельное спасибо
а вы Сергей Алексеева про Сокровища валькирии не читали?
Благодарно за то помянула Дарина князя. И в ответ на имя Ильи вдруг гадальная косточка в руке ее шевельнулась.
а если бы до конца правду разглядела, то, может, и прокляла бы
-
-
13.03.2016 в 12:24Это к вопросу о супружеских и прочих узах).
Я уже не помню, где в своем реале имя "Дарина" услышала, но где-то она в моем городе живет).
К сожалению, фантастикой никогда не увлекалась
суровый исторический материализм и гегельянствоНо почитала о самом Алексееве и беру на заметку, спасибо!если бы до конца правду разглядела, то, может, и прокляла бы не-а). но об этом потом, меня плавно вынесло на четвертый кус и пока конец еще не начат)
-
-
13.03.2016 в 13:54Вот это личность!
меня плавно вынесло на четвертый кус и пока конец еще не начат)
-
-
13.03.2016 в 19:14-
-
13.03.2016 в 22:13Теплолюбивый Соловушка, без порток за князем в снегу скачущий, прямо наповал сразил)))
эдипов комплекс по-старославянски
динственный человек в княжестве, который может отхлестать Илюху полотенцем и отправить мыть ноги перед едой)
-
-
14.03.2016 в 19:08Ох, не щадит, не щадит князюшка друга верного!..
Соловушка прекрасен, домочадцы прекрасны, дамы великолепны все!
-
-
15.03.2016 в 11:48-
-
15.03.2016 в 17:59потом полночи придумывала историю про Дарину, Соловушку и Илью
спасибо за новый мир
-
-
16.03.2016 в 00:13Это при том, что Соловей еще молодой и не без придури, но в нем уже много от того прославленного княжеского советника. Это глазами Дарины он посолиднее смотрится)
Серпента, уж как щадит и заботится! В следующей это еще более явно будет).
DeeLatener, между Немыкой и Ильей действительно "что-то вроде отношений", там не может быть дружбы, не может быть какого-то товарищества, но при этом, при всей их неравности, все равно возникло уважение, признание. С моей стороны это выглядит прекрасным исключением из того, что обычно составляет жизнь водоноса и князя).
LeeLana, а меня вторые сутки не отпускает уже Любомирина история)). Когда ее двадцатилетнюю, уже "старую" выдали за пятнадцатилетнего князя, который с женщиной ни разу не был. Вы правы, это действительно мир)).
Благодарю вас, товарищи
-
-
16.03.2016 в 09:16Я и не думала ,что она настолько старше, думала 2-3 года. А теперь уже мне интересно, чего же она в девках засиделась, или папа берег специально для князя? Характер у Любомиры чувствуется железный, она без драмы сделает всё, что нужно для семьи, дома, княжества в целом. Удивительная женщина!
-
-
16.03.2016 в 10:22-
-
16.03.2016 в 10:47