собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Те, кто это когда-то читал, уже, вероятно, вымерли))
И все-таки я заканчиваю.
Илья/Соло, мафиозное АУ, ок 8 тыс слов. Разбивка на части иная, чем прежде.
Часть 1Агенту Соло предстояло сыграть роль американского представителя «итальянской семьи» для внедрения в Сицилийскую мафию. Костюмы и шляпы Соло носил как Бог, его итальянский с гангстерским сленгом высоко оценил специалист Уэверли. И только Курякин, на которого ложилась обязанность дистанционного наблюдения, заявил, что Наполеон не похож на урожденного консильери.
Соло, войдя в роль, прохаживался по номеру, беседовал с воображаемым доном, а Илья, каким-то неведомым образом оказавшийся экспертом в том, что касалось «Коза Ностра», его критиковал. Они правили все, и Наполеон, поначалу не воспринимавший педантичность напарника всерьез, понял, что мог проколоться в первую же встречу «с родней» на тысяче и одной почему-то неучтенной британской разведкой мелочи.
- Никуда не годится. Ты целуешь без привязанности, без чувства.
- Боюсь, едва знакомые мужчины могут неверно истолковать излишнее рвение, - Соло, научившийся подворачивать манжеты «по-сицилийски» и правильно подзывать к себе человека на разговор, не думал, что возникнут проблемы с поцелуями. Это у него-то?
- В том и дело, даже если ты их первый раз видишь, они все равно – семья, которой ты предан до последней капли крови. Поцелуй, как и рукопожатие, должен это отражать.
- Попахивает инцестом, - Соло снова отошел к стойке, чтобы перебить вкус Ильи вкусом виски. Тренинг затягивался, а выпито уже было немало.
- Попахивает провалом, Ковбой. Ты отца или дядюшек что ли никогда не целовал?
Соло со всем вниманием поболтал остатки виски в стакане. Он и сам понимал, как важен правильный язык тела для людей, поколениями шлифовавших навык отличать своих от чужих.
Он целовал быстро, легко – и его называли деткой из пригорода.
Он задерживал губы у чужой кожи – и Илья демонстративно проверял, на месте ли его бумажник.
Соло затаивал дыхание – и это не вызывало доверия. Он выдыхал – и Курякин вспоминал неопытных мальчиков из восточной части Булонского леса.
- Стоп, - не выдержал Соло. – Откуда ты-то об этом знаешь? – если сейчас окажется, что Илья и там бывал под прикрытием, Наполеон купит себе пару звездно-полосатых носков.
- Я кое-кого туда сопровождал, доволен?
- Сначала итальянская мафия, теперь французские проституты, а завтра окажется, что ты лично знаком с Кеннеди, Большевик?
- Не волнуйся, Ковбой, меня натаскивали только на работу в Европе. Продолжим?
С предложением Илья слегка поспешил, поторопился на долю секунды.
Но он имел дело с человеком, который за этот промежуток времени успел вытянуть приглашение на вечеринку из внутреннего кармана пиджака своего будущего шефа.
Соло присмотрелся внимательнее, отметил скрываемое за обычной непробиваемостью раскаленное напряжение, мелкие рывки пальцев, встающие дыбом от его дыхания волоски на шее. Неожиданно.
На ухоженный вид, продуманный крой костюма и дипломатичную гибкость Наполеона клевали не только женщины. В этом не было ничего нового и приятного - не обрубленное вовремя нежеланное влечение дорого ему обходилось.
Подростком Наполеон воровал не чаще, чем его вечно голодные сверстники из середнячков Куинси. Мать убивалась на трех работах, чтобы сохранить дом в относительно приличном районе, мечтала, что сын станет адвокатом. Только к шестнадцати смазливый, в блудного папашу, Соло оценил ее труды. Он вдруг увидел, как постарела мама, которую он по детской привычке считал красавицей, что руки ее в мозолях и давно потеряли форму от работы в прачке. И все это ради него. Мать никогда не упрекала его в неблагодарности, не предсказывала как другие родители, что он кончит в тюрьме, наоборот, она безоглядно любила и всегда верила в сына. Ради нее Наполеон взялся за ум, со всем рвением занялся учебой и быть бы ему адвокатом, если бы не мясник, которому Соло из-за стесненного положения успели задолжать.
Старине Фрэнки было около пятидесяти, но из-за беспрестанного курения он выглядел старше и в тусклом магазинном свете очень смахивал на собрата выставленных на витрине оплывших ушастых хряков. Хотя у него было собственное и неплохо идущее дело, женщины почему-то у Свиной Башки не задерживались. Может потому, что он с одинаковым удовольствием бегал с топором и за свиньями, и за людьми.
Мать неохотно отпускала Наполеона в мясную лавку, но тот, объявив себя мужчиной в семье, принял на себя эту неприятную обязанность. В тот раз он принес только треть того, что задолжал, и собирался просить об отсрочке. А когда Фрэнки сказал, что подождет денег в обмен на пустяковую работенку, Наполеон, словно не было в его жизни улицы и ее наглядных уроков, бараном поплелся за ним в угол подсобки. Все-таки мать от многого его уберегла – когда Фрэнки достал из штанов свой отросток и поболтал им, Соло не сразу испугался. Если бы он заорал или попытался отбиться, то отделался бы несколькими затрещинами и угрозами. Но он был мальчиком из почти приличного района, а потому застыдился, промолчал, под тяжестью мужской руки все же встал на колени. И вот тогда действительно познакомился со стыдом, которого прежде, оказывается, не знал. Зажатый у стены он давился и плакал, пока горячий, пахнущий свиной шкурой член тыкался ему в рот. Он пробовал оттолкнуть чужое безжалостно настойчивое тело и навсегда запомнил вид своих жалких, слабых мальчишеских рук, боль от вырываемых из затылка волос и ощущение глухой стены за спиной. Когда Фрэнки спустил ему за щеку, Наполеона вырвало желчью и спермой, так что напоследок ему, еще содрогающемуся от спазмов, кинули тряпку на голову и велели прибрать за собой.
Возвратившийся домой и, разумеется, ни слова не сказавший матери, Соло был уверен в одном – больше в его жизни подобного не случится. Он стал по вечерам ходить на спортивную площадку, где иногда давали бесплатные уроки бокса и за какие-нибудь полгода, несмотря на скудное питание, нарастил недурную мускулатуру.
Спустя годы, став солдатом, а затем агентом разведки, Соло понимал, что там, у бара, все могло бы обернуться намного хуже, но в ту злополучную ночь он так, конечно же, не думал. Почему те три пьяных матроса привязались именно к нему? Потому что, проводив подружку, он возвращался без компании? Потому что одет был с тем немногим шиком, который мог себе позволить? Уроки бокса не пропали даром, кое-кого Наполеон все же задел, за это ему сломали нос и пару ребер, прежде чем вставили в рот рукоять складного ножа, чтобы не вздумал укусить.
В ту ночь, смывая кровь, грязь и сперму в канаве, Соло понял – какие бы клятвы он себе ни давал, это не в последний раз.
Мать умоляла его не уходить в армию, но Наполеон, осознанно гнавшийся за общепринятой мужественностью, все же записался добровольцем.
В казармах творилось всякое, но в основном по согласию, так что единственный, кто вызывал у Соло приступы тошнотворного омерзения, был их лейтенант, обожавший хватать солдат за задницы. Ночами, как и все сверстники, Наполеон время от времени подрачивал на фотокарточки подружек, и ему не мешало, если двое или больше его сослуживцев возились на соседних койках. Иногда он прислушивался к этой возне, иногда на чужие стоны вставало, но если к нему кто-то подкатывал, Соло доходчиво отшивал.
Это случилось во Франции, в самом конце войны, когда Наполеон уже знал, как быстро и с минимальным риском заработать, имея только форму, оружие и знания из десятков монографий, справочников и каталогов предметов искусства. Он и еще четверо таких же сообразительных солдат присматривались к одному старому особняку, но расчет на не забывших страхи оккупации местных не оправдался – хозяин встретил их с ружьем и предложил прогуляться к его французскому черту. Парни отступились, а Наполеон вернулся той же ночью один, через окно.
Он не стал хватать первое, что оказалось ценным, а сперва осмотрелся, поискал тайники, проявил некую воровскую вежливость, именно поэтому его не пристрелили со спины. Под дулом ружья Соло приготовил чай на две персоны, и они с хозяином, чье имя он так и не узнал, прекрасно побеседовали. За то, чтобы выйти целым из этого дома и остаться в армии, нужно было заплатить. В этот раз Наполеон встал на колени без какого-либо принуждающего жеста, ему даже не понадобилось угрожать ружьем. Стена, угол за спиной, сколько бы ни было до них, вновь навалились на Соло неподъемной, обезоруживающей тяжестью, делая беспомощным и послушным направляющей руке. Он больше не был мальчишкой, не был глуп, но это ничего не меняло. В какой-то момент, задыхаясь, он взялся за бедра француза, отодвигая его от себя - мужские, мускулистые и все же такие слабые руки.
Позже, посещая в Париже курс лекций вольным слушателем, Соло несколько раз снимал мужчин, нарочно выбирая худощавых и податливых, но получил только доведенную до автоматизма механику и нарочито женские ужимки. Мужчины его не заинтересовали, но, к сожалению, сам он продолжал их привлекать.
Как ни странно, именно в воровской среде Наполеону ни разу не пришлось расплачиваться на коленях, его обманывали, почти каждый пытался подставить, но всегда это был только вопрос денег, и такой расклад его более чем устраивал.
Прошли годы, поимка Соло стала головной болью интерпола, а он сам уже не вспоминал, каково было валяться в подворотне с вывихнутой челюстью. Стена за спиной возникла внезапно.
Наполеон слушал Сандерса, не считающего нужным скрывать свое отношение даже при посторонних, и чувствовал, что его уже такие опытные руки все еще слабы.
Теперь ему хотелось бы верить, что Курякин со своей советской порядочностью не станет вымогать «небольшие услуги взамен». Хотелось бы. Но в таких делах Соло не верил никому.
А значит, пора прекращать целоваться.
- У тебя все еще не получается, - Илья оставался деловито спокойным, но Соло теперь видел то, чего не замечал в нем раньше: сжатую в ожидании пружину внутри и более личное внимание.
- Сделаем перерыв, - отчуждать того, кому уже почти привык подставлять спину, было досадно. Какого черта ты не закрутил с Габи, Большевик?
Соло собирался сбежать, и Курякин это почуял, подтвердив тем самым не только свой охотничий опыт, но и то, что был заинтересован в «добыче».
- Постой, - Илья даже придержал его за локоть. – Давай, я покажу как надо.
Эта неожиданная деликатность, едва ощутимая неуверенность и остатки былой солидарности разоружили почти вышедшего из номера Наполеона.
- Мастер-класс? – оборачиваясь, он не успел до конца убрать из глаз ту сковывающую обреченность, накатывавшую, когда его загоняли в угол. Соло улыбнулся, бодрясь, натягивая привычную для Большевика маску.
Но было поздно – Илья успел увидеть. Хорошо бы он не понял, что именно.
- Я покажу, - разом потерявшая свою природную жесткость ладонь, обняла локоть Соло. – Если ты хочешь.
Все было плохо.
- Сначала тебя встретят шестерки, мелочь на побегушках. Тут важно не обидеть, но при этом не позволить никакой фамильярности. Ты – консильери, а их держат только из-за родства.
Илья приветливо, сдержанно кивнул Соло, коротко пожал руку и едва, вскользь коснулся щекой его скулы.
Просто. Быстро. Безлично.
- Затем, по прибытии к тебе подойдут доверенный капо с подручными. Если никого не узнаешь, первым подойдешь к тому, чей взгляд тебе меньше всех понравится, и это окажется капо.
Сосредоточенно и веско Курякин взглянул прямо в глаза и руку сжал, демонстрируя твердость, к щеке едва ощутимо прикоснулся губами.
- В доме тебя встретит хозяйка с сопровождающими. Не вздумай распускать перед ними хвост, Ковбой - кастрируют быстрее, чем у вас делают «колумбийские галстуки». Женщины – это Девы Марии вне зависимости от возраста и поведения. Тебе надо придумать себе невесту или постоянную подругу и хранить ей верность. В остальном, думаю, с женщинами ты сам поймешь, как себя вести.
К дону тебя сопроводят консильери – это, считай, твои старшие товарищи, на которых ты собираешься равняться. – Илья приобнял Наполеона за плечи, поцеловал, слегка причмокнув, и сам подставил щеку для поцелуя.
Получилось в меру доверительно и со сдержанным почтением.
- Дон Сальваторе имеет весьма современные взгляды, но под давлением своих капо поддерживает видимость приверженца традиций…
- Постой, - Соло, хоть его все еще не оставляло мерзкое предчувствие угла, не упускал ни слова, ни жеста. – Этого не было в досье.
- В досье Уэверли – нет. Времени мало, слушай дальше. Когда подойдешь целовать руку, покажи немного американского. Улыбки твоей должно хватить.
Наполеон вслушивался в подробности и аналитические заключения, собранные КГБ на клан Греко, и старался не показать, как ему неуютно из-за стоящего слишком близко Курякина. Илья прямо сейчас спасал его, выдавая, без сомнений, секретную информацию, покупая за данные разведки жизнь «американского ворюги» и по совместительству непрошенного напарника.
За это стоило быть благодарным. Возможно, настолько благодарным, насколько о том мечталось скрывающему вожделение Илье. Хотя Соло, разумеется, предпочел бы отплатить по-другому.
Наконец, раздалось контрольное «пробуй», и Наполеон натянул шкуру младшего консильери. Он поприветствовал в лице Курякина всю семью снизу доверху: жал руку капо, благоговел перед хозяйкой, когда он, для демонстрации равенства, обнял напарника и тронул губами его щеку – получилось слишком близко ко рту – Илья заметно дрогнул.
- Ну? – Соло так погрузился в роль и был так доволен исполнением, что исчезло мучительное ожидание угла, где ему придется встать на колени и орально обслужить очередной член.
- Не годится, - устало резюмировал Курякин.
Нога 46-го размера пинком сбросила Наполеона с пьедестала.
-Заметно, что совесть у тебя дрессированная, можно догадаться, что вор, но видно, что красть ты начинал с еды. Ты слишком стараешься, продаешь себя, как с Викторией Винчигуэрра, только здесь тебя не возьмут на подозрение, а сразу выпустят кишки. Выросшие под крылом «семьи» привычны к уважению, поклонению и требуют его.
- Готов спорить, мне поклонялись чаще, чем тебе, - Соло по-настоящему уязвило то, что его игра Илью не впечатлила.
- Не пожилые графини, Ковбой. А мужчины, бойцы, по твоему слову отправляющиеся умирать, женщины, с кухонным ножом бросающиеся на твоих врагов, дети, которые преданны тебе больше, чем собственным родителям. Понял разницу? Сядь, - Илья подтолкнул его к креслу, а сам отвернулся и допил оставшийся в стакане виски.
Слова не требовались – в том, как Курякин подошел к сидящему Наполеону, как поклонился, было больше правдивого почтения и причастности, чем можно передать вербально. В том, как Илья наклонился, целуя перстень на мизинце Соло, была готовность умереть по приказу. В том, как агент КГБ встал на колени у кресла и снова как к святыне приложился уже не к кольцу, а к пальцу была монументальная преданность и нестираемая временем любовь.
У Наполеона пересохло во рту.
Он смотрел на то, как Илья запечатлевает свою отчего-то не унизительную принадлежность, целуя кисть его руки, и не знал, что с этим делать.
- Все, что прикажешь, - подталкивая его к действию, тихо проговорил Илья.
Все?
Соло больше от обиды за свой провал, чем, проверяя предел дозволенного, двинул ногой, уперся носком туфли в колено Курякина.
- Целуй.
На этом и должен был закончиться их нерядовой тренинг, Илья вспылил бы и перевернул кресло вместе с провокатором.
Вместо этого, неудобно изогнувшись, Курякин облобызал его обувь. Не просто наклонился и сделал вид – Соло почувствовал, как прижимаются губы к отполированной коже. И тогда родилась новая, подстегнутая безнаказанностью, подсказанная собственным возродившимся страхом мысль.
Конечно, ему хотелось иногда большей сговорчивости напарника, хотелось иметь рычаг давления на несгибаемого Большевика. Но Соло никогда не думал о том, чтобы унизить Илью таким вот образом, не представлял его перед собой принимающим. В том проклятом углу всегда оказывался сам Наполеон.
И вот теперь можно все.
Так почему бы и нет?
Соло переложил руку с подлокотника себе на колено, слегка развел ноги в стороны и требовательно постучал пальцем.
Илья все понял правильно, как будто ждал именно этого.
Он вернулся к руке, но ненадолго. Без спроса, без предупреждающего взгляда, но так естественно Курякин вклинился меж колен Соло, каким-то образом не теряя при этом мужественной почтительности. Аккуратно, без проститутской поспешности и без недобровольной медлительности Илья расстегнул, приспустил одежду и, только выправив член из белья, взглянул Соло в лицо.
Наполеон и сам удивился тому, что успел возбудиться, ведь ситуация для него к тому совсем не располагала. Неофициальный, но все же инструктаж, напарник, двухметровый, привычный, не умеющий держать себя в руках Большевик. Себя, может, и нет, а вот Соло Илья держал правильно. И поцелуи вокруг головки не были неприятны. И первые, на пробу, облизывания.
Когда Илья взялся сосать всерьез, помогая себе рукой, подпирая член языком, пропуская все глубже в горло, Наполеон уже не отвлекался на мысли и сомнения, все, что его интересовало - это ритмичные, по-мужски жесткие движения. Он придерживал Илью за затылок, и толкался ему в рот тогда, когда этого хотелось – Илья принимал все, и принимал до конца.
Перед самим оргазмом Курякин все-таки выдал свою личную заинтересованность – стиснул свободной рукой бедро Соло возле паха, смял брючную ткань, обласкал не потому, что так было нужно, а потому что захотел и не удержался.
Вид этой сильной руки, жадных пальцев, проступившего на миг тщательно запрятанного желания кое-что сдвинул в представлениях Соло о мужском минете.
Кончив, Наполеон прикрыл глаза и откинулся в кресле, чувствуя, как Илья осторожно поправляет его одежду. Как благодарить за такое? Благодарить ли? Когда он открыл глаза, Ильи уже не было в номере.
Часть 2Его приезд был приурочен к юбилею дона Сальваторе, Николо Джунто и красавец Кадиллак Эльдорадо выступали в качестве подарка. Настоящего Джунто со всеми предосторожностями вывели из игры еще в Чикагском аэропорту, освободив место агенту Соло.
В аэропорту его встретили парни, точь-в-точь похожие на наемников Винчигуэрра. Его обхлопали по карманам во время приветственных поцелуев, и консильери Джунто ухмыльнулся с брезгливым пониманием.
Следуя на кадиллаке в хвост сопровождающим, Наполеон еще раз мысленно прокрутил основные моменты, на которых, по словам Ильи, «провисал». Мысль споткнулась на втиснувшемся в рабочий ряд воспоминании о сильной, сжимающей его бедро руке.
Первым, кого Наполеон увидел, выступив из машины, оказался капо Винсенте, палач семьи Греко. Взгляд, пробивающий насквозь, и аура убийцы для которого каждый встречный потенциально мясо - вот на что напоролся Соло и невольно припомнил число раскрытых до него агентов и то, что согласно досье, потом сделала команда Винсенте с семьями этих агентов.
«Ты для них свой», - вкладывал, впечатывал в него Илья. И таки впечатал.
Соло протянул сухую, не выдающую его волнения, ладонь капо и кивнул, не без почтительного ужаса оглядывая живую легенду. Капо придержал его руку, присмотрелся пристальнее, нарочно заставляя нервничать. Тогда Наполеон представил, что за его плечом стоит Курякин, примериваясь к ощерившему на напарника зубы капо, и хмыкнул, вопросительно приподнимая брови.
Винсенте вернул ухмылку и неожиданно вполне дружелюбным образом похлопал его по щеке.
- На фото ты больше смахивал на отца, земля ему пухом, а сейчас вижу – в материнскую породу пошел.
Значит, все-таки была фотография, о которой разведка Уэверли не знала – они ставили на то, что Николо в Италии никто не знал в лицо, и Соло еще на этапе подготовки этот момент показался сомнительным. С Джунто у него действительно имелось некоторое сходство, но и только.
- А что жену не привез? – не отпуская руки и все еще сверля гостя взглядом, допрашивал капо.
- Карм заканчивает колледж, приедет ко мне, как сдаст экзамены.
Упоминание о женском образовании толкнуло Винсенте на целую лекцию о традиционном доме и браке, между делом капо ощупывал ладонь Соло, вызнавая прошлое не хуже матерого хироманта. Напоследок он обнял «троюродного племянника» за плечи и развернул к машине, которую в это самое время проверяли скеллером. Уэверли велел оснастить кадиллак по полной, Илья обещал этим заняться.
Поэтому теперь Соло спокойно ожидал окончания поисков, зная, что выключенные передатчики затерялись где-то в Курякинском чемодане.
Из рук боевиков Наполеон попал в чисто женские руки. Сначала хозяйка, по-матерински тепло расцеловав его в щеки, взъерошила волосы на затылке, а потом ненавязчиво провела пальцем по воротнику его рубашки и под отворотом пиджака. Затем его взяли в плотное кольцо многочисленные тети с кузинами и, спрашивая одновременно о здоровье родственников и особенностях образа жизни американок, обшарили всего. Пришлось немного рассказать о своей горячей любви к оставленной в Чикаго невесте, чтобы немного остудить поклонниц, обыскивающих совсем уж бесстыдно.
Среди консильери попадались известные британской разведке личности, но весь страх остался у капо Винсенте. С доном Сальваторе тоже прошло гладко, и Наполеона оставили гостить в хозяйском доме.
Следуя совету Ильи, он не гулял по Палермо в одиночку и в кафе, где его ждал связной, не пытался наведаться. Ему нашли работу в семейном ресторане, и Соло с удовольствием перенимал секреты настоящей итальянской кухни у собрата Лоренцо.
Сверстник Соло обаятельный балагур шеф-повар Лоренцо Ферро умел располагать к себе людей и держался так, что ничем не напоминал члена мафиозной семьи. Наполеон, подкупленный их с Лоренцо сходством, даже решил, что вся работа шефа заключается в составлении и следовании меню. А потом придя к открытию, нашел белого от кровопотери Ферро в подсобке - накануне был налет, и того серьезно зацепило. Оказалось, что добродушный парень Лоренцо, обожавший двух своих дочек, и подкармливавший бродячих собак, является одним из ближних солдат капо Винсенте и претендует на то, чтобы стать преемником Палача.
Соло к тому времени уже насмотрелся на официантов, меняющих у личных шкафчиков пистолеты на форменные фартуки, на поставщиков продуктов и вин, которые переговаривались с Лоренцо после приветственных поцелуев. При Наполеоне первое время все замолкали, но Ферро за него поручился и даже оставил вместо себя на кухне, пока отлеживался после ранения – это была высшая мера доверия.
В отсутствие шефа одна просительница рискнула обратиться к замещающему его Соло. Она являлась хозяйкой молочной лавки, с которой надлежало платить отступные, но дела шли плохо, и женщина, целуя руку Наполеону, молила об отсрочке и защите от слишком резвых сборщиков. Он принял эту просьбу близко к сердцу и посетил капо Армандо, державшего ту часть города. Тот угостил Наполеона рыбой с пряностями по рецепту своей бабушки и очень вежливо посоветовал не лезть не в свое дело. Соло проявил настойчивость, упирая на почтение к пожилой женщине, и тем самым приблизил неизбежный ритуал своего «крещения». Выглядело так, как будто капо внял его словам – он обещал разобраться и проводил американского консильери до порога. А ночью Соло подняли с постели и, дав время одеться, вручили бейсбольную биту – подарок от Армандо. Его отвезли к той самой молочной лавке, велели самому забрать долг у хозяйки и научить ее платить вовремя.
«Можешь не скрывать, что тебе неприятно, но никогда, понял, никогда не отказывайся исполнить приказ».
Когда Соло кивал на Курякинские инструкции, он и представить себе не мог, что приказ будет заключаться в запугивании беспомощной вдовы. Будь он один, он бы попытался договориться, но за ним наблюдали и ждали шоу. Пришлось устроить шоу. Пришлось дать пощечину той, которая просила его о защите, и тащить за волосы по полу ее едва одетую дочь, пришлось бить аккуратно расставленные бутылки с молоком и витрины, слыша плач и мольбы, отталкивая ползающую перед ним на коленях по осколкам хозяйку.
Ведь правило Девы Марии распространялось только на женщин клана Греко.
Выходящий из лавки Наполеон действительно ощущал себя «крещенным» в новую жизнь. Здесь его не мучило ожидание угла за спиной, слабости в руках, тошнотворного вкуса мочи и спермы во рту. Новая жизнь – новый кошмар с лицом седой рыдающей от страха женщины, протягивающей ему в окровавленных руках пригоршню дешевых побрякушек и мятых купюр.
«Пожалуйста! Пожалуйста, возьмите! Этого хватит?»
Такова была плата за состязание в остроумии с Лоренцо, за право приветствовать приходящих членов семьи и принимать из рук супруги дона обязательную чашку вечернего чая. Бреясь утром этого чертового дня, Соло склонялся к мысли, что если бы его забросили на более длительный срок, он бы справился. Спустя двадцать часов ему, уходящему из молочной лавки, ничего так не хотелось, как проломить этой самой битой башку одобрительно хлопающему его по спине Армандо-младшему, а затем Уэверли.
- Тебе нужен «якорь» - сильное положительное воспоминание, подкрепленное вещью или простым жестом, способное помочь тебе сохранить баланс, - за некоторое время до учебных поцелуев настоятельно посоветовал, а вернее приказал, Курякин и для наглядности сжал левую руку в кулак, чтобы ремешок часов впился в запястье.
- Старо как мир, - приноравливаясь доставать пистолет из рукава или кармана плаща, парировал Соло. – И чем им наплечная кобура не угодила?
- Потому что ее носят полицейские, и еще так при необходимости можно выстрелить прямо через карман. А насчет «якоря» подумай.
Двадцать лет назад, ощупывая нос, сломанный ублюдками в морской форме, и развороченный рот Наполеон уже не был настолько наивен, чтобы мечтать о мести. Он знал, что по этому счету не расплатится никогда, и от этого хотелось спрыгнуть с моста. Жизнь, набитая девчонками, подработками и тут же кражами, мечтами о шикарных джазовиках и пятью обязательными для поступления в университет предметами, валялась перед Соло раздавленная до состояния помоев, оставалось только пнуть ее с Вашингтона. Но была еще мама. Мама с ума сойдет, если с ним что-то случится. Наполеон только представил, что с ней станет, когда копы покажут ей для опознания объеденный рыбами труп и, скуля от боли, начал приводить себя в порядок. По дороге к папаше одного своего приятеля, мастерски вправляющего кости, Соло думал о мамином панфорте – она специально делала послаще и помягче, как ему нравилось.
Конечно, Наполеон не стал бы предъявлять Илье этот итальянский эквивалент русского пряника в качестве «якоря», но запах еще теплой выпечки с сахарной коркой оказывал на него должное умиротворяющее действие.
Новая жизнь в качестве мафиозной марионетки показала несостоятельность дорогого его памяти десерта.
Садясь в машину, Соло заметил у Армандо-младшего рукоять пистолета в кармане и, хоть не опознал модель, прикинул, что должно быть не меньше шести патронов. А значит, хватит и на выродка-сыночка, и на водителя, и на двух подручных. Или можно напроситься в гости к Армандо-старшему, поблагодарить за подарок. Наполеон мог бы отблагодарить и капо, и всех, кто окажется поблизости свинцовыми поцелуями в лоб. Или он мог бы попросить у Лоренцо ствол – давно пора – а потом вернуться в дом дона Сальваторе.
Наполеон прислонился лбом к холодному, подрагивающему стеклу и с силой зажмурился - у него припадок, истерика. Уму непостижимо. После всего. После войны, долгого пути в когорту европейской воровской элиты, после всей той грязи, в которой его с наслаждением валяло ЦРУ. После десятков стен. Его сломала кучка живущих по дикарским законам «чести» бандитов.
От напряжения заныли мышцы, надрываясь в тон рвущемуся с цепи разуму. Соло приоткрыл глаза и успел увидеть силуэт высокого мужчины, отступившего в проулок, подальше от мутноватого, сырно-желтого фонарного света. И Наполеон вспомнил, как вот так же через стекло смотрел на неизвестно как нашедшего его, все-таки пришедшего за ним Илью. Курякин из воспоминания снова приложил палец к губам, прося потерпеть еще немного, подождать, промолчать.
Наполеон кивнул ему, скользя лбом по дверному стеклу.
Когда агенту начинает казаться, что его цель теряет смысл, спасает «якорь».
Соло вернулся в чутко спящий, знающий о нем все, кроме его цели и крови, дом, запер за собой входную дверь и поднялся в отведенную ему комнату. Когда все закончится, надо будет спросить у Ильи, можно ли напиться до такого состояния, чтобы хоть на время выблевать из себя эту отраву. Курякин должен знать.
Что вы сделаете, если вдруг обнаружите в своей постели брюнетку с четвертым размером груди?
А теперь представьте, что она, разлегшаяся на покрывале и соблазнительно приспустившая лямку сорочки – несовершеннолетняя дочь босса Сицилийской мафии.
В известных Соло языках для описания ситуации и заодно поведения девушки имелось одно емкое слово русского происхождения, которое Курякин не употреблял никогда.
«Мария», родители дают своим дочерям это имя, подразумевая жизненный путь Пресвятой Девы, и часто не подозревают, какая грешница Магдалина вырастает из девственного цветка.
При знакомстве с «племянницей» Соло едва обратил внимание на по-детски пухленькую мамину любимицу, пытаясь вырваться из когтей взрослых хищниц. Но уже на второй день пребывания под крышей дона Сальваторе он понял, сколько проблем может принести эта рано созревшая девочка.
Наполеон стал задерживаться в ресторане, чтобы не ужинать с семьей гостеприимного дона, потому что Мария, садилась между ним и отцом. Ее смелости, а может отчаяния хватало, чтобы жаться к «дядюшке» бедром, тереть своей стопой его ногу и даже пробираться под прикрытием длинной скатерти к карманам его брюк. И все это прямо перед «неусыпным» родительским оком! Марию можно было понять – ее одноклассницы уже вовсю тискались с прыщавыми сверстниками и бегали на танцы. Но во всей Италии не нашлось бы самоубийцы, рискнувшего «оттанцевать» Марию Греко. И, судя по тому, как с ней носились родители, в ближайшие лет двадцать не найдется. Соло сделал верные выводы и постарался сталкиваться с Марией как можно реже, запирался на ночь, оставляя ключ в замке. Напор у «племянницы» был отнюдь не девичий и желания тоже – рассчитывающие лишь на поцелуи и записочки, не пытаются ворваться к вам в душ.
И в вашу постель покрасоваться в ночной сорочке не приходят.
- Попробуешь уйти – я закричу, - едва Соло сделал шаг назад, предупредила «дева».
«Я не первый», - понял Наполеон.
«Даже не в первой десятке», - подумалось ему через несколько минут, когда Мария без какого-либо смущения объяснила, что и как он должен сделать. Достойная дочь своей семьи.
Когда уговоры, любимая невеста и прочие причины не сработали, Соло стал торговаться. И Мария, предсказуемо, клюнула на то, что он ей продал под соусом «все девчонки сходят от этого с ума».
Если после молочной лавки в Соло умер воровской азарт, то теперь, кажется, придется вычеркнуть из досье строчку «соблазнитель». Навыки и опыт никуда не денутся, но опускаясь на колени перед шестнадцатилетней не-девой, Наполеон понимал, что теперь для собственного удовольствия захочет и сможет нескоро.
Как бы там ни было, он должен был прожить в этом доме еще неделю.
День, когда в сейфе дона Сальваторе окажутся переданные туда на хранение копии данных о ядерной программе Великобритании, Соло ждал, нарезая мясо и поджаривая его отдельно от овощей. Вместе с бумагами первой необходимости неплохо было бы вынести еще и списки высокопоставленных лиц , организовавших нарко-траффик по всей Европе. Но больше всего Уэверли переживал, конечно же, за старушку Британию, поздно распознавшую предателя среди своих служащих.
Лоренцо, еще бледный после ранения, но уже по-прежнему громкий, как настоящий итальянский шеф, с пониманием отнесся к просьбе Соло и вечером того же дня раздобыл «чистый» ствол. Наполеон не уронил престиж его кухни, пока он отпаивался дома гранатовым соком, так что Ферро был на многое готов ради «брата». Он настойчиво предлагал Соло поселиться неподалеку, жаждал дружить семьями и даже планировал отдать одну из своих драгоценных дочек за сына, который обязательно должен был появиться у четы Джунто.
Конечно же, Наполеона познакомили с сеньорой и сеньоритами Ферро. Он провел приятный вечер в их семье, присматриваясь и понимая, что это могла бы быть его жизнь, его жена и дети. Когда Лоренцо, несмотря на протесты, вышел его проводить, Соло, зараженный его искренностью, едва удержался от вопроса «Где же ты настоящий?»
Отдыхая от детского гама, они не спеша дошли до очередного перекрестка и столкнулись с компанией припозднившихся туристов, судя по речи и манере одеваться – русских. Одна женщина из этой небольшой группы на всю улицу возмущалась тем, что ее муж преспокойнейший толстячок в очках никак не может привести их в отель «здесь же полно воров!». А вот молодняк – старшие школьники или студенты – наоборот старались свернуть и погулять еще. Наполеон повернулся к Лоренцо с подходящим к ситуации анекдотом, но запнулся, увидев лицо Ферро, и сразу нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки.
- И не скажешь главного? – Соло устал повторять десять небиблейских заповедей расхаживающему по комнате и болезненно реагирующему на каждую его ошибку Курякину. – На чем провалился ваш агент?
- Он не провалился, - после долгой паузы ответил Илья.
Могла быть сотня причин, по которым Лоренцо Ферро, итальянец до мозга костей, забывшись, с ностальгической тоской вслушивался в русскую речь. Но так же существовала одна, перевешивающая все и вся причина, чтобы убрать любого, кто заподозрит его в этом – сеньора и маленькие сеньориты.
Стоило Соло освоиться, наладить с «семьей» минимально болезненные отношения, как наступило время действовать.
Кажущийся карандашным наброском на фоне сопровождающих его итальянцев англичанин прибыл сразу после завтрака – Соло почти столкнулся с ним в дверях.
Номер девять в списке потенциальных и действующих государственных изменников – кузен секретаря премьер-министра.
Наполеон поздоровался с по-утреннему раздраженным, курящим у порога капо Винсенте и прогулочным шагом отправился на работу. Он всегда ходил этим путем, через Кватро Канти, пусть и получалось дольше. Его уже узнавали работники открытых кафе, магазинов, и некоторые начинали неуверенно кланяться, Соло иногда кивал в ответ, принимая это должное уважение. Каждое утро и вечер, любуясь городом, он замечал одного-двух примелькавшихся прохожих. Видимо, Винсенте симпатизировал ему, если слежка велась так небрежно. И все-таки его «вели», а значит, неудобно расположенное кафе со связным не подходило.
Наполеон остановился у фонтана и выпил пару пригоршней воды. Оставалось надеяться, что условный знак замечен тем, кому предназначался. Если сегодня Илья не найдет способ передать ему инструменты, значит завтра повару итальянского ресторана вдруг захочется картошки фри из Динера на другом конце города. Или, как запасной вариант, придется в четный день попытаться купить в третьей кассе Массимо два билета – для себя и своего дяди.
Была вероятность, и немалая, что за недоползшие до кадиллака «жучки» Уэверли вообще отстранил Курякина, который с первого дня встал ему как кость в горле. И тогда Соло конец.
Через два дня ожидали мать и невесту Джунто, к тому времени агент Соло хотел бы уже покинуть принявшую его за своего сына Сицилию.
- Все в порядке? – Лоренцо обнял его за плечи, тут же обернулся и, погрозив ножом, напомнил Поли Бомпенсьеро о рыбе. – Ты из-за приезда Кармеллы?
Наполеон кивнул и, даже зная, что в случае необходимости Ферро разделает его как десятью минутами ранее ягненка, пожалел об истекающих часах первого в его жизни братства.
– Дом им понравится, я уверен. Лучше думай о том, как поскорее сделать мне зятя! И присмотри пока за мясом, я овощи приму.
Когда вечером Наполеон, не снимая фартука, вышел на задний дворик подышать свежим воздухом, ему уже казалось очевидным, что Илью отозвали – ну, не мог тот за месяц ни разу не попасться напарнику на глаза. Силуэт под фонарем – не в счет. Всю жизнь работавший в одиночку Соло от отчаяния был готов приписать тому мельком виденному силуэту знакомые, необходимые ему сейчас контуры. Как же он скучал по Курякинской кепке!
Из-за забора раздался удар чем-то твердым по тяжелому и матерная тирада.
Печаль и апатия Соло сгинули в момент – он узнал голос, узнал каждое слово. Месяц, чертов месяц с того вечера в номере отеля, где хваленая стойкость Ильи дала спасшую Наполеону жизнь и психическое здоровье трещину. Он с положенной медлительностью тронулся от порога – рядом курил один из официантов – и чуть запнулся от восставшего воспоминания о ласкавшей его несколько очень долгих секунд руке.
Как же он был рад увидеть за воротами склонившуюся над капотом старенького автомобиля такую знакомую фигуру! Глядя на широкую спину в серой ветровке, Соло ощутил себя уже спасенным, вернувшимся. Собой. Как будто до этого не дышал.
Он подошел, не чувствуя под собой ног, тоже наклонился, опираясь рядом с изящной для габаритов Большевика рукой.
Илья не брат ему, как Лоренцо. Не просто надежный напарник. И не совсем друг – Наполеон хорошо помнил Вика из Куинси. Так вот при виде Вика у него не взвывало от восторга и узнавания все нутро, а теперь так тянуло позвать, таяло сладостью на языке русское имя.
- Не заводится? – не полностью совладав с интонацией, спросил он сначала по-итальянски, а затем по-английски и сам поразился тому, каким чужим показался родной язык.
Илья поморщился и пьяно пошатнулся, приложившись к нему плечом, вот это – настоящее, а не иллюзия затравленного разума.
От Курякина и в самом деле разило алкоголем.
Чертово «отлично» за детальную проработку образа.
Соло так не хватало этого плеча, так хотелось прикосновений пусть урезанных, пусть в рамках легенды, что он протянул руку куда-то в недра машины, скользнув при этом голым из-за подвернутых рукавов рубашки предплечьем по Курякинской кисти.
- Думаю, проблема в этом.
То, что Наполеон знал об устройстве машин, не имело сейчас ни малейшего значения.
Илья с нетрезвой вдумчивостью покивал, тоже туда потянулся, и Соло ощутил его тяжелый выдох затылком и шеей. Затем Курякин издал едва слышный влажный звук, как будто пытался распробовать небольшой кусочек какого-то лакомства и начал напевать себе под нос популярный мотивчик. Рановато Соло отправил свою потенцию на больничный. Вдруг живо вспомнилось то свободное и молодое время, до того, как на его шее затянулся поводок ЦРУ, тогда влечение ударяло в голову крепче виски, возникало и оставалось, насмехаясь над попытками самоконтроля. Не думалось, что такое можно пережить снова. Однако вот оно несвоевременное, неуместное, преступное и, что особенно опасно – взаимное.
На Соло смотрела его собственная, знакомая потертой кожей чехла и испытанным содержимым укладка инструментов, прячущаяся возле двигателя. Надежно укрытый от посторонних глаз Курякинской спиной, он убрал ее под фартук.
- Нужно ли тебе что-то еще, детка? – перевирая слова и шальшивя, довольно четко пропел Илья рядом.
- Вот теперь должно получиться, - бодро ответил что-то еще «поправивший» Наполеон и захлопнул капот.
Когда со второй попытки видавший виды салатовый фиат завелся, его водитель махнул из окна и пробурчал что-то благодарное помогшему ему итальянцу. Итальянец кивнул в ответ со смешком и, засунув руки в карманы, ушел обратно в ресторан.
Все это видела хозяйка цветочного магазина и тут же отправилась к товарке из сувенирного со свежими сплетнями. Смелость благородного дона, починившего машину восточному варвару, которого уже больше часа осторожно обходили полицейские, была достойна обсуждения.
Часть 3 с окончанием- Вижу, мысли о Карм пошли тебе на пользу, – Лоренцо, дожидавшийся его возвращения, одобрительно похлопал по очередной туше. – Думай о ней чаще, Нико, но силы пока побереги для телятины!
Над шефским советом вместе с Наполеоном смеялась вся кухня.
До конца рабочего дня укладка пролежала в подготовленном заранее тайнике под потолочной плиткой в туалете.
Вечером Соло наведался с визитом почтения к матери Греко, поцеловал ей руку, послушал старческий бред женщины, опознавшей в нем своего младшего, застреленного двадцать лет назад сына, и умыкнул пару таблеток снотворного с ее тумбочки. А потом, благодаря супругу дона за вечерний чай, провел рукой над подносом с теплым молоком, предназначенным для сеньориты Марии. Сегодня – никаких ночных свиданий.
В семье Греко рано ложились, и в час ночи, по расчету Соло, дон с супругой, чья спальня соседствовала с кабинетом, где находился сейф, должны были спать достаточно крепко. Наверное, стоило накормить снотворным и их, но Соло решил не рисковать, ведь это не просто пожилая чета, а он умел быть бесшумным.
Два типовых замка на входной двери, старый трюк с ниткой через проход, фонарик в зубы и за работу. Стоило только начать, и Наполеон понял – скучал. Как же он скучал по замысловатым конструкциям, запирающим механизмам, уступающим не хозяину, а опыту и ловкости его, Соло, пальцев. Две последовательно отключаемых сигнализации. Старый добрый Казо пятая модель с несколькими сюрпризами, для Соло так же не новыми.
В карьере взломщика всегда есть риск не обнаружить в идеально вскрытом сейфе того за чем пришел. Наполеон к таким неудачам относился философски – нередко бывало. Но на счастье Уэверли, документы были там, где и ожидалось. Соло бегло просмотрел и прихватил еще пару интересных разведке папок, после чего, скрутив укладку инструментов, приоткрыл окно, оцарапав раму снаружи, и вернулся в свою комнату.
Следующий этап заключался в эвакуации из мафиозного гнезда.
Даже принадлежность к семье не давала ему права самовольного выхода из дома в такой час.
Уэверли считал, что при должной ловкости Наполеону удастся уйти незаметно. Илья же настойчиво предлагал другой способ.
Незаметно и тихо – это было бы замечательно, если бы с утра Соло не попался учуявший «крысу» капо Винсенте. Теперь у дома дежурили две машины наблюдателей, а соседские участки для побега через них совсем не подходили – у одного собаки на ночь спущены, а у второго вся лужайка простреливалась как на ладони. Оставалось только вперед.
То, что Ильи по каким-либо причинам может не оказаться на месте, даже не пришло Соло в голову. Сегодня. Сейчас. Его Большевик примет удар на себя.
Когда Курякин впервые обрисовал Наполеону план побега, тот отсалютовал стаканом его фантазии. Это было рискованно, но давало весомый шанс самому Наполеону уйти целым.
Соло разворошил постель, благодаря традицию спать в брюках, поместил документы в чехол укладки и обернул его вокруг тела под рубашкой на манер пояса.
Сейчас.
С пистолетом наизготовку он выбежал на порог, выстрелил в стену дома через улицу и крикнул «Держи его!». В проулке метнулась от стены длинная тень.
Погоня, травля, ускользающий зверь впереди - не дают думать ни о чем – это голые инстинкты, мышечная сила и жжение в пересушенных легких. Оглушающие азарт и страх.
«Бронежилет», - билось в висках Соло вместе с кровью. - «Пусть на нем будет бронежилет».
Он сделал то, что требовалось – указал загонщикам цель, и в то время, как боевики из одной машины ринулись в дом спасать своего дона, трое из второй бросились вдогонку за чужаком.
Наполеон должен был отстать и добраться до порта другим путем, но когда его «братья» начали палить по бегущей мишени, он развернулся к ним и крикнул «Брать живым!». А потом побежал следом за ними, даже зная, что трое для Ильи не проблема.
- Нико, ты его видел? – одним из преследователей, с которыми Соло гонял напарника по узким, петляющим улочкам, оказался Лоренцо.
- Плохо разглядел, - пытаясь сохранить дыхание, ответил Наполеон.
По указанию Ферро, знавшего здесь каждый камень, они разделились, чтобы окружить и загнать «зверя» в тупик. Судя по тому, что спустя несколько минут Соло нашел сначала одного, а затем услышал, как пристрелили второго охотника, идея была не очень удачной.
Но Курякин все же попался.
Наполеон догнал их в том самом тупике с высокой стеной.
Илья и Лоренцо, каждый с направленным на другого пистолетом. Ферро качал головой, показывая, что не может отступить, и Соло с разбега налетел ему на спину, сшибая с ног.
А их добыча снова превратилась в одну из неуловимых теней.
-Нико! Какого..?!! – поднимаясь и ища взглядом хотя бы направление, чтобы продолжить погоню, не скрыл облегчения Лоренцо. Гнать дальше он не мог – держался за недавно раненную грудь.
- Он бы убил тебя, - просто ответил Соло, прежде чем оставить брата там, в тупике на куче коробок, воняющих фруктовой гнилью.
Неловко бы получилось, если бы Курякин, не глядя, начал отстреливаться от преследующего его напарника. Илья действительно выстрелил в него дважды и оба раза даже не «в молоко», значит узнал. Уже видна была пристань и, будь светлее, можно было бы заметить и лодку, но тут, слепя фарами и буксуя в прибрежной гальке, на них вылетела машина.
Капо Винсенте собственной персоной.
Илья добрался до лодки прежде, чем капо с подручными высыпали из салона, но ему было нужно время, чтобы завести мотор. Поэтому Соло бежал так, чтобы находиться между бандитами и их целью – прикрыть…
От сильного удара в спину он рухнул вперед и проехал лицом по земле. Не удалось прикрытие.
Отвлекшийся на выстрелы Курякин выпрямился и, игнорируя кладущих пули все ближе, бегущих к нему стрелков, без спешки прицелился. Капо и двое самых резвых подручных. Три секунды. Три выстрела. Три смерти.
Все еще не умирающий, хотя в него, несомненно, попали, Наполеон поднялся и потрусил к лодке. Он впрыгнул в нее и тут же получил - теперь от Ильи – удар, сваливший его на дно, как раз тогда, когда подоспела еще одна машина.
Но этим мстителям уже ничего не светило - лодка рванула от причала, оставляя их бесноваться на берегу и подсчитывать убитых.
Рядом с головой Соло надрывался мотор, в лицо то и дело брызгала соленая вода, его подбрасывало и кренило. Кроме бортов и черного силуэта впереди Наполеон видел только бескрайнее свободное ясное Сицилийское небо. И оно отпускало ему все грехи.
Когда они были уже достаточно далеко от берега, Илья заглушил мотор и, стараясь не раскачивать лодку, добрался до напарника. Не зная чего ожидать, Наполеон закрыл глаза, замер и почувствовал, как по телу зашарили руки Ильи - хаотично, с нарастающей дрожью, увеличивающимся напряжением.
- Соло, куда..? Ответь же, мать твою, Соло!
Что, даже не «Ковбой»?
Паникующего Курякина Наполеон еще не видел, он и теперь его только слышал, пробовал поймать за руку и не мог не улыбнуться – надо же у Большевика от тревоги срывается голос!
- Спина.
Его без промедления повернули на бок как игрушечного.
Илья ощупал спину, от резкой боли Соло попробовал его отпихнуть, шипя проклятья по-итальянски, но от такого разве отобьешься?
Курякин перестал сам и наклонился, утыкаясь лбом Наполеону в плечо. Он плачет?!
Соло успел испугаться, а потом до него дошло – это не плач, а смех. Илья смеялся от облегчения, и это было так… красиво? Если его неулыбчивый Большевик умеет так смеяться, Наполеон хотел бы слышать это чаще. Его смех, его голос. Может, Илья еще и стонать от наслаждения умеет? Это Соло так же хотел бы узнать в самое ближайшее время.
- Как же тебе повезло, Ковбой!
Прощение ночного неба, последние слова, слезы мамы и Ильи – все это откладывалось на неопределенный срок, потому что от ушиба спины Соло умирать не собирался. Пуля чертовски удачно засела в его счастливой, по-настоящему счастливой воровской укладке, застряв между инструментами.
Через час Соло с Курякиным уже поднимались на борт хорошо знакомого им обоим авианосца под британским флагом.
Не то чтобы Соло рассчитывал, что его будут встречать красной ковровой дорожкой и шампанским, но обычное ироничное приветствие и снисходительное обращение Уэверли неожиданно взбесили. Соло, прошедший курс унижений у Сандерса, вдруг ощутил себя оскорбленным тем, что для шефа проделанная им работа, этот месяц, когда приходилось наступать себе на горло снова и снова – все это лишь очередная, ничем не примечательная миссия, папка на полке в архиве. И неважно, насколько большую услугу оказал арендованный агентством американец старушке Британии.
Наполеона так сорвало, что давно привыкший контролировать каждое свое слово, он успел язвительным тоном поинтересоваться у Уэверли, сколько можно было бы выручить за эти бумаги на черном рынке. А потом сообразивший чем пахнет Курякин уволок его в каюту.
- Уймись уже, Ковбой, дай, спину посмотрю, может врача надо звать.
И Соло, собиравшийся еще плеснуть ядом в адрес шефа, как-то враз успокоился. Он послушно снял расстегнутую перед Уэверли, чтобы извлечь документы, рубашку, постаравшись придать значительность этому будничному действию, ведь они с Ильей остались одни. И теперь он мог, наконец-то, узнать, чем было то стискивание бедра во время минета, и не почудилась ли ему взаимная заинтересованность там, у багажника салатового фиата.
Илья развернул его спиной к свету и долго осматривал, осторожно прикасался, просил то поднять руки, то наклониться.
- В порядке, - наконец сказал Илья, и из-за того, что стоял он чересчур близко, эти слова вместе с дыханием толкнулись Соло в самый затылок, мгновенно отдавшись эхом в паху. – А теперь снимай остальное.
Соло ждал не этого. Его так долго томившееся предвкушение, обузданные фантазии и самая натура – все требовало красиво обставленного подхода, а не форсирования событий. Как мог Илья, сам начавший увлекшую Соло игру, предпочесть ей торопливый перепих из благодарности?
Снова Наполеон оказывался на коленях, в углу, и это было даже более унизительно, чем впервые, ведь он успел захотеть то, что опять оборачивалось для него платой.
- Ты что? – Илье, стоявшему сзади, видны были только затылок, спина, плечи, но он и по ним угадал, что творилось с Соло. – Дурак. Дурак ты Наполеон. – Курякин придержал брюки Соло, расстегнутые трясущимися от слабости руками, крепко взялся за пояс рядом с пальцами Соло. – Одежда нужна, чтобы «семья» тебя больше не искала. Ты понял? Только для этого.
- Только? – о, эта грань между унижением и рухнувшими надеждами, Соло заметался между боязнью поверить и потерять.
- Остальное позже, сначала - дело.
И из-за того, как Илья сказал это, как после коснулся лицом затылка Соло, как дышал ему в волосы и сжимал кулаки на ремне, Наполеон вновь возродился с пониманием, что удача с пулей – не единственный его куш за эту ночь.
Он подался назад, оборачиваясь к Илье, несмотря на боль в спине, отголоски близких стыда и отчаяния - ему нужно было подтверждение, аванс этого «позже».
- Сначала дело, - уговаривая себя, повторил Илья, и то, что он все равно не удержался, сухо, аккуратно, но при этом как-то несмело прижался губами к приоткрытым в ожидании губам Соло – это стало авансом из авансов.
- Да, займемся делом, - с видимым смирением согласился Наполеон, когда отстранился, унося на себе отпечаток поцелуя своего Большевика, стойкий отпечаток, нестираемый, словно решение суда.
Раздевался он без спешки и излишнего позерства. Соло знал, что Илья и так не сможет отвести взгляд, и из-за этого ему не думалось ни о недобитом китайскими контрабандистами Уэверли, ни о мафиозной семье с их способами «крещения» и юными не-девами, ни о слабости собственных рук.
- Дело, - оставшись совершенно голым, нарочно соблазнительным тоном напомнил он переставшему дышать Илье.
Курякин действительно тут же отвернулся, но лишь для того чтобы запереть дверь в каюту.
Одетый, застегнутый на все пуговицы Илья подходил к нему так, словно давал возможность одуматься и прекратить в любой момент, приручая, коснулся сперва кисти, поцеловал мизинец с перстнем. Но смотрел Илья при этом так, что даже в привыкшем считать себя подарком любовницам Соло открывались новые глубины гордости.
А ведь сколько раз к засыпавшему в мафиозном логове Соло приходила отравляющая мысль, что не мог спортсмен, красавец, гордость КГБ Курякин оказаться pede, не мог даже склонность такую иметь. Обучиться и этой стороне медового шпионажа – да, пожалуйста, использовать тело в работе – почему бы и нет, помочь напарнику снять напряжение перед трудной миссией – и такое возможно. Месяц назад Соло был бы просто счастлив, если бы все оказалось так профессионально, безлично и одноразово. Но теперь после мафиозного котла Соло хотелось именно личного, хотелось видеть и знать, что вся преданность и безоглядная любовь Ильи принадлежат только ему. И возможно - с продолжением.
- Я на прослушку не проверял, - обняв за плечи, шепнул ему в висок Илья.
Работа таких, как они, никогда не отпускает.
- Так что именно ты собрался делать с моей одеждой? – негромко, но в пределах слышимости поинтересовался Наполеон и скользнул губами от скулы ко рту Ильи. После множества поцелуев с «семьей» Соло захотел показать, как он ждал именно эту встречу. И, судя по протяжному, на грани стона выдоху, Илья все прекрасно понял.
- Ее найдут на подходящем для опознания трупе, - ровно, без эмоций в голосе проговорил Курякин, в то время как руки его, обжигающе горячие, жадные, скользили, сжимали. Илья пытливо смотрел в глаза Соло, когда тянулся и дотянулся-таки до его задницы.
Наполеон нервно хмыкнул. О привлекательности этой части своего тела он был прекрасно осведомлен и немало над этой привлекательностью работал. Но интерес Ильи, такой понятный и даже лестный, все же оставлял некий неприятный осадок, словно эхо слабости, позорной нужды и особенно грязного стыда.
И, несмотря на ошалевший во время интимного ощупывания вид, Илья нашел в себе силы вернуться к спине.
- Непростая вам предстоит работенка, - Соло сам вовсю шарил под Курякинской майкой, собирая жар недавней погони и запах суточного пота, просовывал пальцы за ремень, чтобы тронуть, почувствовать, как совсем рядом бьется и пульсирует чужое желание.
- Да уж, таких как ты поискать, - Илья выдал свою реплику и, мазнув Соло губами по губам, снова ушел к его виску, чтобы шепнуть горячечно и больно, - еще. Еще потрогай! Прикоснись. Руки твои, Соло. Ведь ты же видел все, знал, потому и дразнил, признай!
- Кроме моей одежды ему ведь понадобится еще выстрел в спину. Приметных ожогов или ран я, к счастью, не получал, - от этого нежданного признания в любви к его рукам, их форме, их мастерству Соло заволновался как мальчишка. А Илья все не умолкал, нашептывал ему в висок, как в Риме завидовал воровским фокусам с замками и сейфом, как пялился на наливавшую им по прощальной порции руку, как потом раз за разом засматривался, с усилием заставлял себя отводить взгляд. Как мучился, гадая, заметил ли Соло это пристальное и непристойное внимание. – Досадно будет, если после всех усилий «меня» не обнаружат.
- Я в прилив сброшу, найдут, - достаточно громко, но уже совсем не ровно, с возбужденной хрипотцой обещал Илья, снова добираясь до вожделенной задницы и снова отступая.
- Ну, тогда я спокоен, - от их тискания Соло завелся достаточно, чтобы прошлое, все эти углы, подворотни и беспомощность некоторое время не волновало его. Он сам обнял теснее, лапал без ограничений, притерся пахом к Курякинскому бедру, пачкая его брюки своей смазкой.
Неблагодарный сукин сын Уэверли мог идти к черту. У Соло был тот, кто ждал его, следил за ним, страхуя, спасая его раз за разом, тот, кто слишком хорошо понимал, что пришлось пережить во время этой миссии. В распоряжении Соло теперь были сильные руки преданного, надежного как броня советского танка Ильи, а значит, призрак Джунто никогда за ним не придет.
И все-таки я заканчиваю.
Илья/Соло, мафиозное АУ, ок 8 тыс слов. Разбивка на части иная, чем прежде.
Часть 1Агенту Соло предстояло сыграть роль американского представителя «итальянской семьи» для внедрения в Сицилийскую мафию. Костюмы и шляпы Соло носил как Бог, его итальянский с гангстерским сленгом высоко оценил специалист Уэверли. И только Курякин, на которого ложилась обязанность дистанционного наблюдения, заявил, что Наполеон не похож на урожденного консильери.
Соло, войдя в роль, прохаживался по номеру, беседовал с воображаемым доном, а Илья, каким-то неведомым образом оказавшийся экспертом в том, что касалось «Коза Ностра», его критиковал. Они правили все, и Наполеон, поначалу не воспринимавший педантичность напарника всерьез, понял, что мог проколоться в первую же встречу «с родней» на тысяче и одной почему-то неучтенной британской разведкой мелочи.
- Никуда не годится. Ты целуешь без привязанности, без чувства.
- Боюсь, едва знакомые мужчины могут неверно истолковать излишнее рвение, - Соло, научившийся подворачивать манжеты «по-сицилийски» и правильно подзывать к себе человека на разговор, не думал, что возникнут проблемы с поцелуями. Это у него-то?
- В том и дело, даже если ты их первый раз видишь, они все равно – семья, которой ты предан до последней капли крови. Поцелуй, как и рукопожатие, должен это отражать.
- Попахивает инцестом, - Соло снова отошел к стойке, чтобы перебить вкус Ильи вкусом виски. Тренинг затягивался, а выпито уже было немало.
- Попахивает провалом, Ковбой. Ты отца или дядюшек что ли никогда не целовал?
Соло со всем вниманием поболтал остатки виски в стакане. Он и сам понимал, как важен правильный язык тела для людей, поколениями шлифовавших навык отличать своих от чужих.
Он целовал быстро, легко – и его называли деткой из пригорода.
Он задерживал губы у чужой кожи – и Илья демонстративно проверял, на месте ли его бумажник.
Соло затаивал дыхание – и это не вызывало доверия. Он выдыхал – и Курякин вспоминал неопытных мальчиков из восточной части Булонского леса.
- Стоп, - не выдержал Соло. – Откуда ты-то об этом знаешь? – если сейчас окажется, что Илья и там бывал под прикрытием, Наполеон купит себе пару звездно-полосатых носков.
- Я кое-кого туда сопровождал, доволен?
- Сначала итальянская мафия, теперь французские проституты, а завтра окажется, что ты лично знаком с Кеннеди, Большевик?
- Не волнуйся, Ковбой, меня натаскивали только на работу в Европе. Продолжим?
С предложением Илья слегка поспешил, поторопился на долю секунды.
Но он имел дело с человеком, который за этот промежуток времени успел вытянуть приглашение на вечеринку из внутреннего кармана пиджака своего будущего шефа.
Соло присмотрелся внимательнее, отметил скрываемое за обычной непробиваемостью раскаленное напряжение, мелкие рывки пальцев, встающие дыбом от его дыхания волоски на шее. Неожиданно.
На ухоженный вид, продуманный крой костюма и дипломатичную гибкость Наполеона клевали не только женщины. В этом не было ничего нового и приятного - не обрубленное вовремя нежеланное влечение дорого ему обходилось.
Подростком Наполеон воровал не чаще, чем его вечно голодные сверстники из середнячков Куинси. Мать убивалась на трех работах, чтобы сохранить дом в относительно приличном районе, мечтала, что сын станет адвокатом. Только к шестнадцати смазливый, в блудного папашу, Соло оценил ее труды. Он вдруг увидел, как постарела мама, которую он по детской привычке считал красавицей, что руки ее в мозолях и давно потеряли форму от работы в прачке. И все это ради него. Мать никогда не упрекала его в неблагодарности, не предсказывала как другие родители, что он кончит в тюрьме, наоборот, она безоглядно любила и всегда верила в сына. Ради нее Наполеон взялся за ум, со всем рвением занялся учебой и быть бы ему адвокатом, если бы не мясник, которому Соло из-за стесненного положения успели задолжать.
Старине Фрэнки было около пятидесяти, но из-за беспрестанного курения он выглядел старше и в тусклом магазинном свете очень смахивал на собрата выставленных на витрине оплывших ушастых хряков. Хотя у него было собственное и неплохо идущее дело, женщины почему-то у Свиной Башки не задерживались. Может потому, что он с одинаковым удовольствием бегал с топором и за свиньями, и за людьми.
Мать неохотно отпускала Наполеона в мясную лавку, но тот, объявив себя мужчиной в семье, принял на себя эту неприятную обязанность. В тот раз он принес только треть того, что задолжал, и собирался просить об отсрочке. А когда Фрэнки сказал, что подождет денег в обмен на пустяковую работенку, Наполеон, словно не было в его жизни улицы и ее наглядных уроков, бараном поплелся за ним в угол подсобки. Все-таки мать от многого его уберегла – когда Фрэнки достал из штанов свой отросток и поболтал им, Соло не сразу испугался. Если бы он заорал или попытался отбиться, то отделался бы несколькими затрещинами и угрозами. Но он был мальчиком из почти приличного района, а потому застыдился, промолчал, под тяжестью мужской руки все же встал на колени. И вот тогда действительно познакомился со стыдом, которого прежде, оказывается, не знал. Зажатый у стены он давился и плакал, пока горячий, пахнущий свиной шкурой член тыкался ему в рот. Он пробовал оттолкнуть чужое безжалостно настойчивое тело и навсегда запомнил вид своих жалких, слабых мальчишеских рук, боль от вырываемых из затылка волос и ощущение глухой стены за спиной. Когда Фрэнки спустил ему за щеку, Наполеона вырвало желчью и спермой, так что напоследок ему, еще содрогающемуся от спазмов, кинули тряпку на голову и велели прибрать за собой.
Возвратившийся домой и, разумеется, ни слова не сказавший матери, Соло был уверен в одном – больше в его жизни подобного не случится. Он стал по вечерам ходить на спортивную площадку, где иногда давали бесплатные уроки бокса и за какие-нибудь полгода, несмотря на скудное питание, нарастил недурную мускулатуру.
Спустя годы, став солдатом, а затем агентом разведки, Соло понимал, что там, у бара, все могло бы обернуться намного хуже, но в ту злополучную ночь он так, конечно же, не думал. Почему те три пьяных матроса привязались именно к нему? Потому что, проводив подружку, он возвращался без компании? Потому что одет был с тем немногим шиком, который мог себе позволить? Уроки бокса не пропали даром, кое-кого Наполеон все же задел, за это ему сломали нос и пару ребер, прежде чем вставили в рот рукоять складного ножа, чтобы не вздумал укусить.
В ту ночь, смывая кровь, грязь и сперму в канаве, Соло понял – какие бы клятвы он себе ни давал, это не в последний раз.
Мать умоляла его не уходить в армию, но Наполеон, осознанно гнавшийся за общепринятой мужественностью, все же записался добровольцем.
В казармах творилось всякое, но в основном по согласию, так что единственный, кто вызывал у Соло приступы тошнотворного омерзения, был их лейтенант, обожавший хватать солдат за задницы. Ночами, как и все сверстники, Наполеон время от времени подрачивал на фотокарточки подружек, и ему не мешало, если двое или больше его сослуживцев возились на соседних койках. Иногда он прислушивался к этой возне, иногда на чужие стоны вставало, но если к нему кто-то подкатывал, Соло доходчиво отшивал.
Это случилось во Франции, в самом конце войны, когда Наполеон уже знал, как быстро и с минимальным риском заработать, имея только форму, оружие и знания из десятков монографий, справочников и каталогов предметов искусства. Он и еще четверо таких же сообразительных солдат присматривались к одному старому особняку, но расчет на не забывших страхи оккупации местных не оправдался – хозяин встретил их с ружьем и предложил прогуляться к его французскому черту. Парни отступились, а Наполеон вернулся той же ночью один, через окно.
Он не стал хватать первое, что оказалось ценным, а сперва осмотрелся, поискал тайники, проявил некую воровскую вежливость, именно поэтому его не пристрелили со спины. Под дулом ружья Соло приготовил чай на две персоны, и они с хозяином, чье имя он так и не узнал, прекрасно побеседовали. За то, чтобы выйти целым из этого дома и остаться в армии, нужно было заплатить. В этот раз Наполеон встал на колени без какого-либо принуждающего жеста, ему даже не понадобилось угрожать ружьем. Стена, угол за спиной, сколько бы ни было до них, вновь навалились на Соло неподъемной, обезоруживающей тяжестью, делая беспомощным и послушным направляющей руке. Он больше не был мальчишкой, не был глуп, но это ничего не меняло. В какой-то момент, задыхаясь, он взялся за бедра француза, отодвигая его от себя - мужские, мускулистые и все же такие слабые руки.
Позже, посещая в Париже курс лекций вольным слушателем, Соло несколько раз снимал мужчин, нарочно выбирая худощавых и податливых, но получил только доведенную до автоматизма механику и нарочито женские ужимки. Мужчины его не заинтересовали, но, к сожалению, сам он продолжал их привлекать.
Как ни странно, именно в воровской среде Наполеону ни разу не пришлось расплачиваться на коленях, его обманывали, почти каждый пытался подставить, но всегда это был только вопрос денег, и такой расклад его более чем устраивал.
Прошли годы, поимка Соло стала головной болью интерпола, а он сам уже не вспоминал, каково было валяться в подворотне с вывихнутой челюстью. Стена за спиной возникла внезапно.
Наполеон слушал Сандерса, не считающего нужным скрывать свое отношение даже при посторонних, и чувствовал, что его уже такие опытные руки все еще слабы.
Теперь ему хотелось бы верить, что Курякин со своей советской порядочностью не станет вымогать «небольшие услуги взамен». Хотелось бы. Но в таких делах Соло не верил никому.
А значит, пора прекращать целоваться.
- У тебя все еще не получается, - Илья оставался деловито спокойным, но Соло теперь видел то, чего не замечал в нем раньше: сжатую в ожидании пружину внутри и более личное внимание.
- Сделаем перерыв, - отчуждать того, кому уже почти привык подставлять спину, было досадно. Какого черта ты не закрутил с Габи, Большевик?
Соло собирался сбежать, и Курякин это почуял, подтвердив тем самым не только свой охотничий опыт, но и то, что был заинтересован в «добыче».
- Постой, - Илья даже придержал его за локоть. – Давай, я покажу как надо.
Эта неожиданная деликатность, едва ощутимая неуверенность и остатки былой солидарности разоружили почти вышедшего из номера Наполеона.
- Мастер-класс? – оборачиваясь, он не успел до конца убрать из глаз ту сковывающую обреченность, накатывавшую, когда его загоняли в угол. Соло улыбнулся, бодрясь, натягивая привычную для Большевика маску.
Но было поздно – Илья успел увидеть. Хорошо бы он не понял, что именно.
- Я покажу, - разом потерявшая свою природную жесткость ладонь, обняла локоть Соло. – Если ты хочешь.
Все было плохо.
- Сначала тебя встретят шестерки, мелочь на побегушках. Тут важно не обидеть, но при этом не позволить никакой фамильярности. Ты – консильери, а их держат только из-за родства.
Илья приветливо, сдержанно кивнул Соло, коротко пожал руку и едва, вскользь коснулся щекой его скулы.
Просто. Быстро. Безлично.
- Затем, по прибытии к тебе подойдут доверенный капо с подручными. Если никого не узнаешь, первым подойдешь к тому, чей взгляд тебе меньше всех понравится, и это окажется капо.
Сосредоточенно и веско Курякин взглянул прямо в глаза и руку сжал, демонстрируя твердость, к щеке едва ощутимо прикоснулся губами.
- В доме тебя встретит хозяйка с сопровождающими. Не вздумай распускать перед ними хвост, Ковбой - кастрируют быстрее, чем у вас делают «колумбийские галстуки». Женщины – это Девы Марии вне зависимости от возраста и поведения. Тебе надо придумать себе невесту или постоянную подругу и хранить ей верность. В остальном, думаю, с женщинами ты сам поймешь, как себя вести.
К дону тебя сопроводят консильери – это, считай, твои старшие товарищи, на которых ты собираешься равняться. – Илья приобнял Наполеона за плечи, поцеловал, слегка причмокнув, и сам подставил щеку для поцелуя.
Получилось в меру доверительно и со сдержанным почтением.
- Дон Сальваторе имеет весьма современные взгляды, но под давлением своих капо поддерживает видимость приверженца традиций…
- Постой, - Соло, хоть его все еще не оставляло мерзкое предчувствие угла, не упускал ни слова, ни жеста. – Этого не было в досье.
- В досье Уэверли – нет. Времени мало, слушай дальше. Когда подойдешь целовать руку, покажи немного американского. Улыбки твоей должно хватить.
Наполеон вслушивался в подробности и аналитические заключения, собранные КГБ на клан Греко, и старался не показать, как ему неуютно из-за стоящего слишком близко Курякина. Илья прямо сейчас спасал его, выдавая, без сомнений, секретную информацию, покупая за данные разведки жизнь «американского ворюги» и по совместительству непрошенного напарника.
За это стоило быть благодарным. Возможно, настолько благодарным, насколько о том мечталось скрывающему вожделение Илье. Хотя Соло, разумеется, предпочел бы отплатить по-другому.
Наконец, раздалось контрольное «пробуй», и Наполеон натянул шкуру младшего консильери. Он поприветствовал в лице Курякина всю семью снизу доверху: жал руку капо, благоговел перед хозяйкой, когда он, для демонстрации равенства, обнял напарника и тронул губами его щеку – получилось слишком близко ко рту – Илья заметно дрогнул.
- Ну? – Соло так погрузился в роль и был так доволен исполнением, что исчезло мучительное ожидание угла, где ему придется встать на колени и орально обслужить очередной член.
- Не годится, - устало резюмировал Курякин.
Нога 46-го размера пинком сбросила Наполеона с пьедестала.
-Заметно, что совесть у тебя дрессированная, можно догадаться, что вор, но видно, что красть ты начинал с еды. Ты слишком стараешься, продаешь себя, как с Викторией Винчигуэрра, только здесь тебя не возьмут на подозрение, а сразу выпустят кишки. Выросшие под крылом «семьи» привычны к уважению, поклонению и требуют его.
- Готов спорить, мне поклонялись чаще, чем тебе, - Соло по-настоящему уязвило то, что его игра Илью не впечатлила.
- Не пожилые графини, Ковбой. А мужчины, бойцы, по твоему слову отправляющиеся умирать, женщины, с кухонным ножом бросающиеся на твоих врагов, дети, которые преданны тебе больше, чем собственным родителям. Понял разницу? Сядь, - Илья подтолкнул его к креслу, а сам отвернулся и допил оставшийся в стакане виски.
Слова не требовались – в том, как Курякин подошел к сидящему Наполеону, как поклонился, было больше правдивого почтения и причастности, чем можно передать вербально. В том, как Илья наклонился, целуя перстень на мизинце Соло, была готовность умереть по приказу. В том, как агент КГБ встал на колени у кресла и снова как к святыне приложился уже не к кольцу, а к пальцу была монументальная преданность и нестираемая временем любовь.
У Наполеона пересохло во рту.
Он смотрел на то, как Илья запечатлевает свою отчего-то не унизительную принадлежность, целуя кисть его руки, и не знал, что с этим делать.
- Все, что прикажешь, - подталкивая его к действию, тихо проговорил Илья.
Все?
Соло больше от обиды за свой провал, чем, проверяя предел дозволенного, двинул ногой, уперся носком туфли в колено Курякина.
- Целуй.
На этом и должен был закончиться их нерядовой тренинг, Илья вспылил бы и перевернул кресло вместе с провокатором.
Вместо этого, неудобно изогнувшись, Курякин облобызал его обувь. Не просто наклонился и сделал вид – Соло почувствовал, как прижимаются губы к отполированной коже. И тогда родилась новая, подстегнутая безнаказанностью, подсказанная собственным возродившимся страхом мысль.
Конечно, ему хотелось иногда большей сговорчивости напарника, хотелось иметь рычаг давления на несгибаемого Большевика. Но Соло никогда не думал о том, чтобы унизить Илью таким вот образом, не представлял его перед собой принимающим. В том проклятом углу всегда оказывался сам Наполеон.
И вот теперь можно все.
Так почему бы и нет?
Соло переложил руку с подлокотника себе на колено, слегка развел ноги в стороны и требовательно постучал пальцем.
Илья все понял правильно, как будто ждал именно этого.
Он вернулся к руке, но ненадолго. Без спроса, без предупреждающего взгляда, но так естественно Курякин вклинился меж колен Соло, каким-то образом не теряя при этом мужественной почтительности. Аккуратно, без проститутской поспешности и без недобровольной медлительности Илья расстегнул, приспустил одежду и, только выправив член из белья, взглянул Соло в лицо.
Наполеон и сам удивился тому, что успел возбудиться, ведь ситуация для него к тому совсем не располагала. Неофициальный, но все же инструктаж, напарник, двухметровый, привычный, не умеющий держать себя в руках Большевик. Себя, может, и нет, а вот Соло Илья держал правильно. И поцелуи вокруг головки не были неприятны. И первые, на пробу, облизывания.
Когда Илья взялся сосать всерьез, помогая себе рукой, подпирая член языком, пропуская все глубже в горло, Наполеон уже не отвлекался на мысли и сомнения, все, что его интересовало - это ритмичные, по-мужски жесткие движения. Он придерживал Илью за затылок, и толкался ему в рот тогда, когда этого хотелось – Илья принимал все, и принимал до конца.
Перед самим оргазмом Курякин все-таки выдал свою личную заинтересованность – стиснул свободной рукой бедро Соло возле паха, смял брючную ткань, обласкал не потому, что так было нужно, а потому что захотел и не удержался.
Вид этой сильной руки, жадных пальцев, проступившего на миг тщательно запрятанного желания кое-что сдвинул в представлениях Соло о мужском минете.
Кончив, Наполеон прикрыл глаза и откинулся в кресле, чувствуя, как Илья осторожно поправляет его одежду. Как благодарить за такое? Благодарить ли? Когда он открыл глаза, Ильи уже не было в номере.
Часть 2Его приезд был приурочен к юбилею дона Сальваторе, Николо Джунто и красавец Кадиллак Эльдорадо выступали в качестве подарка. Настоящего Джунто со всеми предосторожностями вывели из игры еще в Чикагском аэропорту, освободив место агенту Соло.
В аэропорту его встретили парни, точь-в-точь похожие на наемников Винчигуэрра. Его обхлопали по карманам во время приветственных поцелуев, и консильери Джунто ухмыльнулся с брезгливым пониманием.
Следуя на кадиллаке в хвост сопровождающим, Наполеон еще раз мысленно прокрутил основные моменты, на которых, по словам Ильи, «провисал». Мысль споткнулась на втиснувшемся в рабочий ряд воспоминании о сильной, сжимающей его бедро руке.
Первым, кого Наполеон увидел, выступив из машины, оказался капо Винсенте, палач семьи Греко. Взгляд, пробивающий насквозь, и аура убийцы для которого каждый встречный потенциально мясо - вот на что напоролся Соло и невольно припомнил число раскрытых до него агентов и то, что согласно досье, потом сделала команда Винсенте с семьями этих агентов.
«Ты для них свой», - вкладывал, впечатывал в него Илья. И таки впечатал.
Соло протянул сухую, не выдающую его волнения, ладонь капо и кивнул, не без почтительного ужаса оглядывая живую легенду. Капо придержал его руку, присмотрелся пристальнее, нарочно заставляя нервничать. Тогда Наполеон представил, что за его плечом стоит Курякин, примериваясь к ощерившему на напарника зубы капо, и хмыкнул, вопросительно приподнимая брови.
Винсенте вернул ухмылку и неожиданно вполне дружелюбным образом похлопал его по щеке.
- На фото ты больше смахивал на отца, земля ему пухом, а сейчас вижу – в материнскую породу пошел.
Значит, все-таки была фотография, о которой разведка Уэверли не знала – они ставили на то, что Николо в Италии никто не знал в лицо, и Соло еще на этапе подготовки этот момент показался сомнительным. С Джунто у него действительно имелось некоторое сходство, но и только.
- А что жену не привез? – не отпуская руки и все еще сверля гостя взглядом, допрашивал капо.
- Карм заканчивает колледж, приедет ко мне, как сдаст экзамены.
Упоминание о женском образовании толкнуло Винсенте на целую лекцию о традиционном доме и браке, между делом капо ощупывал ладонь Соло, вызнавая прошлое не хуже матерого хироманта. Напоследок он обнял «троюродного племянника» за плечи и развернул к машине, которую в это самое время проверяли скеллером. Уэверли велел оснастить кадиллак по полной, Илья обещал этим заняться.
Поэтому теперь Соло спокойно ожидал окончания поисков, зная, что выключенные передатчики затерялись где-то в Курякинском чемодане.
Из рук боевиков Наполеон попал в чисто женские руки. Сначала хозяйка, по-матерински тепло расцеловав его в щеки, взъерошила волосы на затылке, а потом ненавязчиво провела пальцем по воротнику его рубашки и под отворотом пиджака. Затем его взяли в плотное кольцо многочисленные тети с кузинами и, спрашивая одновременно о здоровье родственников и особенностях образа жизни американок, обшарили всего. Пришлось немного рассказать о своей горячей любви к оставленной в Чикаго невесте, чтобы немного остудить поклонниц, обыскивающих совсем уж бесстыдно.
Среди консильери попадались известные британской разведке личности, но весь страх остался у капо Винсенте. С доном Сальваторе тоже прошло гладко, и Наполеона оставили гостить в хозяйском доме.
Следуя совету Ильи, он не гулял по Палермо в одиночку и в кафе, где его ждал связной, не пытался наведаться. Ему нашли работу в семейном ресторане, и Соло с удовольствием перенимал секреты настоящей итальянской кухни у собрата Лоренцо.
Сверстник Соло обаятельный балагур шеф-повар Лоренцо Ферро умел располагать к себе людей и держался так, что ничем не напоминал члена мафиозной семьи. Наполеон, подкупленный их с Лоренцо сходством, даже решил, что вся работа шефа заключается в составлении и следовании меню. А потом придя к открытию, нашел белого от кровопотери Ферро в подсобке - накануне был налет, и того серьезно зацепило. Оказалось, что добродушный парень Лоренцо, обожавший двух своих дочек, и подкармливавший бродячих собак, является одним из ближних солдат капо Винсенте и претендует на то, чтобы стать преемником Палача.
Соло к тому времени уже насмотрелся на официантов, меняющих у личных шкафчиков пистолеты на форменные фартуки, на поставщиков продуктов и вин, которые переговаривались с Лоренцо после приветственных поцелуев. При Наполеоне первое время все замолкали, но Ферро за него поручился и даже оставил вместо себя на кухне, пока отлеживался после ранения – это была высшая мера доверия.
В отсутствие шефа одна просительница рискнула обратиться к замещающему его Соло. Она являлась хозяйкой молочной лавки, с которой надлежало платить отступные, но дела шли плохо, и женщина, целуя руку Наполеону, молила об отсрочке и защите от слишком резвых сборщиков. Он принял эту просьбу близко к сердцу и посетил капо Армандо, державшего ту часть города. Тот угостил Наполеона рыбой с пряностями по рецепту своей бабушки и очень вежливо посоветовал не лезть не в свое дело. Соло проявил настойчивость, упирая на почтение к пожилой женщине, и тем самым приблизил неизбежный ритуал своего «крещения». Выглядело так, как будто капо внял его словам – он обещал разобраться и проводил американского консильери до порога. А ночью Соло подняли с постели и, дав время одеться, вручили бейсбольную биту – подарок от Армандо. Его отвезли к той самой молочной лавке, велели самому забрать долг у хозяйки и научить ее платить вовремя.
«Можешь не скрывать, что тебе неприятно, но никогда, понял, никогда не отказывайся исполнить приказ».
Когда Соло кивал на Курякинские инструкции, он и представить себе не мог, что приказ будет заключаться в запугивании беспомощной вдовы. Будь он один, он бы попытался договориться, но за ним наблюдали и ждали шоу. Пришлось устроить шоу. Пришлось дать пощечину той, которая просила его о защите, и тащить за волосы по полу ее едва одетую дочь, пришлось бить аккуратно расставленные бутылки с молоком и витрины, слыша плач и мольбы, отталкивая ползающую перед ним на коленях по осколкам хозяйку.
Ведь правило Девы Марии распространялось только на женщин клана Греко.
Выходящий из лавки Наполеон действительно ощущал себя «крещенным» в новую жизнь. Здесь его не мучило ожидание угла за спиной, слабости в руках, тошнотворного вкуса мочи и спермы во рту. Новая жизнь – новый кошмар с лицом седой рыдающей от страха женщины, протягивающей ему в окровавленных руках пригоршню дешевых побрякушек и мятых купюр.
«Пожалуйста! Пожалуйста, возьмите! Этого хватит?»
Такова была плата за состязание в остроумии с Лоренцо, за право приветствовать приходящих членов семьи и принимать из рук супруги дона обязательную чашку вечернего чая. Бреясь утром этого чертового дня, Соло склонялся к мысли, что если бы его забросили на более длительный срок, он бы справился. Спустя двадцать часов ему, уходящему из молочной лавки, ничего так не хотелось, как проломить этой самой битой башку одобрительно хлопающему его по спине Армандо-младшему, а затем Уэверли.
- Тебе нужен «якорь» - сильное положительное воспоминание, подкрепленное вещью или простым жестом, способное помочь тебе сохранить баланс, - за некоторое время до учебных поцелуев настоятельно посоветовал, а вернее приказал, Курякин и для наглядности сжал левую руку в кулак, чтобы ремешок часов впился в запястье.
- Старо как мир, - приноравливаясь доставать пистолет из рукава или кармана плаща, парировал Соло. – И чем им наплечная кобура не угодила?
- Потому что ее носят полицейские, и еще так при необходимости можно выстрелить прямо через карман. А насчет «якоря» подумай.
Двадцать лет назад, ощупывая нос, сломанный ублюдками в морской форме, и развороченный рот Наполеон уже не был настолько наивен, чтобы мечтать о мести. Он знал, что по этому счету не расплатится никогда, и от этого хотелось спрыгнуть с моста. Жизнь, набитая девчонками, подработками и тут же кражами, мечтами о шикарных джазовиках и пятью обязательными для поступления в университет предметами, валялась перед Соло раздавленная до состояния помоев, оставалось только пнуть ее с Вашингтона. Но была еще мама. Мама с ума сойдет, если с ним что-то случится. Наполеон только представил, что с ней станет, когда копы покажут ей для опознания объеденный рыбами труп и, скуля от боли, начал приводить себя в порядок. По дороге к папаше одного своего приятеля, мастерски вправляющего кости, Соло думал о мамином панфорте – она специально делала послаще и помягче, как ему нравилось.
Конечно, Наполеон не стал бы предъявлять Илье этот итальянский эквивалент русского пряника в качестве «якоря», но запах еще теплой выпечки с сахарной коркой оказывал на него должное умиротворяющее действие.
Новая жизнь в качестве мафиозной марионетки показала несостоятельность дорогого его памяти десерта.
Садясь в машину, Соло заметил у Армандо-младшего рукоять пистолета в кармане и, хоть не опознал модель, прикинул, что должно быть не меньше шести патронов. А значит, хватит и на выродка-сыночка, и на водителя, и на двух подручных. Или можно напроситься в гости к Армандо-старшему, поблагодарить за подарок. Наполеон мог бы отблагодарить и капо, и всех, кто окажется поблизости свинцовыми поцелуями в лоб. Или он мог бы попросить у Лоренцо ствол – давно пора – а потом вернуться в дом дона Сальваторе.
Наполеон прислонился лбом к холодному, подрагивающему стеклу и с силой зажмурился - у него припадок, истерика. Уму непостижимо. После всего. После войны, долгого пути в когорту европейской воровской элиты, после всей той грязи, в которой его с наслаждением валяло ЦРУ. После десятков стен. Его сломала кучка живущих по дикарским законам «чести» бандитов.
От напряжения заныли мышцы, надрываясь в тон рвущемуся с цепи разуму. Соло приоткрыл глаза и успел увидеть силуэт высокого мужчины, отступившего в проулок, подальше от мутноватого, сырно-желтого фонарного света. И Наполеон вспомнил, как вот так же через стекло смотрел на неизвестно как нашедшего его, все-таки пришедшего за ним Илью. Курякин из воспоминания снова приложил палец к губам, прося потерпеть еще немного, подождать, промолчать.
Наполеон кивнул ему, скользя лбом по дверному стеклу.
Когда агенту начинает казаться, что его цель теряет смысл, спасает «якорь».
Соло вернулся в чутко спящий, знающий о нем все, кроме его цели и крови, дом, запер за собой входную дверь и поднялся в отведенную ему комнату. Когда все закончится, надо будет спросить у Ильи, можно ли напиться до такого состояния, чтобы хоть на время выблевать из себя эту отраву. Курякин должен знать.
Что вы сделаете, если вдруг обнаружите в своей постели брюнетку с четвертым размером груди?
А теперь представьте, что она, разлегшаяся на покрывале и соблазнительно приспустившая лямку сорочки – несовершеннолетняя дочь босса Сицилийской мафии.
В известных Соло языках для описания ситуации и заодно поведения девушки имелось одно емкое слово русского происхождения, которое Курякин не употреблял никогда.
«Мария», родители дают своим дочерям это имя, подразумевая жизненный путь Пресвятой Девы, и часто не подозревают, какая грешница Магдалина вырастает из девственного цветка.
При знакомстве с «племянницей» Соло едва обратил внимание на по-детски пухленькую мамину любимицу, пытаясь вырваться из когтей взрослых хищниц. Но уже на второй день пребывания под крышей дона Сальваторе он понял, сколько проблем может принести эта рано созревшая девочка.
Наполеон стал задерживаться в ресторане, чтобы не ужинать с семьей гостеприимного дона, потому что Мария, садилась между ним и отцом. Ее смелости, а может отчаяния хватало, чтобы жаться к «дядюшке» бедром, тереть своей стопой его ногу и даже пробираться под прикрытием длинной скатерти к карманам его брюк. И все это прямо перед «неусыпным» родительским оком! Марию можно было понять – ее одноклассницы уже вовсю тискались с прыщавыми сверстниками и бегали на танцы. Но во всей Италии не нашлось бы самоубийцы, рискнувшего «оттанцевать» Марию Греко. И, судя по тому, как с ней носились родители, в ближайшие лет двадцать не найдется. Соло сделал верные выводы и постарался сталкиваться с Марией как можно реже, запирался на ночь, оставляя ключ в замке. Напор у «племянницы» был отнюдь не девичий и желания тоже – рассчитывающие лишь на поцелуи и записочки, не пытаются ворваться к вам в душ.
И в вашу постель покрасоваться в ночной сорочке не приходят.
- Попробуешь уйти – я закричу, - едва Соло сделал шаг назад, предупредила «дева».
«Я не первый», - понял Наполеон.
«Даже не в первой десятке», - подумалось ему через несколько минут, когда Мария без какого-либо смущения объяснила, что и как он должен сделать. Достойная дочь своей семьи.
Когда уговоры, любимая невеста и прочие причины не сработали, Соло стал торговаться. И Мария, предсказуемо, клюнула на то, что он ей продал под соусом «все девчонки сходят от этого с ума».
Если после молочной лавки в Соло умер воровской азарт, то теперь, кажется, придется вычеркнуть из досье строчку «соблазнитель». Навыки и опыт никуда не денутся, но опускаясь на колени перед шестнадцатилетней не-девой, Наполеон понимал, что теперь для собственного удовольствия захочет и сможет нескоро.
Как бы там ни было, он должен был прожить в этом доме еще неделю.
День, когда в сейфе дона Сальваторе окажутся переданные туда на хранение копии данных о ядерной программе Великобритании, Соло ждал, нарезая мясо и поджаривая его отдельно от овощей. Вместе с бумагами первой необходимости неплохо было бы вынести еще и списки высокопоставленных лиц , организовавших нарко-траффик по всей Европе. Но больше всего Уэверли переживал, конечно же, за старушку Британию, поздно распознавшую предателя среди своих служащих.
Лоренцо, еще бледный после ранения, но уже по-прежнему громкий, как настоящий итальянский шеф, с пониманием отнесся к просьбе Соло и вечером того же дня раздобыл «чистый» ствол. Наполеон не уронил престиж его кухни, пока он отпаивался дома гранатовым соком, так что Ферро был на многое готов ради «брата». Он настойчиво предлагал Соло поселиться неподалеку, жаждал дружить семьями и даже планировал отдать одну из своих драгоценных дочек за сына, который обязательно должен был появиться у четы Джунто.
Конечно же, Наполеона познакомили с сеньорой и сеньоритами Ферро. Он провел приятный вечер в их семье, присматриваясь и понимая, что это могла бы быть его жизнь, его жена и дети. Когда Лоренцо, несмотря на протесты, вышел его проводить, Соло, зараженный его искренностью, едва удержался от вопроса «Где же ты настоящий?»
Отдыхая от детского гама, они не спеша дошли до очередного перекрестка и столкнулись с компанией припозднившихся туристов, судя по речи и манере одеваться – русских. Одна женщина из этой небольшой группы на всю улицу возмущалась тем, что ее муж преспокойнейший толстячок в очках никак не может привести их в отель «здесь же полно воров!». А вот молодняк – старшие школьники или студенты – наоборот старались свернуть и погулять еще. Наполеон повернулся к Лоренцо с подходящим к ситуации анекдотом, но запнулся, увидев лицо Ферро, и сразу нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки.
- И не скажешь главного? – Соло устал повторять десять небиблейских заповедей расхаживающему по комнате и болезненно реагирующему на каждую его ошибку Курякину. – На чем провалился ваш агент?
- Он не провалился, - после долгой паузы ответил Илья.
Могла быть сотня причин, по которым Лоренцо Ферро, итальянец до мозга костей, забывшись, с ностальгической тоской вслушивался в русскую речь. Но так же существовала одна, перевешивающая все и вся причина, чтобы убрать любого, кто заподозрит его в этом – сеньора и маленькие сеньориты.
Стоило Соло освоиться, наладить с «семьей» минимально болезненные отношения, как наступило время действовать.
Кажущийся карандашным наброском на фоне сопровождающих его итальянцев англичанин прибыл сразу после завтрака – Соло почти столкнулся с ним в дверях.
Номер девять в списке потенциальных и действующих государственных изменников – кузен секретаря премьер-министра.
Наполеон поздоровался с по-утреннему раздраженным, курящим у порога капо Винсенте и прогулочным шагом отправился на работу. Он всегда ходил этим путем, через Кватро Канти, пусть и получалось дольше. Его уже узнавали работники открытых кафе, магазинов, и некоторые начинали неуверенно кланяться, Соло иногда кивал в ответ, принимая это должное уважение. Каждое утро и вечер, любуясь городом, он замечал одного-двух примелькавшихся прохожих. Видимо, Винсенте симпатизировал ему, если слежка велась так небрежно. И все-таки его «вели», а значит, неудобно расположенное кафе со связным не подходило.
Наполеон остановился у фонтана и выпил пару пригоршней воды. Оставалось надеяться, что условный знак замечен тем, кому предназначался. Если сегодня Илья не найдет способ передать ему инструменты, значит завтра повару итальянского ресторана вдруг захочется картошки фри из Динера на другом конце города. Или, как запасной вариант, придется в четный день попытаться купить в третьей кассе Массимо два билета – для себя и своего дяди.
Была вероятность, и немалая, что за недоползшие до кадиллака «жучки» Уэверли вообще отстранил Курякина, который с первого дня встал ему как кость в горле. И тогда Соло конец.
Через два дня ожидали мать и невесту Джунто, к тому времени агент Соло хотел бы уже покинуть принявшую его за своего сына Сицилию.
- Все в порядке? – Лоренцо обнял его за плечи, тут же обернулся и, погрозив ножом, напомнил Поли Бомпенсьеро о рыбе. – Ты из-за приезда Кармеллы?
Наполеон кивнул и, даже зная, что в случае необходимости Ферро разделает его как десятью минутами ранее ягненка, пожалел об истекающих часах первого в его жизни братства.
– Дом им понравится, я уверен. Лучше думай о том, как поскорее сделать мне зятя! И присмотри пока за мясом, я овощи приму.
Когда вечером Наполеон, не снимая фартука, вышел на задний дворик подышать свежим воздухом, ему уже казалось очевидным, что Илью отозвали – ну, не мог тот за месяц ни разу не попасться напарнику на глаза. Силуэт под фонарем – не в счет. Всю жизнь работавший в одиночку Соло от отчаяния был готов приписать тому мельком виденному силуэту знакомые, необходимые ему сейчас контуры. Как же он скучал по Курякинской кепке!
Из-за забора раздался удар чем-то твердым по тяжелому и матерная тирада.
Печаль и апатия Соло сгинули в момент – он узнал голос, узнал каждое слово. Месяц, чертов месяц с того вечера в номере отеля, где хваленая стойкость Ильи дала спасшую Наполеону жизнь и психическое здоровье трещину. Он с положенной медлительностью тронулся от порога – рядом курил один из официантов – и чуть запнулся от восставшего воспоминания о ласкавшей его несколько очень долгих секунд руке.
Как же он был рад увидеть за воротами склонившуюся над капотом старенького автомобиля такую знакомую фигуру! Глядя на широкую спину в серой ветровке, Соло ощутил себя уже спасенным, вернувшимся. Собой. Как будто до этого не дышал.
Он подошел, не чувствуя под собой ног, тоже наклонился, опираясь рядом с изящной для габаритов Большевика рукой.
Илья не брат ему, как Лоренцо. Не просто надежный напарник. И не совсем друг – Наполеон хорошо помнил Вика из Куинси. Так вот при виде Вика у него не взвывало от восторга и узнавания все нутро, а теперь так тянуло позвать, таяло сладостью на языке русское имя.
- Не заводится? – не полностью совладав с интонацией, спросил он сначала по-итальянски, а затем по-английски и сам поразился тому, каким чужим показался родной язык.
Илья поморщился и пьяно пошатнулся, приложившись к нему плечом, вот это – настоящее, а не иллюзия затравленного разума.
От Курякина и в самом деле разило алкоголем.
Чертово «отлично» за детальную проработку образа.
Соло так не хватало этого плеча, так хотелось прикосновений пусть урезанных, пусть в рамках легенды, что он протянул руку куда-то в недра машины, скользнув при этом голым из-за подвернутых рукавов рубашки предплечьем по Курякинской кисти.
- Думаю, проблема в этом.
То, что Наполеон знал об устройстве машин, не имело сейчас ни малейшего значения.
Илья с нетрезвой вдумчивостью покивал, тоже туда потянулся, и Соло ощутил его тяжелый выдох затылком и шеей. Затем Курякин издал едва слышный влажный звук, как будто пытался распробовать небольшой кусочек какого-то лакомства и начал напевать себе под нос популярный мотивчик. Рановато Соло отправил свою потенцию на больничный. Вдруг живо вспомнилось то свободное и молодое время, до того, как на его шее затянулся поводок ЦРУ, тогда влечение ударяло в голову крепче виски, возникало и оставалось, насмехаясь над попытками самоконтроля. Не думалось, что такое можно пережить снова. Однако вот оно несвоевременное, неуместное, преступное и, что особенно опасно – взаимное.
На Соло смотрела его собственная, знакомая потертой кожей чехла и испытанным содержимым укладка инструментов, прячущаяся возле двигателя. Надежно укрытый от посторонних глаз Курякинской спиной, он убрал ее под фартук.
- Нужно ли тебе что-то еще, детка? – перевирая слова и шальшивя, довольно четко пропел Илья рядом.
- Вот теперь должно получиться, - бодро ответил что-то еще «поправивший» Наполеон и захлопнул капот.
Когда со второй попытки видавший виды салатовый фиат завелся, его водитель махнул из окна и пробурчал что-то благодарное помогшему ему итальянцу. Итальянец кивнул в ответ со смешком и, засунув руки в карманы, ушел обратно в ресторан.
Все это видела хозяйка цветочного магазина и тут же отправилась к товарке из сувенирного со свежими сплетнями. Смелость благородного дона, починившего машину восточному варвару, которого уже больше часа осторожно обходили полицейские, была достойна обсуждения.
Часть 3 с окончанием- Вижу, мысли о Карм пошли тебе на пользу, – Лоренцо, дожидавшийся его возвращения, одобрительно похлопал по очередной туше. – Думай о ней чаще, Нико, но силы пока побереги для телятины!
Над шефским советом вместе с Наполеоном смеялась вся кухня.
До конца рабочего дня укладка пролежала в подготовленном заранее тайнике под потолочной плиткой в туалете.
Вечером Соло наведался с визитом почтения к матери Греко, поцеловал ей руку, послушал старческий бред женщины, опознавшей в нем своего младшего, застреленного двадцать лет назад сына, и умыкнул пару таблеток снотворного с ее тумбочки. А потом, благодаря супругу дона за вечерний чай, провел рукой над подносом с теплым молоком, предназначенным для сеньориты Марии. Сегодня – никаких ночных свиданий.
В семье Греко рано ложились, и в час ночи, по расчету Соло, дон с супругой, чья спальня соседствовала с кабинетом, где находился сейф, должны были спать достаточно крепко. Наверное, стоило накормить снотворным и их, но Соло решил не рисковать, ведь это не просто пожилая чета, а он умел быть бесшумным.
Два типовых замка на входной двери, старый трюк с ниткой через проход, фонарик в зубы и за работу. Стоило только начать, и Наполеон понял – скучал. Как же он скучал по замысловатым конструкциям, запирающим механизмам, уступающим не хозяину, а опыту и ловкости его, Соло, пальцев. Две последовательно отключаемых сигнализации. Старый добрый Казо пятая модель с несколькими сюрпризами, для Соло так же не новыми.
В карьере взломщика всегда есть риск не обнаружить в идеально вскрытом сейфе того за чем пришел. Наполеон к таким неудачам относился философски – нередко бывало. Но на счастье Уэверли, документы были там, где и ожидалось. Соло бегло просмотрел и прихватил еще пару интересных разведке папок, после чего, скрутив укладку инструментов, приоткрыл окно, оцарапав раму снаружи, и вернулся в свою комнату.
Следующий этап заключался в эвакуации из мафиозного гнезда.
Даже принадлежность к семье не давала ему права самовольного выхода из дома в такой час.
Уэверли считал, что при должной ловкости Наполеону удастся уйти незаметно. Илья же настойчиво предлагал другой способ.
Незаметно и тихо – это было бы замечательно, если бы с утра Соло не попался учуявший «крысу» капо Винсенте. Теперь у дома дежурили две машины наблюдателей, а соседские участки для побега через них совсем не подходили – у одного собаки на ночь спущены, а у второго вся лужайка простреливалась как на ладони. Оставалось только вперед.
То, что Ильи по каким-либо причинам может не оказаться на месте, даже не пришло Соло в голову. Сегодня. Сейчас. Его Большевик примет удар на себя.
Когда Курякин впервые обрисовал Наполеону план побега, тот отсалютовал стаканом его фантазии. Это было рискованно, но давало весомый шанс самому Наполеону уйти целым.
Соло разворошил постель, благодаря традицию спать в брюках, поместил документы в чехол укладки и обернул его вокруг тела под рубашкой на манер пояса.
Сейчас.
С пистолетом наизготовку он выбежал на порог, выстрелил в стену дома через улицу и крикнул «Держи его!». В проулке метнулась от стены длинная тень.
Погоня, травля, ускользающий зверь впереди - не дают думать ни о чем – это голые инстинкты, мышечная сила и жжение в пересушенных легких. Оглушающие азарт и страх.
«Бронежилет», - билось в висках Соло вместе с кровью. - «Пусть на нем будет бронежилет».
Он сделал то, что требовалось – указал загонщикам цель, и в то время, как боевики из одной машины ринулись в дом спасать своего дона, трое из второй бросились вдогонку за чужаком.
Наполеон должен был отстать и добраться до порта другим путем, но когда его «братья» начали палить по бегущей мишени, он развернулся к ним и крикнул «Брать живым!». А потом побежал следом за ними, даже зная, что трое для Ильи не проблема.
- Нико, ты его видел? – одним из преследователей, с которыми Соло гонял напарника по узким, петляющим улочкам, оказался Лоренцо.
- Плохо разглядел, - пытаясь сохранить дыхание, ответил Наполеон.
По указанию Ферро, знавшего здесь каждый камень, они разделились, чтобы окружить и загнать «зверя» в тупик. Судя по тому, что спустя несколько минут Соло нашел сначала одного, а затем услышал, как пристрелили второго охотника, идея была не очень удачной.
Но Курякин все же попался.
Наполеон догнал их в том самом тупике с высокой стеной.
Илья и Лоренцо, каждый с направленным на другого пистолетом. Ферро качал головой, показывая, что не может отступить, и Соло с разбега налетел ему на спину, сшибая с ног.
А их добыча снова превратилась в одну из неуловимых теней.
-Нико! Какого..?!! – поднимаясь и ища взглядом хотя бы направление, чтобы продолжить погоню, не скрыл облегчения Лоренцо. Гнать дальше он не мог – держался за недавно раненную грудь.
- Он бы убил тебя, - просто ответил Соло, прежде чем оставить брата там, в тупике на куче коробок, воняющих фруктовой гнилью.
Неловко бы получилось, если бы Курякин, не глядя, начал отстреливаться от преследующего его напарника. Илья действительно выстрелил в него дважды и оба раза даже не «в молоко», значит узнал. Уже видна была пристань и, будь светлее, можно было бы заметить и лодку, но тут, слепя фарами и буксуя в прибрежной гальке, на них вылетела машина.
Капо Винсенте собственной персоной.
Илья добрался до лодки прежде, чем капо с подручными высыпали из салона, но ему было нужно время, чтобы завести мотор. Поэтому Соло бежал так, чтобы находиться между бандитами и их целью – прикрыть…
От сильного удара в спину он рухнул вперед и проехал лицом по земле. Не удалось прикрытие.
Отвлекшийся на выстрелы Курякин выпрямился и, игнорируя кладущих пули все ближе, бегущих к нему стрелков, без спешки прицелился. Капо и двое самых резвых подручных. Три секунды. Три выстрела. Три смерти.
Все еще не умирающий, хотя в него, несомненно, попали, Наполеон поднялся и потрусил к лодке. Он впрыгнул в нее и тут же получил - теперь от Ильи – удар, сваливший его на дно, как раз тогда, когда подоспела еще одна машина.
Но этим мстителям уже ничего не светило - лодка рванула от причала, оставляя их бесноваться на берегу и подсчитывать убитых.
Рядом с головой Соло надрывался мотор, в лицо то и дело брызгала соленая вода, его подбрасывало и кренило. Кроме бортов и черного силуэта впереди Наполеон видел только бескрайнее свободное ясное Сицилийское небо. И оно отпускало ему все грехи.
Когда они были уже достаточно далеко от берега, Илья заглушил мотор и, стараясь не раскачивать лодку, добрался до напарника. Не зная чего ожидать, Наполеон закрыл глаза, замер и почувствовал, как по телу зашарили руки Ильи - хаотично, с нарастающей дрожью, увеличивающимся напряжением.
- Соло, куда..? Ответь же, мать твою, Соло!
Что, даже не «Ковбой»?
Паникующего Курякина Наполеон еще не видел, он и теперь его только слышал, пробовал поймать за руку и не мог не улыбнуться – надо же у Большевика от тревоги срывается голос!
- Спина.
Его без промедления повернули на бок как игрушечного.
Илья ощупал спину, от резкой боли Соло попробовал его отпихнуть, шипя проклятья по-итальянски, но от такого разве отобьешься?
Курякин перестал сам и наклонился, утыкаясь лбом Наполеону в плечо. Он плачет?!
Соло успел испугаться, а потом до него дошло – это не плач, а смех. Илья смеялся от облегчения, и это было так… красиво? Если его неулыбчивый Большевик умеет так смеяться, Наполеон хотел бы слышать это чаще. Его смех, его голос. Может, Илья еще и стонать от наслаждения умеет? Это Соло так же хотел бы узнать в самое ближайшее время.
- Как же тебе повезло, Ковбой!
Прощение ночного неба, последние слова, слезы мамы и Ильи – все это откладывалось на неопределенный срок, потому что от ушиба спины Соло умирать не собирался. Пуля чертовски удачно засела в его счастливой, по-настоящему счастливой воровской укладке, застряв между инструментами.
Через час Соло с Курякиным уже поднимались на борт хорошо знакомого им обоим авианосца под британским флагом.
Не то чтобы Соло рассчитывал, что его будут встречать красной ковровой дорожкой и шампанским, но обычное ироничное приветствие и снисходительное обращение Уэверли неожиданно взбесили. Соло, прошедший курс унижений у Сандерса, вдруг ощутил себя оскорбленным тем, что для шефа проделанная им работа, этот месяц, когда приходилось наступать себе на горло снова и снова – все это лишь очередная, ничем не примечательная миссия, папка на полке в архиве. И неважно, насколько большую услугу оказал арендованный агентством американец старушке Британии.
Наполеона так сорвало, что давно привыкший контролировать каждое свое слово, он успел язвительным тоном поинтересоваться у Уэверли, сколько можно было бы выручить за эти бумаги на черном рынке. А потом сообразивший чем пахнет Курякин уволок его в каюту.
- Уймись уже, Ковбой, дай, спину посмотрю, может врача надо звать.
И Соло, собиравшийся еще плеснуть ядом в адрес шефа, как-то враз успокоился. Он послушно снял расстегнутую перед Уэверли, чтобы извлечь документы, рубашку, постаравшись придать значительность этому будничному действию, ведь они с Ильей остались одни. И теперь он мог, наконец-то, узнать, чем было то стискивание бедра во время минета, и не почудилась ли ему взаимная заинтересованность там, у багажника салатового фиата.
Илья развернул его спиной к свету и долго осматривал, осторожно прикасался, просил то поднять руки, то наклониться.
- В порядке, - наконец сказал Илья, и из-за того, что стоял он чересчур близко, эти слова вместе с дыханием толкнулись Соло в самый затылок, мгновенно отдавшись эхом в паху. – А теперь снимай остальное.
Соло ждал не этого. Его так долго томившееся предвкушение, обузданные фантазии и самая натура – все требовало красиво обставленного подхода, а не форсирования событий. Как мог Илья, сам начавший увлекшую Соло игру, предпочесть ей торопливый перепих из благодарности?
Снова Наполеон оказывался на коленях, в углу, и это было даже более унизительно, чем впервые, ведь он успел захотеть то, что опять оборачивалось для него платой.
- Ты что? – Илье, стоявшему сзади, видны были только затылок, спина, плечи, но он и по ним угадал, что творилось с Соло. – Дурак. Дурак ты Наполеон. – Курякин придержал брюки Соло, расстегнутые трясущимися от слабости руками, крепко взялся за пояс рядом с пальцами Соло. – Одежда нужна, чтобы «семья» тебя больше не искала. Ты понял? Только для этого.
- Только? – о, эта грань между унижением и рухнувшими надеждами, Соло заметался между боязнью поверить и потерять.
- Остальное позже, сначала - дело.
И из-за того, как Илья сказал это, как после коснулся лицом затылка Соло, как дышал ему в волосы и сжимал кулаки на ремне, Наполеон вновь возродился с пониманием, что удача с пулей – не единственный его куш за эту ночь.
Он подался назад, оборачиваясь к Илье, несмотря на боль в спине, отголоски близких стыда и отчаяния - ему нужно было подтверждение, аванс этого «позже».
- Сначала дело, - уговаривая себя, повторил Илья, и то, что он все равно не удержался, сухо, аккуратно, но при этом как-то несмело прижался губами к приоткрытым в ожидании губам Соло – это стало авансом из авансов.
- Да, займемся делом, - с видимым смирением согласился Наполеон, когда отстранился, унося на себе отпечаток поцелуя своего Большевика, стойкий отпечаток, нестираемый, словно решение суда.
Раздевался он без спешки и излишнего позерства. Соло знал, что Илья и так не сможет отвести взгляд, и из-за этого ему не думалось ни о недобитом китайскими контрабандистами Уэверли, ни о мафиозной семье с их способами «крещения» и юными не-девами, ни о слабости собственных рук.
- Дело, - оставшись совершенно голым, нарочно соблазнительным тоном напомнил он переставшему дышать Илье.
Курякин действительно тут же отвернулся, но лишь для того чтобы запереть дверь в каюту.
Одетый, застегнутый на все пуговицы Илья подходил к нему так, словно давал возможность одуматься и прекратить в любой момент, приручая, коснулся сперва кисти, поцеловал мизинец с перстнем. Но смотрел Илья при этом так, что даже в привыкшем считать себя подарком любовницам Соло открывались новые глубины гордости.
А ведь сколько раз к засыпавшему в мафиозном логове Соло приходила отравляющая мысль, что не мог спортсмен, красавец, гордость КГБ Курякин оказаться pede, не мог даже склонность такую иметь. Обучиться и этой стороне медового шпионажа – да, пожалуйста, использовать тело в работе – почему бы и нет, помочь напарнику снять напряжение перед трудной миссией – и такое возможно. Месяц назад Соло был бы просто счастлив, если бы все оказалось так профессионально, безлично и одноразово. Но теперь после мафиозного котла Соло хотелось именно личного, хотелось видеть и знать, что вся преданность и безоглядная любовь Ильи принадлежат только ему. И возможно - с продолжением.
- Я на прослушку не проверял, - обняв за плечи, шепнул ему в висок Илья.
Работа таких, как они, никогда не отпускает.
- Так что именно ты собрался делать с моей одеждой? – негромко, но в пределах слышимости поинтересовался Наполеон и скользнул губами от скулы ко рту Ильи. После множества поцелуев с «семьей» Соло захотел показать, как он ждал именно эту встречу. И, судя по протяжному, на грани стона выдоху, Илья все прекрасно понял.
- Ее найдут на подходящем для опознания трупе, - ровно, без эмоций в голосе проговорил Курякин, в то время как руки его, обжигающе горячие, жадные, скользили, сжимали. Илья пытливо смотрел в глаза Соло, когда тянулся и дотянулся-таки до его задницы.
Наполеон нервно хмыкнул. О привлекательности этой части своего тела он был прекрасно осведомлен и немало над этой привлекательностью работал. Но интерес Ильи, такой понятный и даже лестный, все же оставлял некий неприятный осадок, словно эхо слабости, позорной нужды и особенно грязного стыда.
И, несмотря на ошалевший во время интимного ощупывания вид, Илья нашел в себе силы вернуться к спине.
- Непростая вам предстоит работенка, - Соло сам вовсю шарил под Курякинской майкой, собирая жар недавней погони и запах суточного пота, просовывал пальцы за ремень, чтобы тронуть, почувствовать, как совсем рядом бьется и пульсирует чужое желание.
- Да уж, таких как ты поискать, - Илья выдал свою реплику и, мазнув Соло губами по губам, снова ушел к его виску, чтобы шепнуть горячечно и больно, - еще. Еще потрогай! Прикоснись. Руки твои, Соло. Ведь ты же видел все, знал, потому и дразнил, признай!
- Кроме моей одежды ему ведь понадобится еще выстрел в спину. Приметных ожогов или ран я, к счастью, не получал, - от этого нежданного признания в любви к его рукам, их форме, их мастерству Соло заволновался как мальчишка. А Илья все не умолкал, нашептывал ему в висок, как в Риме завидовал воровским фокусам с замками и сейфом, как пялился на наливавшую им по прощальной порции руку, как потом раз за разом засматривался, с усилием заставлял себя отводить взгляд. Как мучился, гадая, заметил ли Соло это пристальное и непристойное внимание. – Досадно будет, если после всех усилий «меня» не обнаружат.
- Я в прилив сброшу, найдут, - достаточно громко, но уже совсем не ровно, с возбужденной хрипотцой обещал Илья, снова добираясь до вожделенной задницы и снова отступая.
- Ну, тогда я спокоен, - от их тискания Соло завелся достаточно, чтобы прошлое, все эти углы, подворотни и беспомощность некоторое время не волновало его. Он сам обнял теснее, лапал без ограничений, притерся пахом к Курякинскому бедру, пачкая его брюки своей смазкой.
Неблагодарный сукин сын Уэверли мог идти к черту. У Соло был тот, кто ждал его, следил за ним, страхуя, спасая его раз за разом, тот, кто слишком хорошо понимал, что пришлось пережить во время этой миссии. В распоряжении Соло теперь были сильные руки преданного, надежного как броня советского танка Ильи, а значит, призрак Джунто никогда за ним не придет.
@темы: Ё-моё
-
-
30.03.2017 в 00:36моя лягушонка в коробчонке едетсэр Уэверли на своем авианосце прибыл!Ах, Илья, как ты мог не проверить на прослушку! Зато какой интересный диалог получился)))
Наполеон, подарок любовницам! Херт-комфортовый наркоман в моем лице просто пляшет от настоящего, полновесного херт-комфорта в кои-то веки для Соло, а не для Ильи. Я, видимо, садист, но жутко кинково видеть этот "подарок любовницам" не в блеске превосходства, а застигнутым в момент слабости, уязвимым и уязвленным. А потом - елки-палки, как мало надо!"Всего=то"! Всего-то "те руки"! И прилагающийся к ним один-единственный, существующий в одном экземпляре Илья Курякин. Смещенный акцент с задницы на руки - просто вот в точку.
Очень рада, что ты его дописала.
-
-
30.03.2017 в 07:25Наполеон, подарок любовницам! Красиво завернут, элегантно подан, практически идеален, ну, чем не подарок?
Смещенный акцент с задницы на руки Чтобы при Наполеоновой фигуре оценить
душуруки, нужно быть действительно влюбленным).Спасибо!
-
-
30.03.2017 в 08:56-
-
30.03.2017 в 09:24-
-
30.03.2017 в 13:29-
-
30.03.2017 в 16:17И да, наконец то Наполеон попал в Те руки. А еще хорошо, что у него был этот месяц - на переосмысление происходящего, на принятие и закипание собственных чувств.
-
-
30.03.2017 в 20:10И тому, что кусочек с фиатом так зашел, тоже очень и очень приятно!
Molly_Malone, ТЕ руки на ТОЙ заднице. хммм) наверное надо переименовать фик)
Julietta2107,
Княгиня Ольга, стараюсь не злоупотреблять нцой, тем более что весь мотив шел именно к началу психологического комфорта Соло).
И вообще, я вон раз уже потянула оборотня с вампиром к постели. И вытянула Плюшу с выводком щенков)).
Спасибо, товарищи!
-
-
30.03.2017 в 20:50-
-
30.03.2017 в 20:59самой не верится)). Спасибо, что дождались!
-
-
30.03.2017 в 22:00Как говорили в старом анекдоте: "Не дождетесь"!
Пересохранила историю себе в избранные фики, поеду в отпуск, буду ее перечитывать, сидя на балконе гостиницы и глядя на закатное Ионическое море. Она стильная, емкая и с парнями правда не хочется прощаться.
Спасибо, что закончила. Фраза, на которой ты остановилась в прошлый раз, просто рвала сердце: "Наполеон видел только бескрайнее свободное ясное Сицилийское небо. И оно отпускало ему все грехи".
Блестяще.
В этой истории много блестящих и глубоких формулировок.
Поэтому пусть тебе тоже откроются новые глубины гордости.
-
-
30.03.2017 в 22:14Чертовски приятно, когда текст хотят перечитать, когда задумываются над ним).
Так что глубины открываются)
-
-
30.03.2017 в 22:22Плюшу и щенков мы не забудем никогда, так что все вышло чудесно.
-
-
30.03.2017 в 22:35и я нескоро забуду)
-
-
31.03.2017 в 18:18Ну и история~ *нервно обмахивается тетрадкой, попутно открывая в квартире все окна* Я прям почувствовал, как на зубах скрипит пыль и жаркое летнее солнце Сицилии неласково сжимает виски.
Браво
Чо-т прям захотелось пересмотреть « Avenging Angelo» xD
-
-
31.03.2017 в 19:09Здорово, что так цепануло!
-
-
01.04.2017 в 01:45-
-
01.04.2017 в 09:59-
-
01.04.2017 в 11:32спасибо, что дописали!)))
На самом интересном месте...
но вот это +1, да,
-
-
01.04.2017 в 14:02а долги надо раздавать)
-
-
01.04.2017 в 14:35-
-
01.04.2017 в 14:39рада, что нравится).
-
-
06.04.2017 в 16:49И ооочень просто очень крутой момент с Ферро - агентом КГБ, с ностальгией по Родине и пониманием: уличишь его в ностальгии - и умрешь. Очень здорово придумано. Идеально по-шпионски, тайна в тайне
Очень понравилось, что Илья и Соло говорят о работе во время прелюдии.
призрак Джунто никогда за ним не придет - в этих словах мне привиделся голос Рока. Но надеюсь, в любом случае, у Соло за плечом всегда будет его ангел-хранитель. Спасибо за увлекательную яркую историю!
-
-
06.04.2017 в 20:19Этот Ферро - он все еще за КГБ и работает? Лоренцо так глубоко ушел в роль, что она давно стала его жизнью в прямом смысле. Отчасти поэтому он и оказался принят семьей, его к этому сразу готовили. Технически, если по каким-то заржавевшим каналам КГБ снова его тронет, он откликнется. Но в Союзе его ситуацию прекрасно понимают, поэтому о возвращении и речи нет. Так что он теперь мафиози, да.
в этих словах мне привиделся голос Рока. у Соло и без итальянской мафии хватает призраков). Работа такая)).
-
-
06.04.2018 в 03:44Те, кто это когда-то читал, уже, вероятно, вымерли))
Зато некоторые только-только появились на свет!)))) Спасибо большущее за ваше творчество в целом и эту увлекательную историю в частности. Это такое счастье прочитать ее взахлеб целиком, ибо ожидание продолжения было бы пытке подобно. Настолько яркий и объемный текст - как будто смотришь кино. Даже нет, как будто участвуешь в этом кино, становясь то одним, то другим персонажем. Очень здорово прописаны ощущения и чувства Соло. Подкупает его сила воли и непотопляемость назло жизненным обстоятельствам, которые расплющили бы кого угодно. "Непроницаемый" Илья - самая главная интрига всей истории, имхо. Его немалый интерес к Соло ощущается еще с первого инструктажа, читала и с замиранием сердца ждала, ну когда же, когда же эту плотину прорвет? Прорвет ли? Безудержная Мария - это феерия, читать без смеха невозможно (особенно шикарна завязка про Магдалину))))) Капо Винсенте получился колоритным, даже страшно представить такого в реальности. То, как они с Соло перехмыкивались - очень здорово вышло, по-соловски. Отдельное БРАВО за мафиозный бэкграунд с уникальными родственными отношениями и традициями. Верится, что писал специалист либо член этой большой дружной итальянской семьи))). Из всех фраз ярче всего в память врезалась освежающая про небо, когда Соло вырвался на свободу. Его побег - это высший пилотаж, как сама идея, так и ее описание. Ну и конечно же поцелуи и прикосновения - просто огонь!
Мой-Теперь-Самый-Любимый-Автор, спасибо за подаренное удовольствие!
-
-
06.04.2018 в 06:11Те, кто это когда-то читал, уже, вероятно, вымерли))
Зато некоторые только-только появились на свет!)))) Спасибо большущее за ваше творчество в целом и эту увлекательную историю в частности. Это такое счастье прочитать ее взахлеб целиком, ибо ожидание продолжения было бы пытке подобно. Настолько яркий и объемный текст - как будто смотришь кино. Даже нет, как будто участвуешь в этом кино, становясь то одним, то другим персонажем. Очень здорово прописаны ощущения и чувства Соло. Подкупает его сила воли и "непотопляемость" назло жизненным обстоятельствам, которые расплющили бы кого угодно. "Непроницаемый" Илья - самая главная интрига всей истории, имхо. Его немалый интерес к Соло ощущается еще с первого инструктажа, читала и с замиранием сердца ждала, ну когда же, когда же эту плотину прорвет? Прорвет ли? Безудержная Мария - это феерия, читать без смеха невозможно (особенно шикарна завязка про Магдалину))))) Капо Винсенте получился колоритным, даже страшно представить такого в реальности. То, как они с Соло перехмыкивались - очень здорово вышло, по-соловски. Отдельное БРАВО за мафиозный бэкграунд с уникальными родственными отношениями и традициями. Верится, что писал специалист либо член этой большой дружной итальянской семьи))). Из всех фраз ярче всего в память врезалась освежающая про небо, когда Соло вырвался на свободу. Его побег - это высший пилотаж, как сама идея, так и ее описание. Ну и конечно же поцелуи и прикосновения - просто огонь!
Мой-Теперь-Самый-Любимый-Автор, спасибо за подаренное удовольствие!
-
-
07.04.2018 в 22:10