собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Кус 3 с комфортом)
ок 2900 слов
читать дальшеНа следующий день вновь призвали Муровца к ответу за дела бесчестные. В этот раз у столба позорного не ронял слез Илья – стыд свой вчера оплакал, и иссякла в нем влага душевная очищающая.
Ночью прошлой ограбил Соловей купца дюжего, и лютовал купец – трижды роздых брал и ни единого местечка целого на спине Ильи не оставил. Всю жару дневную стоял богатырь, от мух-слепней, кровью приманенных, не отмахивался. Выстоял так он до заката да еле ноги до дома донес.
Ничего не сказал Илья Соловью, как прежде за столом сидящему, замертво на ложе повалился. Ослаб богатырский дух, и не удержался Муровец – застонал от боли и стыда жгучего. Смотрел на муки его Соловей, думы свои ожесточал. Как попросил Илья водицы испить, вместе с плошкой поднес Соловей слово ядовитое, отказаться от обета увещевал.
Но не отказался Илья.
С тем и ушел Соловей в ночь черную.
По дорогам-путям разъезжая, нашел Разбойник обоз торговый, на ночлег остановившийся, осмотрелся, тронулся было грабить, да сам же коня придержал.
От страдания Ильи растрескалась короста на сердце Соловьином, и плоть живая проступила.
Вспомнил Соловей рубашку богатырскую, со спины бурую, бугристую, вспомнил стоны его тихие и решил хоть несколько дней покоя Муровцу дать. Так и вернулся в мужний дом, ни единого медяка не схитив.
Но поутру снова от царя за богатырем явились – не за новое, так за прежние злодейства расплаты требовали.
Думал Соловей не встанет Илья, ан тот поднялся и только попросил посланника царского опору дать.
Долго Соловей упрямился-удерживался, а все ж следом отправился.
Как он меж людьми площадными протиснулся, так увидел Соловей спину Муровца, кнутом изрытую, руки богатырские по столбу скользящие, ноги крепкие, из которых ушла силушка. Под ударом пал Илья на колени и, кабы не встал от немощи – завершилась бы пытка. Но поднялся Муровец, волю остатнюю собрав, и стоял, пока не устала рука секущая. А после пал и не поднялся уж.
От вида того ни дыхания, ни дум в Соловье не стало. Слезла короста мертвая, забилось сердце, да тут же и кровью облилось – вспорол его кнут, что спину богатырскую рвал. Хотел Соловей к столбу броситься, повиниться во всем и удары сам принять, но от боли сердца живого страдающего с места двинуться не смог. Только как пал Илья, телом своим Соловей вновь владеть начал. Забрал он мужа, что лежал без памяти, и скорее домой отнес. Хотелось Разбойнику на злобу человечью, на наказание сверх вины на безвинного наложенное указать. Хотелось ему крикнуть людям правду свою.
Да только правда его вся на спине Ильи была высечена.
Обиходил Муровца Соловей, раны очистил, но не закрылись они – сочилась кровь, землю питала. Уж все премудрости целительские он испробовал, а все без толку.
- Где же сила твоя хваленая, богатырь? Где свойство ее целебное?
Безответен Илья оставался, даже стона малого не издавал.
Тогда понял Соловей, что к утру, верно, избавится от обета, в шутку данного – овдовеет.
Как представилось Разбойнику, что не пробовать ему больше каши богатырской, взглядов жарких, нежных не ловить да на ложе мужнем не лежать, так жизнь свободная не мила стала. Озлился на себя Соловей и к Илье беспамятному приступил.
- Ты что же, богатырь, слово свое не держишь? Ведь обещал ты мне терем построить и от обидчиков охранить. Рано ты в дальнюю дорогу собрался, не освободил я тебя еще от обета нашего!
Ссилился Илья, очи открыл. Но не было в них решимости богатырской, только усталь смертельная.
- Слушай, что скажу, - дальше силу его пытал-пробуждал Соловей, а у самого в первый раз за зрелый возраст слезы по лицу катились. – Коли помереть вздумаешь, я на дорогу выйду и не грабить, а жизни отбирать стану без жалости. Никому пощады не дам, если ты меня не удержишь.
На речи те тяжко вздохнул Муровец и шуйцу в кулак сжал, с силами собраться пытаясь. Но иссякла силушка, и пала рука его с ложа слабая.
Присмотрелся Соловей – уж еле кровь из ран истекает, и снова очи Илья закрыл да дышал редко – отходил. Тогда припал Соловей челом виной и любовью опоздавшей отягощенным к челу мужнему и сдал, что на сердце было, думал, уж не услышит Муровец.
- Никогда б я того не сказал, а теперь уж все равно. С первой ночи нашей люб ты мне стал, Илья. Так люб, что сам я силы, меня враз пленившей, испугался. Но стыдно молодцу страсть такую иметь и женой на ложе зваться, вот и ожесточался я, муками твоими упивался. Загубил я тебя, сердце мое, и не искупить того, прощения не испросить. Но кабы теперь хоть денек, хоть часок нам залучить, стал бы я тебе супругом безотказным, взор бы твой как пес ловил, муравой бы у ног стелился.
Тут опустилась на плечи его рука тяжелая, крепко к месту прижала, и вдохнул Муровец грудью полной да супруга по имени позвал. Уж как на то Соловей откликнулся, уста слабые, разомкнутые зацеловал.
- Водицы хочешь? Откликнись, Илюша!
Испил Илья воды и задышал тяжко, стоны еле таил – трудно возвращалась жизнь в тело покалеченное. А все ж Соловья он подле себя удерживал.
- Верно ль, ты слово ласковое сказал? Аль я в помрачении его услыхал?
- Верно ты слышал, Илья, - ластился к нему Соловей. – Искал ты сердце родное, так знай, в моей груди оно бьется, с твоим соединиться желает.
С того дня начал Муровец крепнуть, здороветь, силушку набирать, а женой Соловья звать прекратил – кликал супругом любимым. Чутко за ним ходил Соловей, всегда на зов являлся, лаской дарил да уста, с устами Ильи соединенные, отнимать не торопился. Скоро позвал Илья, еще телом слабый, чтоб лег с ним Соловей. Охотно тот исполнил и сам руку богатырскую к персям своим, к сердцу прижал. Прежде Илья сердце любимое объял, послушал, а потом уж помял Соловья всласть, так что распалился тот и застенал без терпения. Но не достало еще в Муровце силы, чтоб сношение желанное совершить.
- Как же горяч ты, Соловушка, - тяжело говорил Илья. – Посоветуй, супруг милый, как мне бессильному облегчение тебе дать.
Но отказался Соловей страсть свою излить, обоюдной сладости дождаться решил.
Ночь, другую ласкал-горячил его Илья, прежде чем догадался без спросу плоть его мужскую объять. Воспротивился было Соловей, прочь из рук уйти захотел, да только лаской его Муровец вернее чем силой удержал.
Очень полюбилось Илье супруга мукой любовной истязать, плоть его крепкую, мошну нежную в горсть забирать. Не было притом стыда в очах Разбойных, было чувство жаркое ответное. Смотрел Соловей на Илью, взгляд не отводя, довольство свое скрыть не пытался.
От того согласия быстрее сила богатырская возвращалась.
Золото да краденное, чтоб Муровцу своему покой добыть, раздал Соловей хозяевам, за тревоги и недостачу прощения испросив. Всем миром его повинившегося простили, только один боярин, за дочку, что теперь татем ночным болела, обиженный, уши Разбойнику оттягал.
Вместе с народом своим и царь Ляксандр прощение свое дал, довольный, что дело лихое, наконец, успокоилось. А как отговорил Соловей царевну Марьюшку страдать да царю в пояс с почтением должным поклонился, расчувствовался Ляксандр и сам ему золото, что прежде краденое было, и подарил.
Как уехал Разбойник, разошлись люди, так подсчитал недостачу царь и за бороду взялся, щедрость свою кляня.
Ладно, споро Соловей в доме Муровца хозяйничал: и прокорм на нем был, и порядок.
Вставал он не по привычке до свету, к соседке-старушке ходил работником, чтоб она от своих коров молока парного да от кур яиц тепленьких дала.
- Устал ты, Соловушка, поспи сегодня подолее, не ходи, - соблазнял его Илья поутру.
Но хоть сладко было в объятиях мужниных нежиться, уходил Соловей, ведь в деревеньке той никому золото его не требовалось, а нужны были только руки крепкие в помощь – за дело добром платили. Тяжко ему, птице вольной, приходилось, но терпел Соловей.
За полотнище – Илье на рубашку новую – и за науку, как рубашку ту сшить, три дня смотрел Соловей за детишками соседскими, а после мужу жалился.
- Уж я Разбойник, а тем проказникам и совсем названия нет! За старшими глаз усмотреть, рук удержать не хватает, а меж тем младший пеленки пачкает и есть просит!
Только тогда Соловей унялся, когда сказал ему Илья тихонечко, что сам хотел бы Соловьеныша малого понянчить.
Раз пришел Соловей домой, еле ноги от усталости принес, но у самого порога вид бодрый на себя напустил и плечи расправил. Ступил он в избушку, делами домашними думая заняться, ан смотрит, и вода наношена, и дрова наколоты, и ужин на столе готовый. Но, видно, много сил Илья на то истратил – снова лег да уснул сном крепким, беспробудным. Откушал Соловей и сам рядом прилег, приласкался к спящему.
За ночь окреп Илья, захотелось ему Соловушку милого понежить, но дождался, пока сам тот пробудится, не стал сон тревожить. Как с утра потер Соловей очи да потянулся в объятиях супружеских телом гибким, так придержал его Муровец и помял обоим на радость.
- Ты б Илья, не на дрова силушку тратил, а сберег бы ее до ночи, - меж стенаньями жаркими Соловей просил, плотью своей мужской в руку богатырскую охотно подаваясь.
- Много силы на тебя надо, ладо мой, - дразнил его Илья, облегчение нарочно не торопя.
- Уж я смирен буду, только б на разок нам с тобой, Илюша, залучиться. – Знал Соловей коварный, что именем ласковым всегда в доме этом желаемое получит.
И верно, обещал Муровец сил к ночи следующей накопить.
Ох, и спешно работал в тот день Соловей! Томился он от ожидания любовного, как прежде с ним не случалось. Раньше страх ли опасности, потребность ли с красавицей возлечь легко он из мысли своей гнал, а теперь все про ночку обещанную думал и сам от того краснел как девица. Благо жара того никто б не увидал – как покончил Соловей с долей лиходейской, так ланит больше не брил. А теперь и призадумался, с бородой али без нее он Илье милее будет.
Как с работой управился, попросился Соловей у хозяйки в баньку сходить и после того, как тело дочиста отмыл, ножом своим засапожным побрился.
Как увидала его старушка-соседка, всплеснула руками, заохала, за то, что с красой мужской расстался, укорила.
Но тряхнул Соловей кудрями, поблагодарил за гостеприимство и домой отправился, а хозяйке отчего-то весь вечер по мужу уж давно покойному тосковалось да по молодости ушедшей.
А уж как тоскливо в тот вечер было молодкам, что за ее работником через плетень подглядывали, и описать нельзя.
Ведал Соловей о нетерпении мужнем, сам тем же томимый, потому думал, что встретит его Илья сразу за порогом избяным и благо, если до ложа дойти позволит. В первую ночку их был Муровец с невестой-лебедушкой куда как бережен, а все одно Соловей после еле седло терпел. Оттого опасался теперь он ретивости лишней в деле супружеском и думал, как бы подсунуть мужу сливок жирных, чтоб сношение глаже сделать.
Но не в доме его Илья поджидал – на пороге сидел, упряжь соседскую чинил. Увидал Соловей, что поленница за день пополнилась, и обида его взяла. Не пожелал, знать, Илья для супруга постылого силы копить. Но чуть увидал его Муровец, так работу отложил и навстречу пошел, объял без спросу как милого и в очи заглянул.
- Опять ты за дрова брался, не берегся, - с досадой обвинил Соловей.
- Не серчай, Соловушка, только капельку силы на топор я потратил и то оттого, что ждать тебя тяжко мне было, - и повел его Илья к дому.
Тогда догадался Соловей, почему во дворе его Муровец поджидал – хотел с супругом вместе по старому обычаю в дом войти. Примечали на свадьбах, как молодые в дом свой идут, по тому и судили, как жить они станут. Вскочит первой жена – быть ее супругу подкаблучником, затащит муж нелюбимый супружницу свою силком – не видать им счастья.
Сперва захотелось Соловью из озорства первым порог перескочить, но унял он резвость свою молодецкую и посторонился, хозяина и мужа вперед пропуская. Но не пошел Илья. Обнял он Соловья и собрался вместе разом зайти.
- Не получится по-твоему, Илюш – мала дверца, - даже в одиночку Соловей плечом проходил и притолке кланялся.
Нахмурился Муровец и теснее супруга к себе прижал. Понял Соловей, об упрямстве богатырском ведавший, что не пожалеет Илья спины заживающей ради приметы старой. Тогда объял Соловей выю мужнину и к устам его припал.
Ахнули за плетнем на три голоса.
Но не отстранился Соловей прочь, он, Илье разум поцелуем застилая, грудью своей Муровца к двери теснил, персями жался-дразнил. Так и провел его через порог, ран не потревожив, уж в избе остановился вздохнуть. Рано они ласкаться начали – высоко еще Солнце, не пришло время положенное.
- Откушаешь? – первым Илья дыхание себе вернул и к столу супруга повел.
И верно, голоден был Соловей – за весь день ни крошки не съел, постился, как жене молодой положено, да только не в угоду обычаю, а оттого, что опасался ложе ненароком запачкать.
- Молока выпью, - Соловей ответил и кружку себе сам налил, чтоб сливки сберечь. – Исполнишь ли просьбу мою, муж дорогой?
- Исполню, - обещал Илья и, хлебец пшеничный, какими его соседи сердобольные дарили, супругу подсунул.
- Сними одежу верхнюю, полюбоваться на тебя хочу, прежде чем лучину зажжем.
Стеснился Илья, бороду без причины огладил, но кивнул согласно и о том же Соловья попросил.
Разделись, друг на друга посматривая, и снова на лавку сели, ждать, когда Солнце зайдет. Соловей молоко без спешки пил и хлебец щипал, взглядом богатыря своего лаская. Темно, душно смотрел Илья в ответ, сам за край стола удерживался и к пище не притрагивался.
Как убрал Соловей след молочный с уст, так двинулся к нему муж, своими устами помочь в том желая.
Охотно навстречу Соловей пошел, вместо лавки на колени Муровцу сел.
- А ответь, Илья, правда ль я с бородой краше? – так и не приметил Соловей, что мужу больше по нраву.
- Всяко ты хорош, Соловушка, - целовал Илья и уста его, и ланиты, и к вые жался. – Когда брит – гладкости твоей радуюсь, когда волос отпускаешь – мягкости.
- А исполнишь ли еще просьбу? – дождался Соловей обещания и попросил миску со сливками возле ложа поставить.
- Чтоб домового привадить ее ж за печку ставить надо, - удивился Илья.
- Не для домового то, - Соловей ответил и, словно не был никогда Разбойником бесстыдным, ярче Солнца закатного покраснел.
Как увидел Илья на ланитах супружеских жар, так не удержался, вновь с поцелуями припал.
Давненько уж на учении дружинном, где все в одной палате жили, посмеялись над Муровцем други старшие, мол, много сметаны жирной Илье с супругой молодой извести придется. Тогда не понял шутки Илья, но на старших не обиделся. А теперь вот, на Соловушку своего любуясь, догадался он, наконец, к чему в деле супружеском сметана иль сливки нужны.
Ласкали, мяли они друг друга, нетерпению обоюдному радуясь, а как пали сумерки, так Илья супруга в руках своих на ложе отнес. Хоть бился Соловей, силу беречь просил, а все ж по нраву ему пришлось, что его, молодца дюжего, муж легонько несет.
- Зажечь ли лучину? – спросил Илья, снова поцелуями уста супружеские теша.
- К чему она, аль на постели меня не найти боишься?
Безлунная ночка наступала, не лишним бы свет был, но не хотелось Соловью Муровца от себя отпускать. А пуще того не хотелось, чтоб увидал муж любезный, что не со сладости, а с боли сношение начинается.
Тогда принес Илья миску со сливками жирными и на супруга, что все ложе занял-растянулся, лег. Хоть готовность более возбуждать не требовалось, не торопился Илья к делу приступать – не насытился еще согласием Соловушкиным.
- Ох, и хочется приласкать тебя, ладо мой ненаглядный, ладушко, а как не ведаю.
- Ночкой следующей ласку новую вдвоем придумаем, а пока, Илюша, дай мне зазор оборотиться, - с тем лег Соловей на грудь и колено одно под себя подобрал. – Плоть свою твердую умасли, муж любимый, разделим сладость супругам положенную.
Знал Соловей, что супружество их с нежностью поминая, самое сердце Муровца гладит.
Послушался его Илья, но прежде на Соловушке исподницу высоко задрал, обласкал тело желанное, а уж после персты в миску со сливками опустил.
Как прижался-навалился Муровец, так Соловей перст себе прикусил, чтоб пронзанье безмолвно снести. Но зашарил Илья в потемках и руку свою ему на лицо положил.
- Не свои – мои персты кусай, супруг милый, а если не любо тебе али больно – скажи. Тут же отступлюсь.
- Люб ты мне, Илья, и на ложе с тобой любо.
Не поверил Муровец словам, поверил поцелую, с которым Соловей к нему оборотился.
Осторожно он к делу супружескому приступил, а сам все лик гладкий ощупывал – не сомкнутся ли уста, голос удерживая, не пройдет ли личина боли.
Как куснул его Соловей, так замер Илья, но отстраниться ему рука, удержавшая, не дала.
- Подожди, подожди, дай вздохнуть, Илюша.
Еще раз Соловей отдыха попросил, а потом уж сам ерзать начал и стенать от жара и толканья любовного. В муке сладкой взялся он за край ложа, а другую руку себе к чреслам направил. Скоро не сдержался Муровец, излил семя, супруга дорогого позвав. Оттого и в Соловье терпения не стало – раз-другой потер он плоть свою твердую и следом за мужем постель окропил.
После легли они рядком грудью к груди и друг дружку миловали, пока сон не поборол.
С той ночки жили богатырь и Разбойник душа в душу, споры полюбовно рассуживали да дом общий вели.
Чтоб народ супружеством невиданным не стеснять, призвал царь Ляксандр Муровца вновь на службу и на границу услал, от столицы людной подалее.
Беспокойно было Илье супругу об отъезде дальнем сообщать, ан Соловей с радостью на место новое переселился.
А через годок прибилась к ним чернавка-чужестранка, полюбилась она и Илье, и Соловью да так жить в доме их и осталась.
Ладно, мирно стало жить в царстве Тридевятом. Царь Ляксандр дочь свою послушал и трубочку курительную отложил, стал чаи заморские распивать – оно и для здоровья полезно. Люди про Разбойника и Богатыря сказки поучительные складывали, купцы обозы без страха на дороге оставляли, а девицы незамужние по витязям яснооким вздыхали – все творилось как водится.
Тем временем в Тридесятом царстве, с Тридевятым дружбы не водившим, порядку вдруг не стало – то замки, казну охраняющие за ночь распахнутся, то из конюшни воинской кони разбегутся, то на карте воеводиной все города да села перепутаются.
Не до войн стало в Тридесятом царстве и границу чужую они беспокоить перестали.
ок 2900 слов
читать дальшеНа следующий день вновь призвали Муровца к ответу за дела бесчестные. В этот раз у столба позорного не ронял слез Илья – стыд свой вчера оплакал, и иссякла в нем влага душевная очищающая.
Ночью прошлой ограбил Соловей купца дюжего, и лютовал купец – трижды роздых брал и ни единого местечка целого на спине Ильи не оставил. Всю жару дневную стоял богатырь, от мух-слепней, кровью приманенных, не отмахивался. Выстоял так он до заката да еле ноги до дома донес.
Ничего не сказал Илья Соловью, как прежде за столом сидящему, замертво на ложе повалился. Ослаб богатырский дух, и не удержался Муровец – застонал от боли и стыда жгучего. Смотрел на муки его Соловей, думы свои ожесточал. Как попросил Илья водицы испить, вместе с плошкой поднес Соловей слово ядовитое, отказаться от обета увещевал.
Но не отказался Илья.
С тем и ушел Соловей в ночь черную.
По дорогам-путям разъезжая, нашел Разбойник обоз торговый, на ночлег остановившийся, осмотрелся, тронулся было грабить, да сам же коня придержал.
От страдания Ильи растрескалась короста на сердце Соловьином, и плоть живая проступила.
Вспомнил Соловей рубашку богатырскую, со спины бурую, бугристую, вспомнил стоны его тихие и решил хоть несколько дней покоя Муровцу дать. Так и вернулся в мужний дом, ни единого медяка не схитив.
Но поутру снова от царя за богатырем явились – не за новое, так за прежние злодейства расплаты требовали.
Думал Соловей не встанет Илья, ан тот поднялся и только попросил посланника царского опору дать.
Долго Соловей упрямился-удерживался, а все ж следом отправился.
Как он меж людьми площадными протиснулся, так увидел Соловей спину Муровца, кнутом изрытую, руки богатырские по столбу скользящие, ноги крепкие, из которых ушла силушка. Под ударом пал Илья на колени и, кабы не встал от немощи – завершилась бы пытка. Но поднялся Муровец, волю остатнюю собрав, и стоял, пока не устала рука секущая. А после пал и не поднялся уж.
От вида того ни дыхания, ни дум в Соловье не стало. Слезла короста мертвая, забилось сердце, да тут же и кровью облилось – вспорол его кнут, что спину богатырскую рвал. Хотел Соловей к столбу броситься, повиниться во всем и удары сам принять, но от боли сердца живого страдающего с места двинуться не смог. Только как пал Илья, телом своим Соловей вновь владеть начал. Забрал он мужа, что лежал без памяти, и скорее домой отнес. Хотелось Разбойнику на злобу человечью, на наказание сверх вины на безвинного наложенное указать. Хотелось ему крикнуть людям правду свою.
Да только правда его вся на спине Ильи была высечена.
Обиходил Муровца Соловей, раны очистил, но не закрылись они – сочилась кровь, землю питала. Уж все премудрости целительские он испробовал, а все без толку.
- Где же сила твоя хваленая, богатырь? Где свойство ее целебное?
Безответен Илья оставался, даже стона малого не издавал.
Тогда понял Соловей, что к утру, верно, избавится от обета, в шутку данного – овдовеет.
Как представилось Разбойнику, что не пробовать ему больше каши богатырской, взглядов жарких, нежных не ловить да на ложе мужнем не лежать, так жизнь свободная не мила стала. Озлился на себя Соловей и к Илье беспамятному приступил.
- Ты что же, богатырь, слово свое не держишь? Ведь обещал ты мне терем построить и от обидчиков охранить. Рано ты в дальнюю дорогу собрался, не освободил я тебя еще от обета нашего!
Ссилился Илья, очи открыл. Но не было в них решимости богатырской, только усталь смертельная.
- Слушай, что скажу, - дальше силу его пытал-пробуждал Соловей, а у самого в первый раз за зрелый возраст слезы по лицу катились. – Коли помереть вздумаешь, я на дорогу выйду и не грабить, а жизни отбирать стану без жалости. Никому пощады не дам, если ты меня не удержишь.
На речи те тяжко вздохнул Муровец и шуйцу в кулак сжал, с силами собраться пытаясь. Но иссякла силушка, и пала рука его с ложа слабая.
Присмотрелся Соловей – уж еле кровь из ран истекает, и снова очи Илья закрыл да дышал редко – отходил. Тогда припал Соловей челом виной и любовью опоздавшей отягощенным к челу мужнему и сдал, что на сердце было, думал, уж не услышит Муровец.
- Никогда б я того не сказал, а теперь уж все равно. С первой ночи нашей люб ты мне стал, Илья. Так люб, что сам я силы, меня враз пленившей, испугался. Но стыдно молодцу страсть такую иметь и женой на ложе зваться, вот и ожесточался я, муками твоими упивался. Загубил я тебя, сердце мое, и не искупить того, прощения не испросить. Но кабы теперь хоть денек, хоть часок нам залучить, стал бы я тебе супругом безотказным, взор бы твой как пес ловил, муравой бы у ног стелился.
Тут опустилась на плечи его рука тяжелая, крепко к месту прижала, и вдохнул Муровец грудью полной да супруга по имени позвал. Уж как на то Соловей откликнулся, уста слабые, разомкнутые зацеловал.
- Водицы хочешь? Откликнись, Илюша!
Испил Илья воды и задышал тяжко, стоны еле таил – трудно возвращалась жизнь в тело покалеченное. А все ж Соловья он подле себя удерживал.
- Верно ль, ты слово ласковое сказал? Аль я в помрачении его услыхал?
- Верно ты слышал, Илья, - ластился к нему Соловей. – Искал ты сердце родное, так знай, в моей груди оно бьется, с твоим соединиться желает.
С того дня начал Муровец крепнуть, здороветь, силушку набирать, а женой Соловья звать прекратил – кликал супругом любимым. Чутко за ним ходил Соловей, всегда на зов являлся, лаской дарил да уста, с устами Ильи соединенные, отнимать не торопился. Скоро позвал Илья, еще телом слабый, чтоб лег с ним Соловей. Охотно тот исполнил и сам руку богатырскую к персям своим, к сердцу прижал. Прежде Илья сердце любимое объял, послушал, а потом уж помял Соловья всласть, так что распалился тот и застенал без терпения. Но не достало еще в Муровце силы, чтоб сношение желанное совершить.
- Как же горяч ты, Соловушка, - тяжело говорил Илья. – Посоветуй, супруг милый, как мне бессильному облегчение тебе дать.
Но отказался Соловей страсть свою излить, обоюдной сладости дождаться решил.
Ночь, другую ласкал-горячил его Илья, прежде чем догадался без спросу плоть его мужскую объять. Воспротивился было Соловей, прочь из рук уйти захотел, да только лаской его Муровец вернее чем силой удержал.
Очень полюбилось Илье супруга мукой любовной истязать, плоть его крепкую, мошну нежную в горсть забирать. Не было притом стыда в очах Разбойных, было чувство жаркое ответное. Смотрел Соловей на Илью, взгляд не отводя, довольство свое скрыть не пытался.
От того согласия быстрее сила богатырская возвращалась.
Золото да краденное, чтоб Муровцу своему покой добыть, раздал Соловей хозяевам, за тревоги и недостачу прощения испросив. Всем миром его повинившегося простили, только один боярин, за дочку, что теперь татем ночным болела, обиженный, уши Разбойнику оттягал.
Вместе с народом своим и царь Ляксандр прощение свое дал, довольный, что дело лихое, наконец, успокоилось. А как отговорил Соловей царевну Марьюшку страдать да царю в пояс с почтением должным поклонился, расчувствовался Ляксандр и сам ему золото, что прежде краденое было, и подарил.
Как уехал Разбойник, разошлись люди, так подсчитал недостачу царь и за бороду взялся, щедрость свою кляня.
Ладно, споро Соловей в доме Муровца хозяйничал: и прокорм на нем был, и порядок.
Вставал он не по привычке до свету, к соседке-старушке ходил работником, чтоб она от своих коров молока парного да от кур яиц тепленьких дала.
- Устал ты, Соловушка, поспи сегодня подолее, не ходи, - соблазнял его Илья поутру.
Но хоть сладко было в объятиях мужниных нежиться, уходил Соловей, ведь в деревеньке той никому золото его не требовалось, а нужны были только руки крепкие в помощь – за дело добром платили. Тяжко ему, птице вольной, приходилось, но терпел Соловей.
За полотнище – Илье на рубашку новую – и за науку, как рубашку ту сшить, три дня смотрел Соловей за детишками соседскими, а после мужу жалился.
- Уж я Разбойник, а тем проказникам и совсем названия нет! За старшими глаз усмотреть, рук удержать не хватает, а меж тем младший пеленки пачкает и есть просит!
Только тогда Соловей унялся, когда сказал ему Илья тихонечко, что сам хотел бы Соловьеныша малого понянчить.
Раз пришел Соловей домой, еле ноги от усталости принес, но у самого порога вид бодрый на себя напустил и плечи расправил. Ступил он в избушку, делами домашними думая заняться, ан смотрит, и вода наношена, и дрова наколоты, и ужин на столе готовый. Но, видно, много сил Илья на то истратил – снова лег да уснул сном крепким, беспробудным. Откушал Соловей и сам рядом прилег, приласкался к спящему.
За ночь окреп Илья, захотелось ему Соловушку милого понежить, но дождался, пока сам тот пробудится, не стал сон тревожить. Как с утра потер Соловей очи да потянулся в объятиях супружеских телом гибким, так придержал его Муровец и помял обоим на радость.
- Ты б Илья, не на дрова силушку тратил, а сберег бы ее до ночи, - меж стенаньями жаркими Соловей просил, плотью своей мужской в руку богатырскую охотно подаваясь.
- Много силы на тебя надо, ладо мой, - дразнил его Илья, облегчение нарочно не торопя.
- Уж я смирен буду, только б на разок нам с тобой, Илюша, залучиться. – Знал Соловей коварный, что именем ласковым всегда в доме этом желаемое получит.
И верно, обещал Муровец сил к ночи следующей накопить.
Ох, и спешно работал в тот день Соловей! Томился он от ожидания любовного, как прежде с ним не случалось. Раньше страх ли опасности, потребность ли с красавицей возлечь легко он из мысли своей гнал, а теперь все про ночку обещанную думал и сам от того краснел как девица. Благо жара того никто б не увидал – как покончил Соловей с долей лиходейской, так ланит больше не брил. А теперь и призадумался, с бородой али без нее он Илье милее будет.
Как с работой управился, попросился Соловей у хозяйки в баньку сходить и после того, как тело дочиста отмыл, ножом своим засапожным побрился.
Как увидала его старушка-соседка, всплеснула руками, заохала, за то, что с красой мужской расстался, укорила.
Но тряхнул Соловей кудрями, поблагодарил за гостеприимство и домой отправился, а хозяйке отчего-то весь вечер по мужу уж давно покойному тосковалось да по молодости ушедшей.
А уж как тоскливо в тот вечер было молодкам, что за ее работником через плетень подглядывали, и описать нельзя.
Ведал Соловей о нетерпении мужнем, сам тем же томимый, потому думал, что встретит его Илья сразу за порогом избяным и благо, если до ложа дойти позволит. В первую ночку их был Муровец с невестой-лебедушкой куда как бережен, а все одно Соловей после еле седло терпел. Оттого опасался теперь он ретивости лишней в деле супружеском и думал, как бы подсунуть мужу сливок жирных, чтоб сношение глаже сделать.
Но не в доме его Илья поджидал – на пороге сидел, упряжь соседскую чинил. Увидал Соловей, что поленница за день пополнилась, и обида его взяла. Не пожелал, знать, Илья для супруга постылого силы копить. Но чуть увидал его Муровец, так работу отложил и навстречу пошел, объял без спросу как милого и в очи заглянул.
- Опять ты за дрова брался, не берегся, - с досадой обвинил Соловей.
- Не серчай, Соловушка, только капельку силы на топор я потратил и то оттого, что ждать тебя тяжко мне было, - и повел его Илья к дому.
Тогда догадался Соловей, почему во дворе его Муровец поджидал – хотел с супругом вместе по старому обычаю в дом войти. Примечали на свадьбах, как молодые в дом свой идут, по тому и судили, как жить они станут. Вскочит первой жена – быть ее супругу подкаблучником, затащит муж нелюбимый супружницу свою силком – не видать им счастья.
Сперва захотелось Соловью из озорства первым порог перескочить, но унял он резвость свою молодецкую и посторонился, хозяина и мужа вперед пропуская. Но не пошел Илья. Обнял он Соловья и собрался вместе разом зайти.
- Не получится по-твоему, Илюш – мала дверца, - даже в одиночку Соловей плечом проходил и притолке кланялся.
Нахмурился Муровец и теснее супруга к себе прижал. Понял Соловей, об упрямстве богатырском ведавший, что не пожалеет Илья спины заживающей ради приметы старой. Тогда объял Соловей выю мужнину и к устам его припал.
Ахнули за плетнем на три голоса.
Но не отстранился Соловей прочь, он, Илье разум поцелуем застилая, грудью своей Муровца к двери теснил, персями жался-дразнил. Так и провел его через порог, ран не потревожив, уж в избе остановился вздохнуть. Рано они ласкаться начали – высоко еще Солнце, не пришло время положенное.
- Откушаешь? – первым Илья дыхание себе вернул и к столу супруга повел.
И верно, голоден был Соловей – за весь день ни крошки не съел, постился, как жене молодой положено, да только не в угоду обычаю, а оттого, что опасался ложе ненароком запачкать.
- Молока выпью, - Соловей ответил и кружку себе сам налил, чтоб сливки сберечь. – Исполнишь ли просьбу мою, муж дорогой?
- Исполню, - обещал Илья и, хлебец пшеничный, какими его соседи сердобольные дарили, супругу подсунул.
- Сними одежу верхнюю, полюбоваться на тебя хочу, прежде чем лучину зажжем.
Стеснился Илья, бороду без причины огладил, но кивнул согласно и о том же Соловья попросил.
Разделись, друг на друга посматривая, и снова на лавку сели, ждать, когда Солнце зайдет. Соловей молоко без спешки пил и хлебец щипал, взглядом богатыря своего лаская. Темно, душно смотрел Илья в ответ, сам за край стола удерживался и к пище не притрагивался.
Как убрал Соловей след молочный с уст, так двинулся к нему муж, своими устами помочь в том желая.
Охотно навстречу Соловей пошел, вместо лавки на колени Муровцу сел.
- А ответь, Илья, правда ль я с бородой краше? – так и не приметил Соловей, что мужу больше по нраву.
- Всяко ты хорош, Соловушка, - целовал Илья и уста его, и ланиты, и к вые жался. – Когда брит – гладкости твоей радуюсь, когда волос отпускаешь – мягкости.
- А исполнишь ли еще просьбу? – дождался Соловей обещания и попросил миску со сливками возле ложа поставить.
- Чтоб домового привадить ее ж за печку ставить надо, - удивился Илья.
- Не для домового то, - Соловей ответил и, словно не был никогда Разбойником бесстыдным, ярче Солнца закатного покраснел.
Как увидел Илья на ланитах супружеских жар, так не удержался, вновь с поцелуями припал.
Давненько уж на учении дружинном, где все в одной палате жили, посмеялись над Муровцем други старшие, мол, много сметаны жирной Илье с супругой молодой извести придется. Тогда не понял шутки Илья, но на старших не обиделся. А теперь вот, на Соловушку своего любуясь, догадался он, наконец, к чему в деле супружеском сметана иль сливки нужны.
Ласкали, мяли они друг друга, нетерпению обоюдному радуясь, а как пали сумерки, так Илья супруга в руках своих на ложе отнес. Хоть бился Соловей, силу беречь просил, а все ж по нраву ему пришлось, что его, молодца дюжего, муж легонько несет.
- Зажечь ли лучину? – спросил Илья, снова поцелуями уста супружеские теша.
- К чему она, аль на постели меня не найти боишься?
Безлунная ночка наступала, не лишним бы свет был, но не хотелось Соловью Муровца от себя отпускать. А пуще того не хотелось, чтоб увидал муж любезный, что не со сладости, а с боли сношение начинается.
Тогда принес Илья миску со сливками жирными и на супруга, что все ложе занял-растянулся, лег. Хоть готовность более возбуждать не требовалось, не торопился Илья к делу приступать – не насытился еще согласием Соловушкиным.
- Ох, и хочется приласкать тебя, ладо мой ненаглядный, ладушко, а как не ведаю.
- Ночкой следующей ласку новую вдвоем придумаем, а пока, Илюша, дай мне зазор оборотиться, - с тем лег Соловей на грудь и колено одно под себя подобрал. – Плоть свою твердую умасли, муж любимый, разделим сладость супругам положенную.
Знал Соловей, что супружество их с нежностью поминая, самое сердце Муровца гладит.
Послушался его Илья, но прежде на Соловушке исподницу высоко задрал, обласкал тело желанное, а уж после персты в миску со сливками опустил.
Как прижался-навалился Муровец, так Соловей перст себе прикусил, чтоб пронзанье безмолвно снести. Но зашарил Илья в потемках и руку свою ему на лицо положил.
- Не свои – мои персты кусай, супруг милый, а если не любо тебе али больно – скажи. Тут же отступлюсь.
- Люб ты мне, Илья, и на ложе с тобой любо.
Не поверил Муровец словам, поверил поцелую, с которым Соловей к нему оборотился.
Осторожно он к делу супружескому приступил, а сам все лик гладкий ощупывал – не сомкнутся ли уста, голос удерживая, не пройдет ли личина боли.
Как куснул его Соловей, так замер Илья, но отстраниться ему рука, удержавшая, не дала.
- Подожди, подожди, дай вздохнуть, Илюша.
Еще раз Соловей отдыха попросил, а потом уж сам ерзать начал и стенать от жара и толканья любовного. В муке сладкой взялся он за край ложа, а другую руку себе к чреслам направил. Скоро не сдержался Муровец, излил семя, супруга дорогого позвав. Оттого и в Соловье терпения не стало – раз-другой потер он плоть свою твердую и следом за мужем постель окропил.
После легли они рядком грудью к груди и друг дружку миловали, пока сон не поборол.
С той ночки жили богатырь и Разбойник душа в душу, споры полюбовно рассуживали да дом общий вели.
Чтоб народ супружеством невиданным не стеснять, призвал царь Ляксандр Муровца вновь на службу и на границу услал, от столицы людной подалее.
Беспокойно было Илье супругу об отъезде дальнем сообщать, ан Соловей с радостью на место новое переселился.
А через годок прибилась к ним чернавка-чужестранка, полюбилась она и Илье, и Соловью да так жить в доме их и осталась.
Ладно, мирно стало жить в царстве Тридевятом. Царь Ляксандр дочь свою послушал и трубочку курительную отложил, стал чаи заморские распивать – оно и для здоровья полезно. Люди про Разбойника и Богатыря сказки поучительные складывали, купцы обозы без страха на дороге оставляли, а девицы незамужние по витязям яснооким вздыхали – все творилось как водится.
Тем временем в Тридесятом царстве, с Тридевятым дружбы не водившим, порядку вдруг не стало – то замки, казну охраняющие за ночь распахнутся, то из конюшни воинской кони разбегутся, то на карте воеводиной все города да села перепутаются.
Не до войн стало в Тридесятом царстве и границу чужую они беспокоить перестали.
@темы: Ё-моё
А там опять на разбой можно).
Хотелось ему крикнуть людям правду свою.
Да только правда его вся на спине Ильи была высечена.
Всем миром его повинившегося простили, только один боярин, за дочку, что теперь татем ночным болела, обиженный, уши Разбойнику оттягал.
Так его!
а теперь все про ночку обещанную думал и сам от того краснел как девица
ыыы!
- Не получится по-твоему, Илюш – мала дверца
Да эти два лося так и избу по бревнышку разнесут, во дверях толкаючись!
Чтоб народ супружеством невиданным не стеснять, призвал царь Ляксандр Муровца вновь на службу и на границу услал, от столицы людной подалее.
Не готов еще народ к такому)
Тем временем в Тридесятом царстве, с Тридевятым дружбы не водившим, порядку вдруг не стало – то замки, казну охраняющие за ночь распахнутся, то из конюшни воинской кони разбегутся, то на карте воеводиной все города да села перепутаются.
Еще и чернавка)))
Елки-палки, как здорово! Пока Илюха помирал, я прям сама чуть не померла, так жутко было. А уж как потом у них заполыхало!
Замечательная история.
правда, перед этим помучить пришлось, но это как водится
но как Илья хотел, чтобы они вдвоем прошли в дверь избы, и потом все переживал по поводу сливок)
а Соло хорошую замену Тридевятому царству нашел. И себе приятно, и государству полезно
спасибо
Особенно если по соседству скучает Соловей, на каше богатырской перси наедающий)
Так и хотелось, чтоб хёрт и комфорт пропорционально легли
LeeLana, сказочно все устроилось). Как надо
Спасибо, товарищи!
чудесная история получилась
Так совпало, что завтра буду в Суздале. Я так счастлив, что прочитал эту историю. Буду представлять ее наглядно в историческом антураже, в поездке появится особый подтекст
Камнем прям, камнем!Спасибо!
Здорово, что удалось вписать сколько-нибудь узнаваемые характеры в сказочно-утопический антураж. И при этом еще удержать накал).
Мне теперь и перед Суздалем стыдно.
Halloween, Я все смотрю на эти смайлы и обдумываю их анатомию))
Неправильная богиня, у меня часто случается заезд на вуайеризм)
muxoe_kuco, она самая).
И кровь, и слезы, и любовь (с)
Спасибо вам, друзья!
читать дальше
блин, ещё хочется.
Как же Соловушка позволил Илью чуть не до смерти запороть? Вот гордыня какая!((((((
А Илья - душа нараспашку - все простил сразу. Эх...
Но хороши черти, оба .))))
спасибо вам!)
bistrick, в ножки кланяюсь за это цикл!
И завершение просто идеальное. И горечи, и сладости, и любви, и боли додали! Аж с перерывами читать пришлось, эмоции зашкаливали.
И еще раз, спасибо за таких Илюшу Муровца и Соловья-Разбойника!
Пы.Сы. Еще бы что-нить в таком духе...
А полюбилась - в каком смысле?
Княгиня Ольга, в смысле Илья взялся ее маленькую откармливать, а Соловей рано или поздно соблазнил). Но все по согласию, хотя и с ревнующим богатырем.
С одной стороны - бедный Илья.
Уж как Илья нянчить его возьмется!)