собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Второй и последний кусочек. Идею, с которой все начиналось, я не вытянула и пала в бессюжетный флафф.
Просто с Николо трудно расстаться))
2400 словУ каждого из них был свой надзирающий Комитет. Илью, пошедшего на поводу у своей преступной склонности ради ласк святого Николо, ожидал специальный курс и задания соответствующей направленности. И эту цену он готов был заплатить. А Николо, такой практичный и трезвомыслящий во всем, что не касалось веры, находился под еще более строгим надзором своей совести. Эту ношу Илья не хотел бы утяжелять, а потому следовало подчиняться правилам Магдалин.
После дневного часа и обеда Илья попросил настоятеля уделить ему минуту и в пустой кухне со всем доступным ему смирением испросил Божественного прощения. Расчувствовавшийся Николо встал рядом с ним на колени и, читая разрешительную молитву, погладил по голове. Но вслед затем наотрез отказал Илье, попросившемуся самому заняться подпорками.
Илья как раз заканчивал начищать ножки медной чаши для святой воды, когда заметил, что за ним наблюдают. Сестра Элизабет с ее вызывающе рыжим локоном, упрямо вылезающим из-под плата, даже среди Магдалин выделялась броской, эффектной внешностью, она подошла совершенно бесшумно и теперь оценивающе разглядывала его сзади.
- Скажите, падре, вы надолго приехали к нам?
А ведь Илье казалось, что сестры уже смирились с его появлением в общине.
- Насколько позволят обстоятельства, - вне стен исповедальни Илья, по примеру Николо, не поминал Бога и Его Слово без необходимости. Тем более что на сестер это, конечно, не подействовало бы.
- Эти обстоятельства. Они могут нанести вред нашему монастырю? Или отцу Николо? – Элизабет смотрела на Илью с будто бы кокетливым прищуром, неуловимо напоминая этим своего настоятеля.
- Я сделаю все, чтобы не нанесли, - искренне ответил Илья, враз осознавший, что раскрыт пусть не до записей в послужном списке, пусть только на уровне женской интуиции. – Перед приездом сюда я просил отца Антония о месте в мужском монастыре и возможно вскоре он благословит мой перевод, а к вам пришлет того, кто придется вам больше по душе.
На упоминании мужского монастыря Элизабет не старалась скрыть проскользнувшую усмешку - значит, о его чувствах и слабости к Николо сестрам тоже известно.
- Как вы думаете, падре, сколько человек перед вами пытались занять это место?
Илья не думал, он знал от Уэверли о двух своих предшественниках и их скорых переводах в другие приходы, а так же о дюжине других соискателей, не продержавшихся и дня.
- Отец Марк и отец Яков были не так уж и плохи. Правда, один в ответ на наши шутки захотел вооружиться хлыстом, а второй ночью сам влез к нам в спальню. Но вы удивитесь, падре, насколько мы становимся терпеливыми, если кто-то действительно нравится нашему настоятелю. Терпеливыми и глухими.
Выходит, сестрам известно не только о чувствах, но и о том, что Николо ответил на них.
- Мы надеемся, что вы задержитесь в нашей общине, отец Илия.
- Благодарю за разрешение, - даже привыкший к откровенности Магдалин Илья был поражен.
- А сейчас вам лучше поспешить на помощь отцу Николо – он, кажется, надорвался. Если уж Агнесса уехала в город, придется вам с ним поговорить.
Илья дослушивал конец фразы уже в дверях. Ведь он говорил! Он предупреждал, что тоска Николо по большим весам дорого обойдется больной спине!
Своего настоятеля он нашел сидящим на бревне на дне будущего подвала. Видимо, спина крепко дала о себе знать – Николо опирался локтями на колени в попытке расслабиться и осторожно дышал. Илья, забыв о лестнице и об их размолвке, спрыгнул в яму и поспешил положить ладонь на спазмированную мышцу.
Николо с тихим стоном облегчения оперся на него и даже попытался покаяться в неразумном упрямстве и тщеславии. Такого доверяющего, открытого Николо Илье хотелось взять на руки и спрятать от всех, оставить только для себя. Хорошо, что мгновения этого помрачения были лишь мгновениями.
Илья растер пострадавшую спину, расслабил мышцу, со всеми предосторожностями помог Николо вылезти из ямы и отвел его домой, в постель. Он долго массировал своего святого и, только заметив, что боль и напряжение сменились удовольствием, позволил себе добавить в процесс интимности. Массаж кожи головы и шеи окончательно склонил Николо ко сну, но он и сквозь дрему улыбался, чувствуя, как руки Ильи соскальзывают по его бокам к животу и груди.
Разговор с сестрой Элизабет пробудил в Илье сомнения, прежде рассеянные в любовной горячке. Илья хотел доставлять удовольствие и радость Николо, хотел его, но не мог не признать, что очень уж вовремя наступают примиряющие их приступы боли в спине. Изобразить односторонний спазм определенной мышцы сложно, но не невозможно. Илья был только рад примирению и все-таки зачем-то провел ногтем вдоль межреберного нерва. Здоровый человек ощутил бы максимум щекотку, а Николо скривился от боли и сонно заморгал, просыпаясь.
- Полежите еще, я не закончил, - Илья попытался удержать разморенного массажем святого отца, но тот заупрямился и сел.
- Нет, нужно заняться делами. К тому же за мое спасение вам полагается большой кусок сладкого пирога, - Николо не спешил подниматься, еще ощущая слабость, и даже свой пояс надевал сидя.
- Мне не терпится получить награду, - Илья был к нему так близко, как только мог и нарочно остановил взгляд на губах Николо, а затем осторожно приобнял его, будто только для того, чтобы поддержать спину.
То, что Николо не обманывал, не притворялся, заставляло Курякина жалеть о своих сомнениях, чувствовать себя виноватым и предвкушать отпущение греха, когда он покается в этом своему святому. Илья бы с наслаждением признался теперь, положил бы голову на крепкое, такое подходящее колено и все рассказал. Но сегодня он уже получил пример того, что смешивать интимную жизнь с духовной следует очень осторожно. Да и Николо, угадавший его намерения, нахмурился.
Поэтому Илья только помог своему настоятелю подняться, чуть задержал обнимающую пояс руку и похоронил в себе фантазию о том, как после первого-второго-третьего поцелуя Николо удалось бы заманить обратно в постель. После ссоры Илье особенно сильно этого хотелось.
Посетители монастыря Магдалин восторженно отзывались о царящем там порядке и атмосфере. Но, только оказавшись «за кулисами», Илья смог оценить непринужденную приверженность к делу сестер, направленных организаторским гением отца Николо. Попавший под руководство Николо он все реже возвращался к мысли о том, что прежде эта способность с максимальной выгодой использовать людей и ресурсы принадлежала вору, и что лице Соло ЦРУ или любая другая разведка потеряла талантливого координатора и на редкость продуктивного агента.
Однажды во время ласк Илье пришло в голову, что работать с Наполеоном Соло было бы интересно, поучительно и очень досадно. Ведь совместная работа исключила бы для них возможность взаимодействовать так как сейчас – в КГБ очень внимательно следили за тем, чтобы в отношениях напарников не возникала неуместная привязанность.
Лучшее из возможного происходило с ними сейчас. Только теперь Николо тычком спихивал с себя забывшегося Илью и сжимал в кулаке свой нательный крест, словно хотел закрыть глаза Творцу на происходящее в этой постели. Только с губ своего святого любовника Илья сцеловывал горечь раскаяния вместе со сладостью греха, прикасался к кулаку, охраняющему крест, а затем, нарочно путаясь пальцами в курчавых волосках, скользил по груди, животу, под белье.
Илья пропустил момент, когда именно он стал частью общины. Казалось, только что он сопротивлялся в ответ на мягкий пастырский призыв, сопротивлялся, но шел под ласкающую, дарящую спокойствие и прощение руку Николо. Только недавно он вздрагивал от того, как Николо называл его своим агнцем, и считал, что между настоятелем и разведчиком в овечьей шкуре – пропасть. И вдруг оказалось, что даже сестры уже признали его своим, а он сам живет заботами монастыря, вспоминая о цели своей миссии время от времени – по мере его знакомства с обитателями монастыря поводов для настороженности становилось все меньше. Картины действительно нередко здесь появлялись - их привозили владельцы, по какой-либо причине доверявшие мнению бывшего вора больше, чем официальным экспертам. За свое мнение Николо брал дорого, но зато его Магдалины никогда не ходили по городу с кружкой для пожертвований.
Илья укрепил установленные Николо сваи и сам подвел оставшиеся. Он торопился – от послушания в церкви его никто не освобождал, и следовало подготовить все для вечерни. Из-за спешки он не стал переодеваться и теперь чертыхался шепотом, потому что подол очень мешал. Но оставить эту работу незаконченной Илья не мог - вдруг Николо, которому сейчас полегчало, решил бы что сам справится.
Как это обычно и случалось в монастыре Магдалин, у мучений Ильи тут же нашлись свидетели – Сесилия с присматривающей за ней Марией остановились у края ямы.
При них думать непристойное о Николо и чертыхаться стало неловко, и работа у Ильи пошла бодрее.
- Святой отец, вы позволите нам с сестрой Элизабет завтра съездить в город? Сестра Габи согласна нас отвезти, - Мария нарочно выжидала момент, чтобы Илье захотелось поскорее ответить и отвязаться.
Но Курякин спешить не стал. Такие вопросы в общине решал, конечно же, Николо, и если он переадресовал сестер к Илье, это означало, что он не хочет отказывать им сам.
- Нет. Не позволю. - С другой стороны, Илье давно было пора связаться с Уэверли. – Только если я или отец Николо поедем с вами.
- О, вам было бы полезно! – воодушевилась Мария, и Илья запоздало понял, что именно такого ответа от него и добивались. Он живо представил, как монахини затаскивают его под руки в магазин женского белья, не удержал очередное бревно, отшатнулся. И услышал треск рвущейся ткани – не заметил, как зацепился за плохо соструганный сучок.
У себя в спальне Илья и так и этак складывал и подворачивал рваные линии разрыва, но, в конце концов, смирился с тем, что придется согласиться на покупку новой сутаны. Николо давно уже и весьма настойчиво предлагал свозить отца Илию к портному, необидно поддразнивал его аскетизм. До этого дня Илью ничуть не волновало то, что у него всего одна будничная ряса и три сорочки, но вот то, что свои недорогие, многократно стиранные трусы ему приходилось вешать на просушку рядом с бельем Николо, стесняло. Злясь на себя за это и укрепляясь в своем упрямстве, он начал оставлять мокрые вещи в спальне и наотрез отказывался от подарков настоятеля. Илья устоял даже тогда, когда Николо, «рекламируя» свой любимый крой трусов, разделся перед ним.
- Вы ведь не будете отрицать, что они отлично сидят? – спросил укладывающийся в постель Николо.
- Прекрасно сидят, - подтвердил Илья, жадно лапая его сзади и отвлекая поцелуями. Теперь и не забыть о том, как дорогая даже на вид ткань любовно облегала гениталии, как топорщилась, приподнимаемая твердеющим членом.
Илья знал, что Николо только обрадуется возможности обновить его гардероб, и все-таки ему было неловко просить настоятеля об одолжении. Зато теперь появился повод, чтобы нарушить кухонное уединение отца Николо – тот как раз занимался обещанным пирогом. Каждый раз, когда настоятель был занят на кухне, Илья старался зайти к нему. Вот и теперь домашний, уютный и при всем этом царственный Николо в фартуке и нижней сорочке с подвернутыми рукавами сразу предложил снять пробу. Илья как причастие принял кусочек сладковатого теста из облепленных мукой пальцев, нарочно закрывая глаза перед своим настоятелем. Не стоит Николо лишний раз видеть, кому в действительности Илья молится, кого боготворит.
- Что случилось, Илия? – конечно, настоятель сразу заметил нарушение формы одежды и все-таки сперва угостил своего наперсника.
- Я порвал рясу и, боюсь, починить ее будет трудно.
- Какая жалость! – вопреки словам тон Николо был самый что ни на есть торжествующий. – А, простите мое любопытство, ваше белье не пострадало.
- Нет.
- Жаль, - огорчился святой отец.
И Илье показалось, что в самое ближайшее время с его запасом трусов непременно что-нибудь случится.
Николо вновь принялся за тесто, это был знак Илье, что разговор закончен, и пора уходить. Но Курякин сделал вид, что не понял этого хорошо ему известного намека. Он остался там, где стоял и, удерживаясь за край стола, смотрел, как руки Николо мнут и пропускают меж пальцев густую белую массу. У этого пирога, как и у предыдущих, будет вкус труда и внимания Николо, вкус его любви.
- Илия, - прозвучало с мягким осуждением, словно святой отец прочитал мысли Ильи, словно увидел его жаркие, застилающие разум греховные фантазии. На столе. Лицом к лицу или сзади. Тесно и сладко.
- Простите, - Илья еще за прошлую ошибку не расплатился и неважно, что сам он не считал свою откровенность преступной, она была таковой для Николо и этого достаточно.
- Отец Илия, - Николо положил свою ладонь поверх его, не давая оторваться от стола и уйти. – Сейчас не время для этого, но позже я, вероятно, не решусь дойти до исповедальни. Примите мое покаяние.
- Да. Разумеется, - от неожиданности Илья запнулся, неловко кашлянул и с неясной ему самому тревогой проследил, как Николо, не озаботившись вытереться, сложил руки на груди и склонил перед ним голову.
- Я каюсь в гордости и самонадеянности более тех, что допустимы для пастыря душ человеческих даже по моим собственным меркам. Я посчитал, что знаю, каким путем вам, мой агнец, надлежит следовать, и горько ошибся. Я указал вам чистому душой путь павшего. Я направил вас дорогой, о которой вы не должны были узнать, по крайней мере, не от меня, которому вы так искренне доверились. Я сожалею, что не стал для вас достойным наставником, Илия. Моя вина.
- Absolvo te, - Илья мог бы пасть перед Николо на колени и сам покаяться, открыть, что грех, за который тот себя казнит, и не грех вовсе. Илья хотел бы сказать, что с легкостью возьмет на себя вину обоих, ведь его Бог действительно милосерден и справедлив. Но ради Николо он должен был играть по правилам. – Я отпускаю то, что вы посчитали грехом. Есть ли что еще?
- Я пошел на поводу своего сладострастия и моей воли недостаточно, чтобы остановиться. Я снова и снова готов вкушать то, о чем не должен даже помышлять. И мне не жаль потраченных на усмирение плоти лет, я не чувствую потребности раскаяться в своем преступлении. Вот какому человеку вы вручили свое спасение, Илия. Сейчас возможно мои слова не имеют для вас должной силы, но прошу, запомните их. И когда вы почувствуете, поймете, что способны избавиться от одолевающей вас страсти – сбросьте ее без сожаления и более никогда не вручайте свое сердце и душу человеку, а только лишь Богу. Только он достоин вашего полного доверия.
- Absolvo te, - Илья тем самым сердцем, о котором говорил Николо, впитывал его наставление, а сам смотрел и словно в последний раз охватывал с ненасытностью темный затылок с упрямыми, обожаемыми им кудряшками, сильную шею и часть нежно-смуглого плеча, видную в вороте сорочки. Смог бы он когда-нибудь отказаться от этого? А ведь вскоре придется, хотя и по непредвиденным отцом Николо причинам. И Илья уйдет. Откажется. Но будь он проклят, если хоть что-то забудет или обесценит. - Есть ли что еще?
Николо сделал полшага вперед и коснулся лбом его плеча, так, словно нуждался в личном прощении, в лояльности Ильи.
- Теперь вы послушайте, - Илья осторожно положил ладонь на шею Николо, сам двинулся ближе, приводя позу грешника и исповедника на грань любовного объятия. – До встречи с вами я не знал Бога. Я искал Его разумом, а не сердцем, рассудочно относился к таинствам и в действительности не понимал, что именно удерживает меня в церкви. Если Бог – есть любовь, то только с вами я приближаюсь к нему.
Николо тихо вздохнул, расслабляясь, поднял голову и встретил губами ищущего его поцелуя Илью.
Горечь слез раскаяния, сладость обоюдного желания – неповторимый вкус настоятеля монастыря грешников и грешниц.
Просто с Николо трудно расстаться))
2400 словУ каждого из них был свой надзирающий Комитет. Илью, пошедшего на поводу у своей преступной склонности ради ласк святого Николо, ожидал специальный курс и задания соответствующей направленности. И эту цену он готов был заплатить. А Николо, такой практичный и трезвомыслящий во всем, что не касалось веры, находился под еще более строгим надзором своей совести. Эту ношу Илья не хотел бы утяжелять, а потому следовало подчиняться правилам Магдалин.
После дневного часа и обеда Илья попросил настоятеля уделить ему минуту и в пустой кухне со всем доступным ему смирением испросил Божественного прощения. Расчувствовавшийся Николо встал рядом с ним на колени и, читая разрешительную молитву, погладил по голове. Но вслед затем наотрез отказал Илье, попросившемуся самому заняться подпорками.
Илья как раз заканчивал начищать ножки медной чаши для святой воды, когда заметил, что за ним наблюдают. Сестра Элизабет с ее вызывающе рыжим локоном, упрямо вылезающим из-под плата, даже среди Магдалин выделялась броской, эффектной внешностью, она подошла совершенно бесшумно и теперь оценивающе разглядывала его сзади.
- Скажите, падре, вы надолго приехали к нам?
А ведь Илье казалось, что сестры уже смирились с его появлением в общине.
- Насколько позволят обстоятельства, - вне стен исповедальни Илья, по примеру Николо, не поминал Бога и Его Слово без необходимости. Тем более что на сестер это, конечно, не подействовало бы.
- Эти обстоятельства. Они могут нанести вред нашему монастырю? Или отцу Николо? – Элизабет смотрела на Илью с будто бы кокетливым прищуром, неуловимо напоминая этим своего настоятеля.
- Я сделаю все, чтобы не нанесли, - искренне ответил Илья, враз осознавший, что раскрыт пусть не до записей в послужном списке, пусть только на уровне женской интуиции. – Перед приездом сюда я просил отца Антония о месте в мужском монастыре и возможно вскоре он благословит мой перевод, а к вам пришлет того, кто придется вам больше по душе.
На упоминании мужского монастыря Элизабет не старалась скрыть проскользнувшую усмешку - значит, о его чувствах и слабости к Николо сестрам тоже известно.
- Как вы думаете, падре, сколько человек перед вами пытались занять это место?
Илья не думал, он знал от Уэверли о двух своих предшественниках и их скорых переводах в другие приходы, а так же о дюжине других соискателей, не продержавшихся и дня.
- Отец Марк и отец Яков были не так уж и плохи. Правда, один в ответ на наши шутки захотел вооружиться хлыстом, а второй ночью сам влез к нам в спальню. Но вы удивитесь, падре, насколько мы становимся терпеливыми, если кто-то действительно нравится нашему настоятелю. Терпеливыми и глухими.
Выходит, сестрам известно не только о чувствах, но и о том, что Николо ответил на них.
- Мы надеемся, что вы задержитесь в нашей общине, отец Илия.
- Благодарю за разрешение, - даже привыкший к откровенности Магдалин Илья был поражен.
- А сейчас вам лучше поспешить на помощь отцу Николо – он, кажется, надорвался. Если уж Агнесса уехала в город, придется вам с ним поговорить.
Илья дослушивал конец фразы уже в дверях. Ведь он говорил! Он предупреждал, что тоска Николо по большим весам дорого обойдется больной спине!
Своего настоятеля он нашел сидящим на бревне на дне будущего подвала. Видимо, спина крепко дала о себе знать – Николо опирался локтями на колени в попытке расслабиться и осторожно дышал. Илья, забыв о лестнице и об их размолвке, спрыгнул в яму и поспешил положить ладонь на спазмированную мышцу.
Николо с тихим стоном облегчения оперся на него и даже попытался покаяться в неразумном упрямстве и тщеславии. Такого доверяющего, открытого Николо Илье хотелось взять на руки и спрятать от всех, оставить только для себя. Хорошо, что мгновения этого помрачения были лишь мгновениями.
Илья растер пострадавшую спину, расслабил мышцу, со всеми предосторожностями помог Николо вылезти из ямы и отвел его домой, в постель. Он долго массировал своего святого и, только заметив, что боль и напряжение сменились удовольствием, позволил себе добавить в процесс интимности. Массаж кожи головы и шеи окончательно склонил Николо ко сну, но он и сквозь дрему улыбался, чувствуя, как руки Ильи соскальзывают по его бокам к животу и груди.
Разговор с сестрой Элизабет пробудил в Илье сомнения, прежде рассеянные в любовной горячке. Илья хотел доставлять удовольствие и радость Николо, хотел его, но не мог не признать, что очень уж вовремя наступают примиряющие их приступы боли в спине. Изобразить односторонний спазм определенной мышцы сложно, но не невозможно. Илья был только рад примирению и все-таки зачем-то провел ногтем вдоль межреберного нерва. Здоровый человек ощутил бы максимум щекотку, а Николо скривился от боли и сонно заморгал, просыпаясь.
- Полежите еще, я не закончил, - Илья попытался удержать разморенного массажем святого отца, но тот заупрямился и сел.
- Нет, нужно заняться делами. К тому же за мое спасение вам полагается большой кусок сладкого пирога, - Николо не спешил подниматься, еще ощущая слабость, и даже свой пояс надевал сидя.
- Мне не терпится получить награду, - Илья был к нему так близко, как только мог и нарочно остановил взгляд на губах Николо, а затем осторожно приобнял его, будто только для того, чтобы поддержать спину.
То, что Николо не обманывал, не притворялся, заставляло Курякина жалеть о своих сомнениях, чувствовать себя виноватым и предвкушать отпущение греха, когда он покается в этом своему святому. Илья бы с наслаждением признался теперь, положил бы голову на крепкое, такое подходящее колено и все рассказал. Но сегодня он уже получил пример того, что смешивать интимную жизнь с духовной следует очень осторожно. Да и Николо, угадавший его намерения, нахмурился.
Поэтому Илья только помог своему настоятелю подняться, чуть задержал обнимающую пояс руку и похоронил в себе фантазию о том, как после первого-второго-третьего поцелуя Николо удалось бы заманить обратно в постель. После ссоры Илье особенно сильно этого хотелось.
Посетители монастыря Магдалин восторженно отзывались о царящем там порядке и атмосфере. Но, только оказавшись «за кулисами», Илья смог оценить непринужденную приверженность к делу сестер, направленных организаторским гением отца Николо. Попавший под руководство Николо он все реже возвращался к мысли о том, что прежде эта способность с максимальной выгодой использовать людей и ресурсы принадлежала вору, и что лице Соло ЦРУ или любая другая разведка потеряла талантливого координатора и на редкость продуктивного агента.
Однажды во время ласк Илье пришло в голову, что работать с Наполеоном Соло было бы интересно, поучительно и очень досадно. Ведь совместная работа исключила бы для них возможность взаимодействовать так как сейчас – в КГБ очень внимательно следили за тем, чтобы в отношениях напарников не возникала неуместная привязанность.
Лучшее из возможного происходило с ними сейчас. Только теперь Николо тычком спихивал с себя забывшегося Илью и сжимал в кулаке свой нательный крест, словно хотел закрыть глаза Творцу на происходящее в этой постели. Только с губ своего святого любовника Илья сцеловывал горечь раскаяния вместе со сладостью греха, прикасался к кулаку, охраняющему крест, а затем, нарочно путаясь пальцами в курчавых волосках, скользил по груди, животу, под белье.
Илья пропустил момент, когда именно он стал частью общины. Казалось, только что он сопротивлялся в ответ на мягкий пастырский призыв, сопротивлялся, но шел под ласкающую, дарящую спокойствие и прощение руку Николо. Только недавно он вздрагивал от того, как Николо называл его своим агнцем, и считал, что между настоятелем и разведчиком в овечьей шкуре – пропасть. И вдруг оказалось, что даже сестры уже признали его своим, а он сам живет заботами монастыря, вспоминая о цели своей миссии время от времени – по мере его знакомства с обитателями монастыря поводов для настороженности становилось все меньше. Картины действительно нередко здесь появлялись - их привозили владельцы, по какой-либо причине доверявшие мнению бывшего вора больше, чем официальным экспертам. За свое мнение Николо брал дорого, но зато его Магдалины никогда не ходили по городу с кружкой для пожертвований.
Илья укрепил установленные Николо сваи и сам подвел оставшиеся. Он торопился – от послушания в церкви его никто не освобождал, и следовало подготовить все для вечерни. Из-за спешки он не стал переодеваться и теперь чертыхался шепотом, потому что подол очень мешал. Но оставить эту работу незаконченной Илья не мог - вдруг Николо, которому сейчас полегчало, решил бы что сам справится.
Как это обычно и случалось в монастыре Магдалин, у мучений Ильи тут же нашлись свидетели – Сесилия с присматривающей за ней Марией остановились у края ямы.
При них думать непристойное о Николо и чертыхаться стало неловко, и работа у Ильи пошла бодрее.
- Святой отец, вы позволите нам с сестрой Элизабет завтра съездить в город? Сестра Габи согласна нас отвезти, - Мария нарочно выжидала момент, чтобы Илье захотелось поскорее ответить и отвязаться.
Но Курякин спешить не стал. Такие вопросы в общине решал, конечно же, Николо, и если он переадресовал сестер к Илье, это означало, что он не хочет отказывать им сам.
- Нет. Не позволю. - С другой стороны, Илье давно было пора связаться с Уэверли. – Только если я или отец Николо поедем с вами.
- О, вам было бы полезно! – воодушевилась Мария, и Илья запоздало понял, что именно такого ответа от него и добивались. Он живо представил, как монахини затаскивают его под руки в магазин женского белья, не удержал очередное бревно, отшатнулся. И услышал треск рвущейся ткани – не заметил, как зацепился за плохо соструганный сучок.
У себя в спальне Илья и так и этак складывал и подворачивал рваные линии разрыва, но, в конце концов, смирился с тем, что придется согласиться на покупку новой сутаны. Николо давно уже и весьма настойчиво предлагал свозить отца Илию к портному, необидно поддразнивал его аскетизм. До этого дня Илью ничуть не волновало то, что у него всего одна будничная ряса и три сорочки, но вот то, что свои недорогие, многократно стиранные трусы ему приходилось вешать на просушку рядом с бельем Николо, стесняло. Злясь на себя за это и укрепляясь в своем упрямстве, он начал оставлять мокрые вещи в спальне и наотрез отказывался от подарков настоятеля. Илья устоял даже тогда, когда Николо, «рекламируя» свой любимый крой трусов, разделся перед ним.
- Вы ведь не будете отрицать, что они отлично сидят? – спросил укладывающийся в постель Николо.
- Прекрасно сидят, - подтвердил Илья, жадно лапая его сзади и отвлекая поцелуями. Теперь и не забыть о том, как дорогая даже на вид ткань любовно облегала гениталии, как топорщилась, приподнимаемая твердеющим членом.
Илья знал, что Николо только обрадуется возможности обновить его гардероб, и все-таки ему было неловко просить настоятеля об одолжении. Зато теперь появился повод, чтобы нарушить кухонное уединение отца Николо – тот как раз занимался обещанным пирогом. Каждый раз, когда настоятель был занят на кухне, Илья старался зайти к нему. Вот и теперь домашний, уютный и при всем этом царственный Николо в фартуке и нижней сорочке с подвернутыми рукавами сразу предложил снять пробу. Илья как причастие принял кусочек сладковатого теста из облепленных мукой пальцев, нарочно закрывая глаза перед своим настоятелем. Не стоит Николо лишний раз видеть, кому в действительности Илья молится, кого боготворит.
- Что случилось, Илия? – конечно, настоятель сразу заметил нарушение формы одежды и все-таки сперва угостил своего наперсника.
- Я порвал рясу и, боюсь, починить ее будет трудно.
- Какая жалость! – вопреки словам тон Николо был самый что ни на есть торжествующий. – А, простите мое любопытство, ваше белье не пострадало.
- Нет.
- Жаль, - огорчился святой отец.
И Илье показалось, что в самое ближайшее время с его запасом трусов непременно что-нибудь случится.
Николо вновь принялся за тесто, это был знак Илье, что разговор закончен, и пора уходить. Но Курякин сделал вид, что не понял этого хорошо ему известного намека. Он остался там, где стоял и, удерживаясь за край стола, смотрел, как руки Николо мнут и пропускают меж пальцев густую белую массу. У этого пирога, как и у предыдущих, будет вкус труда и внимания Николо, вкус его любви.
- Илия, - прозвучало с мягким осуждением, словно святой отец прочитал мысли Ильи, словно увидел его жаркие, застилающие разум греховные фантазии. На столе. Лицом к лицу или сзади. Тесно и сладко.
- Простите, - Илья еще за прошлую ошибку не расплатился и неважно, что сам он не считал свою откровенность преступной, она была таковой для Николо и этого достаточно.
- Отец Илия, - Николо положил свою ладонь поверх его, не давая оторваться от стола и уйти. – Сейчас не время для этого, но позже я, вероятно, не решусь дойти до исповедальни. Примите мое покаяние.
- Да. Разумеется, - от неожиданности Илья запнулся, неловко кашлянул и с неясной ему самому тревогой проследил, как Николо, не озаботившись вытереться, сложил руки на груди и склонил перед ним голову.
- Я каюсь в гордости и самонадеянности более тех, что допустимы для пастыря душ человеческих даже по моим собственным меркам. Я посчитал, что знаю, каким путем вам, мой агнец, надлежит следовать, и горько ошибся. Я указал вам чистому душой путь павшего. Я направил вас дорогой, о которой вы не должны были узнать, по крайней мере, не от меня, которому вы так искренне доверились. Я сожалею, что не стал для вас достойным наставником, Илия. Моя вина.
- Absolvo te, - Илья мог бы пасть перед Николо на колени и сам покаяться, открыть, что грех, за который тот себя казнит, и не грех вовсе. Илья хотел бы сказать, что с легкостью возьмет на себя вину обоих, ведь его Бог действительно милосерден и справедлив. Но ради Николо он должен был играть по правилам. – Я отпускаю то, что вы посчитали грехом. Есть ли что еще?
- Я пошел на поводу своего сладострастия и моей воли недостаточно, чтобы остановиться. Я снова и снова готов вкушать то, о чем не должен даже помышлять. И мне не жаль потраченных на усмирение плоти лет, я не чувствую потребности раскаяться в своем преступлении. Вот какому человеку вы вручили свое спасение, Илия. Сейчас возможно мои слова не имеют для вас должной силы, но прошу, запомните их. И когда вы почувствуете, поймете, что способны избавиться от одолевающей вас страсти – сбросьте ее без сожаления и более никогда не вручайте свое сердце и душу человеку, а только лишь Богу. Только он достоин вашего полного доверия.
- Absolvo te, - Илья тем самым сердцем, о котором говорил Николо, впитывал его наставление, а сам смотрел и словно в последний раз охватывал с ненасытностью темный затылок с упрямыми, обожаемыми им кудряшками, сильную шею и часть нежно-смуглого плеча, видную в вороте сорочки. Смог бы он когда-нибудь отказаться от этого? А ведь вскоре придется, хотя и по непредвиденным отцом Николо причинам. И Илья уйдет. Откажется. Но будь он проклят, если хоть что-то забудет или обесценит. - Есть ли что еще?
Николо сделал полшага вперед и коснулся лбом его плеча, так, словно нуждался в личном прощении, в лояльности Ильи.
- Теперь вы послушайте, - Илья осторожно положил ладонь на шею Николо, сам двинулся ближе, приводя позу грешника и исповедника на грань любовного объятия. – До встречи с вами я не знал Бога. Я искал Его разумом, а не сердцем, рассудочно относился к таинствам и в действительности не понимал, что именно удерживает меня в церкви. Если Бог – есть любовь, то только с вами я приближаюсь к нему.
Николо тихо вздохнул, расслабляясь, поднял голову и встретил губами ищущего его поцелуя Илью.
Горечь слез раскаяния, сладость обоюдного желания – неповторимый вкус настоятеля монастыря грешников и грешниц.