собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Фик по АНКЛам. Соло/Илья/Габи, как-то так
NC-17 за гет, юст
Следов беты в фике не обнаружено
Я попыталась исполнить кинковую заявку о разнице в размерах между Ильей и Габи и заигралась с предысторией.
Для Хэл
ок. 8тыс словДля перелета в Стамбул, где их ожидало первое задание в качестве интернациональной команды агентов с забавным позывным U.N.C.L.E., им был предоставлен посольский самолет. Соло оценил гостеприимство британцев, хотя, судя по выражению лица Уэверли, эта королевская щедрость долго не продлится. Что ж, стоит жить настоящим, не правда ли? И если есть возможность угоститься двухсотлетним вином под расслабляющую музыку, вместо того, чтобы ждать своей очереди в аэропорту, то следует одернуть манжеты и выбрать бутылку, с которой хочешь начать.
Но не все так ровно, как Наполеон, приняли новость о совместной работе. Кажется, Илья с Габи уже успели попрощаться и теперь не знали, что делать с тем, что было сказано друг другу напоследок. Курякин, впрочем, быстро оценил перспективы и начал кружить около кресла, в котором от него пыталась спрятаться Габи. Он притащил ей тарелку со сладостями, все порывался заварить чай и улыбался при этом так, что Соло пришлось закрыться газетой. Эти первобытные ухаживания смотрелись забавно, но Теллер отчего-то было совсем не смешно. От всего, что предлагал Илья, она как-то несмело отказывалась, Соло даже успел мельком увидеть панику в ее глазах.
- Какой у вас в Турции интерес, Большевик?
И к облегчению Габи Курякин отвлекся на ответ, легким мановением Ковбойской руки перешедший в словесную перепалку.
Соло поставил бы тысячу хоть в фунтах, хоть в долларах, что перед тем, как сказать последнее «прощай», Габи все же поцеловала Илью. Не потому что хотела его, а чтобы еще раз увидеть, как он потянется к ней вниз со своих двух метров роста. Габи Теллер укротила свой страх и заставила его ждать ее благосклонности, задыхаясь от надежды.
И эта шалость сошла бы ей с рук, если бы не проект U.N.C.L.E.
Воспользовавшись моментом, Теллер ушла в хвост самолета и задернула штору, но совершила ошибку новичка – пробыла там подозрительно долго. Так что Илья отправился следом, и они оказались в нежелательном для Габи уединении. Врываться туда третьим было бы крайне невежливо, так что Соло оставалось только многозначительно откашливаться и шуршать газетой.
В Стамбуле новообразованную команду ожидал первый шпионский конфуз – почти все имевшиеся у него с собой «жучки» Курякин истратил на Габи. Наполеону досталась всего пара, хотя и хитро спрятанных устройств слежения и прослушки. И только Соло знал, что британской разведке не стоит волноваться по этому поводу и искать некие скрытые мотивы в поведении русского агента. Все мотивы Ильи были прозрачны.
В Турции Габи снова пришлось стать наживкой для объекта, в связи с чем она проживала в отеле одна и вела весьма свободный для местных нравов образ жизни. Соло так же достался неплохой номер, а вот Курякину Уэверли, очевидно, меньше симпатизировал – Илье пришлось ютиться в маленькой загаженной якобы конспиративной квартирке. Как ни странно, из них троих только у Большевика не возникло недовольства по поводу столь несправедливого расселения.
Из-за того, что Габи с Ильей играли в кошки-мышки, взаимоотношения в группе все более явно трещали по швам. Это уже грозило отразиться на работе, и только поэтому Соло изменил своей обычной политике невмешательства. Но говорить о неразделенных чувствах с Курякиным? Всех дипломатических способностей Соло не хватило бы на то, чтобы хотя бы перевести беседу в нужное русло и не получить при этом «в морду». А вот Габи – совсем другое дело, она была растревожена и открыта, ждала помощи, хотя ни за что не призналась бы в этом. Позвать ее к себе в номер на бутылку «дамского напитка» - в этот раз был ямайский ром – и предоставить себя в качестве благодарного слушателя, большего не требовалось. Соло даже не пришлось задавать вопросы, ему все выложили пусть несколько сумбурно и слишком эмоционально, но предельно доходчиво.
Она не хотела обижать Илью, к которому, не смотря ни на что, успела проникнуться почти дружеской симпатией. Как к помеси недалекого старшего братца и пока ласкового, но все же дикого зверя. Слушая девочку, всего несколько недель назад эвакуированную им из гаража в Восточной Европе, Соло не мог не сравнить ее отношение к так отличающемуся от них обоих Курякину и свое. Он точно знал, что должен быть солидарен с Габи, что Ильи следует опасаться. И он бы опасался, не пойди этот агент КГБ, этот неприручаемый капиталистической лаской зверь на поводу личных понятий о чести. Дважды.
А девочка из Восточного Берлина, обманувшая многоопытного Соло своей наивностью, не хотела обратно за стену. Она хотела жить как дивы с журнальных обложек, она только распробовала ризотто с трюфелями и игристое вино, она уже привыкла к платьям, стоящим дороже всего барахла в ее бывшем гараже. Габи ждала мужчину, который бы обеспечил ей все это, а получила живое воплощение неуничтожимой советской системы.
Наполеон в пятый раз подносил к губам стакан, не отпивая из него, Теллер так же поднимала свой, но честно вливала в себя сладковатый эликсир, развязывающий язык. И говорила. Рассказывала, почему не пошла работать на консервный завод «как приличная немецкая девушка», как ненавидела Уэверли, подарившего надежду и пропавшего на два года. Говорила о том, что прав был дядя Руди, как это ни неприятно признавать, но она по горло сыта советскими служащими. Наблюдая, как Габи гримасничает, описывая неловкость, нерешительность влюбленного агента КГБ, Соло все же выпил свою порцию. Перед тем, как пригласить Теллер, он, разумеется, проверил номер на «жучки», но ведь мог же пропустить один? Просто Курякин слишком хорошо его спрятал.
Наполеон Соло профессионально занимался обманом. Он обманывал хитроумные механизмы сейфов, темнил перед начальством, ослепительно лгал, сплетал очередную легенду. И только с прямолинейным, несгибаемым, как шпала имени битвы под Сталинградом, Большевиком отчего-то захотел быть непрофессионально честным. Илья, легко простивший своей "невесте" предательство, ведь это произошло по приказу, заслуживал если не любви, то хотя бы правды.
Когда Габи выдохлась и уснула на его диване, трогательно поджав ноги и не выпуская пустой стакан, Соло укрыл ее одеялом и подложил подушку. Теперь ему требовался алкоголь покрепче – из бара годился только скотч – жаль, нет водки.
Он мог бы остаться у себя в номере, принять расслабляющую ванну, лечь спать или пойти туда, где играет громкая музыка, где будут веселые пьяные люди и высокие ставки. Его дело сделано, так отчего же Соло кажется, что он еще что-то должен?
Бутылка в кармане пальто – это пошло, даже если это коллекционный алкоголь. Если Курякин как примерный агент «слушал» и следил только за объектом их охоты, значит, Наполеон просто справится о делах и оставит ему виски, зная, что тот даже не понюхает спиртное, пока не завершит работу.
Илья не ответил ни на стук в дверь, ни на зов, и Соло, то и дело запинаясь в темном узком коридоре, пробрался к единственной освещенной комнате. Нет, Большевик был на месте, и ветхая мебель вокруг стола с радиоприемником была в том же состоянии что и последние лет десять своей мебельной жизни. Сначала Соло показалось, что Илья уснул – тот сидел, низко склонившись над приемником, наушники лежали рядом. Только подойдя ближе, Соло увидел, как мелким тремором выплясывают Курякинские пальцы. Разговора не вышло, но зато после обещания подежурить за него Илья согласился выпить. Он лег позади занявшего его место Соло – закряхтел продавленный старый диван – и прихлебывал виски, почти не делая перерывов между глотками. Потом об пол звякнула донышком пустая бутылка и больше Наполеон до утра ни единого звука от него не слышал.
Из наушников раздавались несколько искаженные помехами звуки еженощного праздника, и люди на знакомых Наполеону языках делились бедами, которые встречаются только у богатых и пресыщенных жизнью стариков, какой бы возраст при этом ни значился в паспорте. Соло слушал о собачке, которая издохла, объевшись белужьей икрой, и пытался уловить хоть вздох из-за спины, хоть стон, крик, ругательство. И думал о том, что все могло бы пойти иначе. Он ведь своими глазами видел, как Илья, не без недочетов, но все же убедительно изображал архитектора, как обезоруживающе улыбался и щурился на солнце, как якобы не знал куда девать руки и потому с туристической тщательностью держался за фотокамеру. Самая угловатость его движений ничем не напоминала Соло о погоне по ночному Берлину. Так неужели Курякин не смог бы ради девушки сыграть принца маленькой сказочной европейской державы? И Соло сам себе отвечал: конечно же, смог бы. Но только если бы это было заданием. В мире Ильи, как и в мире Наполеона показать себя настоящего, раскрыться было проявлением или слабости, или крайнего доверия. Илья доверился Габи и это была ставка не на ту лошадь.
Утром трезвый и до безразличия уставший от бессмысленной болтовни Соло смотрел, как отражение Ильи в дверце шкафа тяжело садится, сжимает голову ладонями и некоторое время не может подняться.
В течение двух следующих дней Соло присматривал за Ильей, таскал ему выпивку и еду, на которые тот едва обращал внимание. Как, впрочем, и на самого Наполеона.
А потом их раскрыли. Кто из них прокололся и где именно, стало неважно, когда Габи захватили прямо на очередной вечеринке их объекта. U.N.C.L.E. тут же связались с Уэверли по каналу экстренной связи. Соло стоял щека к щеке с Курякиным, когда капитан британской морской разведки и по совместительству их непосредственный начальник бодро сказал, что предпримет надлежащие меры, после чего сразу разъединился. Наполеона удивил тон Уэверли – ну да, сущий пустяк - вытащить Габи с яхты, набитой вооруженными работорговцами и уже отчалившей в неизвестном направлении. Илья же, молча, принялся собираться.
- Уэверли не бросит своего агента, - постарался ободрить его Соло.
- Уже бросил, - и Курякин достал из-под кровати чемодан, где под тонким слоем одежды запросто размещался целый арсенал.
- Калашников? Откуда? – теперь он понял, почему свой чемодан Илья носил сам, не доверяя носильщикам. И ведь этого точно не было в Риме, Наполеон проверял.
Илья глухо рявкнул что-то и принялся сортировать оружие по двум сумкам.
- Одному идти бессмысленно – тебя пристрелят еще на подходе к лодке. Илья, ты слышишь? Надо дождаться, что скажет Уэверли!
- Ковбой, а ты думал, зачем вдруг им понадобилась интернациональная спец-группа под руководством британца? – Курякин выпрямился, тяжело глянул сверху вниз. – Потому что мы сработались? Бред. Мы – гребаное международное прикрытие для грязных английских делишек на Средиземноморье. И плевать он хотел на каждого из нас, особенно на девчонку, за которую с него и спросить-то некому.
Этот очевидный факт того, что их поимели и неожиданная Курякинская проницательность ненадолго лишили Наполеона дара речи. Ненадолго.
- Рассчитываешь, что она влюбится в своего спасителя? Этого не будет, – это низко. Так низко Наполеон еще в своих глазах не падал, но теперь нужно было любыми средствами удержать сумасшедшего русского от самоубийства.
Издевка догнала Илью уже в дверях.
- Это другое, - сквозь зубы, не оборачиваясь к Соло, ответил он.
Очевидно, что все, что сделает Уэверли для спасения Габи – это бросит в лужу свой плащ за пару сотен фунтов. Что сделал бы Наполеон Соло? Он нашел бы пригодную для погони команду, хоть это и потребовало бы времени. И только Курякин собирался сделать все своими руками, не мешкая ни минуты. Русский снова упрямо ставил на уже подведшую его в забеге хромую от безнадежной любви кобылу в красных яблоках.
- Ты чего это? – удивленно воззрился Илья, когда Соло открыл дверцу его машины и устроился рядом на пассажирском сидении.
- Я в деле, - и Наполеон перекинул назад сумку, мешавшуюся под ногами. - Оказывается, ты умеешь думать, Большевик, не хочу это пропустить.
- Ты плохой агент, Ковбой, - Курякин хмыкнул одобрительно и завел мотор. – Но хороший друг.
Стамбульское дорожное движение выводило привычного к светофорам и правилам Соло из себя, поэтому он просто закрыл глаза и позволил Илье давить всех, кто попадется им на пути. В доки они добрались быстро.
«Сложно сейчас будет нанять лодку», - чуть было не сказал вслух Наполеон. Будь у них время, он бы флиртовал с хозяйкой и хозяином, они бы смеялись и сбавляли цену за аренду. И Соло правда было неудобно перед гуляющей, пьяненькой компанией французов, чья лодка приглянулась Курякину. Тот безыскусно громко передернул затвор калаша и приказал компании убираться, а пару особенно пьяных и оттого смелых идиотов просто скинул в воду.
Сумерки быстро сменились непроглядной плотной тьмой, с которой не справлялись фонари. Илья гнал так, что Соло даже успокоился, на такой скорости не думалось ни о торговцах живым товаром, ни о сукином сыне Уэверли – все ушло на второй план перед ожиданием, что они вот-вот налетят в темноте на риф или что лодка перевернется. Наполеон уперся взглядом в Курякинскую спину. «Разобьемся – нагонит яхту вплавь с одним ножом в зубах», - подумалось ему. В том, что касалось русского, понятия невозможного и невероятного становились вдруг очень расплывчатыми.
Как именно Илья определял направление, если маячок то и дело пропадал с радара, осталось для Соло загадкой. Время и пространство играли с ним, не позволяя отмерить ни то, ни другое, а вот Илью, видимо, не смели тронуть. Курякин сбавил скорость, а потом вовсе заглушил мотор, погасил весь свет на катере. И достал весла.
Когда Соло уже своими глазами видел мирно дрейфующую двухпалубную красавицу, Курякин бесшумно отложил весла и перебрался ближе к американцу.
- Подойдем вплотную. Когда начнется стрельба, заводи мотор. Заберешь, - тут он запнулся и громко сглотнул. – Заберешь Габи, дашь полный ход, ты понял, Ковбой?
- Я не понял, в какой момент этого идеального плана я подберу тебя, - Соло знал, на что они идут, и знал, что в самом лучшем случае у них с Габи действительно появится шанс выбраться. Но теперь, когда пришло время в последний раз пожать друг другу руки, он готов был отказаться от этого шанса. Видимо, Курякин понял это, хотя в кромешной тьме они не видели лиц друг друга.
- Ты увязался за мной помогать, так помогай. – Илья сгреб Соло за плечи и, чем отчаяннее, тем тише, зашептал ему в висок. - Сделаешь, как я сказал, или сверну тебе шею, чтоб не мешал. Ну же, Соло! Ты ведь все понял!
- Я понял.
- Спасибо тебе,- Илья лишь слегка переместил руки, удерживая Наполеона все с той же нечеловеческой силой, но это был уже не захват, а объятие. – Спасибо. – И Курякин троекратно его поцеловал. В обе щеки, а затем скупо и сухо – в губы.
В учебке ЦРУ Соло слышал, как курсанты высмеивают привычку русских целоваться, а теперь вот понял, что в этом нет ни капли комичности. Илья, может, всего на секунду прижался к нему, впечатывая свое прощание и благодарность, и за эту секунду Наполеон Соло стал другим человеком.
- Возьми на память, - попросила тьма голосом Ильи, и в руку Соло легли часы, над которыми русский всегда так трясся.
Курякин сноровисто, ни разу не звякнув сталью, обвешался оружием, и они без плеска подплыли к борту яхты, хвостовой ее части. Здесь уже Соло хватало освещения, чтобы разглядеть человека, который недолго, но так продуктивно был ему напарником. Илья с легкостью, словно ни сам, ни груз на нем ничего не весили, забрался по борту. И, дождавшись, когда вооруженный автоматом охранник отойдет в сторону, перелез на палубу. Соло оставалось ждать и удивляться, откуда, из каких неведомых тайников худощавый, в общем-то, Курякин вдруг достал всю эту силу, мощь и сверхъестественную ловкость. В этот раз скоротать ожидание перекусом или вином, пока Илья принимает весь огонь на себя, у Наполеона не было возможности. А если б была, то ему кусок в горло не полез – куда-то делась его фирменная способность идти на дело, насвистывая легкомысленный мотивчик. Ожидание затягивалось, так что он почти понадеялся, что Илье удастся невозможное – вывести Габи незаметно.
И, разумеется, как только это пришло Соло в голову, раздался первый выстрел, тут же сменившийся градом пуль то с глухим, то со звонким звуком попадавших во все поверхности и людей, за ними прятавшихся. По палубе затопали десятки ног, раздались крики и команды по-турецки.
Судя по звукам, стреляли минимум из трех точек, а значит, укрыться от огня на ставшей вдруг такой тесной яхте было практически невозможно. Илья отстреливался одиночными, берег патроны, рассчитывал, чтобы продержаться столько, сколько будет нужно. Прикрывая себя чьим-то уже мертвым, изрешеченным телом, а собой прикрывая Габи, Курякин все же довел ее до борта. Габи спрыгнула в воду, вынырнула спустя несколько очень долгих секунд, а Соло тут же втащил ее в катер и услышал перекрывшее стрельбу и турецкие проклятия русское «гони, Ковбой!». Лодка так рванула от яхты, что Наполеон еле устоял на ногах. Главное держаться направления по встроенному компасу, и где-то там во тьме их встретит спящий берег и твердая почва под ногами. Главное – направление, а уж Илья постарается увеличить им фору.
Во взмокшую от пота и брызг спину Соло ткнулось, прижалось нечто маленькое и ощутимо дрожащее. Что нужно было сделать, чтобы так напугать их стойкую Габи, не спасовавшую ни перед фашистами, ни перед скалоподобным «женихом»? Теллер обняла его неожиданно сильно, обхватила руками, как только могла, и Соло вспомнились совсем недавние другие объятия.
- Прости, Илья, это свое слово я сдержать не могу.
И катер, сбавив скорость, повернул обратно.
Их, очевидно, не ждали и потому заметили не сразу, так что обошлось всего одной автоматной очередью, прошившей борт, прежде чем лодка подошла вплотную к яхте. Соло попробовал повторить Курякинский трюк, но при всей его тренированности, добраться до палубы оказалось нелегко. Зато он появился как раз вовремя, чтобы прикрыть Илье спину. Курякин обернулся на выстрел и сам едва удержался оттого, чтобы продырявить американца. Он так удивился, увидев Соло, что чуть не пропустил еще одного стрелка.
Вместе им удалось вернуться к заветному борту, и Соло указал Илье, чтобы тот выбирался первым. Но Большевик только глянул вниз и выругался тремя короткими словами.
- Что? Сейчас не время бояться замочить ноги! – Соло, к которому разом как-то вернулась способность жить и умирать играючи, толкнул замершего русского к борту.
- Бак прострелен. Прикрой, я ее вытащу, - и Курякин, оставив автомат на палубе, спрыгнул вниз.
Что именно он имел в виду, Соло понял, только когда увидел, что Илья с Габи на спине забирается по скользкому борту обратно.
- Какого..?! – начал было он, но тут им пришлось отступить, и стало не до разговоров.
Отступать пришлось плечом к плечу с Ильей, это было неразумно с тактической точки зрения, но ни один из них почему-то так и не шагнул за спину другого. Если бы год назад у Соло спросили, как он представляет себе идеального напарника, он ответил бы, что идеальных нет – есть те, кто меньше путается под ногами. Но как иначе назвать того, кто, услышав, как у тебя щелкнул «пустышкой» автомат, достает новый магазин и, даже не глядя в твою сторону, вставляет его на место старого. Им повезло – удалось занять место между рубкой и мачтой. Габи уложили на пол в рубке, накрыв сверху пиджаком Соло, чтобы не поранило разлетающимися щепками. Илья посмотрел на нее, свернувшуюся клубочком, словно напоминая себя, ради кого он тут, и как будто жестче и собраннее стал, хотя куда уж больше.
Но то, что реквием вдруг обернулся маршем победы, которая неминуема, потому что отступать некуда, заметил не только Соло. Он насчитал семерых стрелков. Уже шестерых. Во главе с объектом их слежки – сумасбродным сынком знатной турецкой фамилии. Тот тоже заметил, что число его телохранителей стремительно сокращается и принял верное, по мнению Наполеона Соло, решение выметаться с яхты пока сам цел.
Когда турки добрались до лодки, брошенной агентами U.N.C.L.E., их осталось четверо. Они так торопились, что не обратили внимания на пробитый бак, а Курякин, рванувший за ними, чтобы добить, видимо, забыл об этом. Соло за несколько метров до борта догнал его и сбил с ног, как раз вовремя – в небо взметнулась струя огня вместе с обломками катера и кусками плоти. Наполеону показалось, что у него сгорела спина – таким жаром прокатило по телу, но сначала по ушам вдарило, оглушая.
Едва начав что-то понимать, Соло скатился с Ильи и ощупал свою голову.
- Проклятье. Большевик. Ты хоть знаешь, как трудно ухаживать за подпаленными волосами?
Илья не вставая, перевернулся на спину и посмотрел на всполохи огня в небе.
Благослови Бог того, кто строит яхты с внутренними переборками.
Из-за пробоины яхта накренилась, но тонуть пока не собиралась, с горящими обломками Соло с Ильей справились вовремя, и потому рассвет U.N.C.L.E. встречали, сидя рядком на палубе и передавая из рук в руки бутылку очень неплохого виски. Габи трясло так, что она не могла говорить и, только основательно прогревшись алкоголем, начала напевать по-немецки что-то, напоминающее новый сингл, который непрестанно крутили по радио. Хотя это была песня американской группы, и Наполеон слышал ее не менее десятка раз, слова почему-то не вспоминались. Он вернул Илье часы, тот молча принял их и ничего не сказал о так удачно сорванном плане.
Когда солнце уже основательно припекало подпаленную местами палубу, Габи, наконец-то, уснула, уютно прижавшись к боку Ильи, а Соло в который раз уже многозначительно смотрел на Курякинский пропитанный кровью рукав. И обе штанины. И на ожог на шее.
- Ничего. Царапины, - шепотом ответил Илья.
Он все-таки отнес Габи в каюту с пошло-роскошной, но единственной удобной на яхте кроватью. Казалось, что он вот-вот сядет рядом и будет смотреть на нее спящую, но после того, как Соло кивнул на безмолвный вопрос «посидишь с ней?», Курякин ушел. Наполеон выждал полминуты и со всей осторожностью отогнул край одеяла, а затем приподнял подол платья Теллер. Илья за такое любопытство убил бы, но это – та информация, которую знать необходимо, а спросить прямо нельзя. На бедрах Габи не было характерных для насилия отметин, и Наполеон с чувством облегчения поправил одеяло. Разбитый рот и наливающиеся синяки на плечах - по ним легко прочитать историю девушки, оказавшейся в плену. Но хотя бы от большего кошмара ее удалось уберечь.
Курякин вернулся, но вместо того, чтобы занять место Соло, вывел его на палубу и там предельно лаконично изложил ситуацию. Взрывом разнесло двигатель, так что придется обходиться парусами, но это невозможно в штиль. Велика вероятность, что сигнал бедствия примут турки, и тогда придется объяснять, как они, граждане трех разных государств, оказались на яхте, принадлежащей невесть куда пропавшему турецкому подданному. И, несмотря на эти очевидные препятствия, искать решение нужно быстро.
Так Соло оказался в радио-рубке и смотрел, как Илья настраивает приемник на нужные частоты.
- Говори с американским акцентом. Сообщение, затем пять минут слушаешь эфир.
Соло сомневался, что в море обнаружится тот, для кого именно американский сигнал бедствия окажется важен, но ограничился только скептическим взглядом. Потом Илья снова покрутил переключатели и попросил помощи по-русски. Послушал молчание эфира и снова настроился на американские частоты.
- Нас отнесло от путей сообщения. Вся надежда на то, что кто-то примет сигнал.
- А что ты там говорил о парусах? – в яхтах Соло привлекала преимущественно их стоимость и соответствующее благосостояние владельцев.
- Я говорил, что для них нужен ветер. – Илья, как всегда, понял его чересчур дословно.
- Я имею в виду, ты, правда, надеешься, что вдвоем мы управимся?
- Не трусь, Ковбой, я и один справлюсь. Был бы только ветер.
Сдав Илье дежурство у приемника, Соло вышел осмотреться, понимая, что, скорее всего, в точности повторяет маршрут русского. Пресная вода. Он простучал внушительные бочки в трюме и улыбнулся этим сокровищам посреди миллиардов тонн воды соленой. Переборку, спасшую их от необходимости грести неведомо куда, сидя на наспех оторванной Курякиным мачте, уже укрепили до него, так что Соло спокойно отправился искать кубрик.
С пищей дела обстояли хуже – судя по всему, турки питались кокаином, запивая его контрабандным виски и закусывая мелкой соленой рыбешкой. Соло соорудил три небольших сэндвича и прикинул, что если принять это за суточный паек, им хватит на пять дней. А столько они здесь точно не пробудут. За Габи с Уэверли, действительно, никто бы не спросил, но теперь, когда U.N.C.L.E. сгинули в полном составе, можно считать часы, когда к капитану британской морской разведки наведаются два господина в одинаковых шляпах. Это на Соло с Курякиным Александр Уэверли посматривал свысока и поддразнивал, а вот мистер Эдриан и товарищ Олег сами те еще шутники. Уверенный в том, что шеф не даст ему пропасть, не рассчитавшись по контракту полностью, Наполеон воспринимал случившееся, как вынужденный отпуск в плохом отеле.
Трудности возникли оттуда, откуда их, собственно, и следовало ожидать американцу – с русской стороны. Илья отказался съесть даже эту по-социалистически равную с прочими, но несправедливую по отношению к нему порцию. Оставил для Габи. Или для Соло.
- Я могу сырой рыбой питаться, если понадобится. А ты можешь, Ковбой?
Соло улыбнулся, вспоминая тюремную баланду, на которой его держали, чтобы сделать сговорчивее, и не ответил.
«Из чего таких только делают в Союзе?», - неспокойно думал Наполеон Соло, аккуратно поедая свой сэндвич. - «Из принципов, стали и слепой преданности», - ответил он себе же и принялся за порцию Ильи.
Габи к своей пайке пока тоже не притрагивалась, но по другой причине – очень уж страдала от морской болезни. Она едва вышла из каюты и с видимым страхом отдернулась от враз оказавшегося рядом Ильи. Соло не видел лица Курякина в этот момент, но догадывался, что туркам повезло умереть раньше.
Слушать молчащий эфир между сообщениями, гулять по палубе кругами или спать – вот и все, что приходилось делать Соло в последующие три дня. Из печатной продукции имелись только порнографические журналы. А из развлечений – наблюдение за коллегами.
Габи в очередной раз доказала, что хрупкость тела вполне гармонично сочетается в ней с силой духа. К концу второго дня она смогла немного поесть, а на третий уже сама без поддержки прогуливалась вместе с Соло по палубе и курила.
Илья следил за ней боковым зрением, а если отворачивался, то по напряженному затылку и закаменевшей спине все равно было видно – слушает.
За трое суток, что были расставлены сети, он так ничего и не поймал. И Соло ждал, когда же Курякин отменит свою голодовку, согласившись на предложенный бутерброд, а вместо этого застал Илью, расковыривающим только недавно затянувшуюся рану – он собирался приманить рыбу на кровь. Ненормальный. Но это сработало. Вот только тот, кто спустя час начал кружить вокруг в поисках источника крови, был немногим меньше самой яхты.
- Держи его! – и Соло вместе с Габи повисли на Илье, который уже приготовился загарпунить «рыбку». Вместе им удалось увести упирающегося Курякина в трюм.
Акула еще несколько часов плавала вокруг, иногда задевая то боком, то хвостом испуганно потрескивающую яхту.
Габи не знала о том, насколько плохо обстоят дела с провизией, а потому неудавшуюся охоту приняла за развлечение и отчитала Илью, как провинившегося мальчишку. Соло сидел в рубке, покуривал и представлял, как Теллер, уперев руки в бока, наступает на скорчившегося, чтобы безуспешно казаться меньше, Илью. Соло дал им время, а потом принес дневную порцию засохшего хлеба с сыром, так что при Габи Илье пришлось поступиться своей гордостью и поесть.
Словно в награду за их мучения, утром в сети попалась рыбешка пригодного для безопасной ловли размера.
Если их уже искали, а Соло в этом не сомневался, то спасателям следовало поторопиться – жара, изоляция и вынужденное бездействие медленно, но верно действовали на каждого из них, пробуждая мысли и желания, которые обычно у каждого цивилизованного человека находятся за семью бронированными дверями. Соло испытывал это на себе и видел, как это запретное, первобытное проступает в поведении остальных.
На шестой день их плавания Габи решила позагорать. Она появилась из своей каюты, закутанная в шелковый халат, и прошла мимо Ильи, задев его струящейся полой. На следующий день все повторилось – Габи, не обращая внимания на мужчин, расстилала покрывало на палубе, сбрасывала халат единым движением плеч и ложилась, подставляя солнцу свое тело, едва прикрытое нижним бельем. От нечего делать она листала порнографические журналы, рассматривая фотографии в них с таким равнодушием, с каким, вероятно, любая другая девушка смотрела бы на изображения двигателей внутреннего сгорания в самых их удачных ракурсах.
Наполеон привык считать себя ценителем американской красоты, ему нравились женщины, копирующие стиль голливудских див – они всегда оказывались достаточно умны, чтобы быть красивыми, но не более того. Габи он, разве что, симпатизировал, был вежлив и предупредителен. Но их «отпуск» затягивался, и Теллер оказалась единственной женщиной, которую Соло приходилось видеть изо дня в день, а это неожиданно добавило ей привлекательности в его глазах. Особенно, когда она почти голая лежала в нескольких шагах от него.
Пару раз взгляды посматривающего на Габи Наполеона и Ильи встретились. И каждый раз Соло ощущал, как, несмотря на безветрие и духоту, по спине вдруг проходит настоящий русский холод, мороз.
Теллер была неприкосновенна и не подлежала даже похотливому разглядыванию, это он понял. Любой бы понял. Но почему сам Илья не спешил воспользоваться моментом – это вопрос.
Спустя пять дней молчания радиоэфира, Соло решил, что несколько переоценил привязанность своего шефа. Если им суждено выбраться из этой передряги, то это произойдет только благодаря навыкам Курякина. Образно выражаясь, здесь, на яхте турецкого работорговца, жизни Соло и Габи принадлежали Илье. И если бы тот, на правах главного, оставил Наполеона без пищи или выкинул бы за борт после очередной подколки, которые Соло так часто не мог сдержать, то это запросто сошло бы ему с рук. Соло постоянно имел дело с теми, кого власть над людьми не просто портила, а уродовала, поэтому он стал присматриваться к Курякину с удвоенным, уже заметным и неприличным вниманием. Он многое увидел, например, чего стоит Илье продолжать распутывать сети или перебирать убитый двигатель, когда его женщина, хоть и не считающая себя таковой, раздевается рядом. Илья выдерживал недолго – он бросал пару торопливых, но таких жадных, что почти осязаемых взглядов, на смуглую кожу, частью скрытую модным бельем – и шел купаться.
Соло, наблюдавший эти представления из рубки, в это самое время выходил покурить – он нашел хозяйские запасы сигар и сигарет. Раскурить гаванскую сигару занимает время, и Наполеон не спешил, он перекатывал порцию дыма на языке и смотрел, как Курякин снимал рубашку с подвернутыми рукавами и свои слишком плотные для такой жары брюки, оставаясь в одних трусах. Смотрел, как Илья, не глядя куда, прыгал в воду и не выныривал очень долго, так долго, что яхту успевало отнести вперед, а у Наполеона Соло гасла только-только раскуренная сигара. Затем Соло снова трудился над «кубинкой», поглядывая, как Илья брассом, за который запросто можно дать олимпийское золото, догоняет яхту. Наполеон курил долго и вдумчиво, не замечая, как часто прикусывал такую аппетитную сигару. Плавал Илья не хуже, чем бегал, смотреть на это было удовольствием эстетическим, неожиданно резко переходящим в удовольствие эротическое.
То, как Курякин, забравшись по борту, ступал на палубу, и струйки воды стекали, огибая внушительно развитые мышцы, дорогого стоило. То, как мокрая ткань трусов облепляла его гениталии и крепкий зад – было бесценно. Соло даже не пытался скрыть, что пялится.
- Скучаешь по музеям, Ковбой? – и Илья потряс головой, выливая воду из ушей.
- По борделям, Большевик, - на автомате ответил Соло и, чувствуя, что вот-вот договорится, выбросил огрызок сигары и ушел в рубку.
Он готов был смириться с тем, что Габи в отсутствие конкуренток вдруг стала казаться ему привлекательной. Но как быть с тем, что прелести хрупкой немки волновали Соло куда меньше, чем рыжеватые завитушки на груди и четко очерченные мышцы пресса их русского коллеги? Конечно, на Илье приятно было задерживать взгляд, но Соло не ожидал, что станет любоваться им, как какой-нибудь скульптурой. Любовь Наполеона к произведениям искусства всегда была велика и не без примеси эротизма, но никогда еще не перекидывалась на живых людей.
Однажды во время купания Курякин потерял в море свои нелепые мешковатые трусы. Он заметил, что остался голым слишком поздно, чтобы разыскивать пропажу. В этот день Соло так и не смог докурить свою сигару, но был вознагражден другим удовольствием – он видел, как Илья выглянул сперва из-за одного, затем из-за другого борта, как какой-нибудь зверек, а затем, убедившись, что Габи задремала, подобрался к своей одежде.
Забавный случай. Может быть, когда они выберутся, Соло даже расскажет Габи, что именно она проспала.
Но повседневность их была совсем не так забавна.
Изо дня в день Габи скидывала халат, а затем становилась на колени, перед тем как лечь. Даже Соло находил это возбуждающим, Курякин же прикладывал титанические усилия, чтобы не сорваться.
Зачем же Теллер проделывала этот фокус снова и снова? Если она хотела Илью, ей стоило бы только поманить пальцем – настолько тот был на взводе. Но она не хотела. Здесь, где они невольно ознакомились с весьма интимными секретами друг друга, Соло получил подтверждение своей прежней догадки - Габи Илью до сих пор боится. Виновата ли в том погоня по ночному Берлину или русская «деревянность» или он, действительно, не ее тип - неизвестно. Вот только Теллер вместо того, чтобы сидеть, забаррикадировавшись в каюте, всячески «дразнила медведя», она ходила по грани, заглядывая в пропасть, но от края не удалялась. Она проверяла, доказывала самой себе, что ее кошмар и ужас безобиден. Соло подозревал, что этот прекрасный метод укрощения ей подсказал Уэверли, хотя не исключено, что Габи действовала инстинктивно. Вопрос в том, сколько еще выдержит Илья.
Он пробил себе ладонь отверткой. Случайно, конечно же. Просто рука соскользнула, потому что кто-то засмотрелся на ножки Габи. Илья ругнулся, вытащил чертову отвертку и инстинктивно сжал кулак. На этом бы все и закончилось, но Габи, искренне – Соло в этом был уверен – посочувствовала раненому «медведю» и сбегала за аптечкой. Она встала рядом с Ильей на колени и взяла его стиснутый кулак в свои ладони. Что она делала дальше, Наполеон не заметил – он смотрел на то, как Курякина качнуло вперед. Нос Ильи почти коснулся голого плеча и лямки бюстгальтера Габи. И Соло будто вместе с Ильей почувствовал не только аромат кожи их единственной и потому особенно маняще пахнущей женщины, но и тепло ее нагретого солнцем тела. Курякин так скрипнул зубами, что едва не раскрошил их, он поднялся на ноги и, не глядя на Габи, не обращая внимания на текущую по руке кровь, начал было автоматически раздеваться. Но замер, едва расстегнув рубашку, и ушел в трюм.
Соло несколько раз провел пальцами по голове, счесывая назад вырварски укороченные пряди, и закурил прямо в рубке, сейчас у него были с собой только сигареты. В какой-то момент он ждал, что Илья окончательно слетит с катушек, порвет к чертям это мозолящее им глаза белье Габи и возьмет ее прямо там на палубе. Или оттащит в каюту, подальше от единственного зрителя – и это будет вся романтика, на которую Теллер стоит рассчитывать. Наполеон курил, затягиваясь до гула в ушах, и думал, что если бы так случилось, он не вступился бы за Габи. За малышку Теллер, к которой привык и которая ему даже нравилась. И дело не в мужской солидарности, не в том, что он сочувствовал или завидовал Илье. Наполеон Соло выругался, дословно повторяя то, что несколько минут назад сказал Большевик. А все потому, что никто в его жизни никогда не любил его так - до зубовного скрежета, до надрывающего разум желания.
- Надеюсь, он там дно не пробьет, - протянул Соло, сквозь сигаретный дым глядя на уже одетую и смущенную Габи.
Илья вышел только вечером, молча, съел оставленную ему печеную рыбу и сменил Соло на посту у приемника.
Не сговариваясь, они делили одну каюту на двоих, что было нетрудно, потому что один обязательно находился в рубке, пока второй спал. Но этой ночью как Наполеон ни пытался удобнее устроиться на узкой матросской койке, он так и не заснул. Он все вспоминал перекошенное лицо Курякина – лицо человека, для которого потом – хоть конец света. Но Габи неприкосновенна. Остается он, Соло. И ведь это, вполне, ожидаемый выход из ситуации – с чего бы Илье беспокоиться о мнении какого-то агента ЦРУ? В рукопашной Соло не победить, а если начнет сопротивляться, бешенный русский запросто может его искалечить. А потом все равно трахнуть. Наполеон утопил лицо в подушку и представил, как Илья заходит в эту их каюту и запирает за собой дверь. Как наваливается на него всем весом до того, что невозможно вдохнуть. Как сам жарко и часто дышит Соло в затылок, расстегивая свои брюки и приспуская его. А ведь произойди все это на самом деле, Наполеон не запомнил бы ни тесной тяжести, ни ритмичных выдохов – настолько ему было бы больно. Насилие, даже если жертва не оказывает сопротивления, остается насилием. Соло достанется боль, а Илье стыд, ведь он, вот упущение его инструкторов, так совестлив и бла-го-ро-ден. Благороден в том самом, только русском, смысле слова.
На следующий день Габи ограничилась прогулками по палубе, но это не разрядило обстановку – Курякин следил за ней непристойно тяжелым взглядом, будто ласкал и имел, пока не касаясь. Кажется, у него окончательно перегорели предохранители, и до взрыва оставалось совсем ничего.
- Пожалуй, самое время окунуться, - Соло слегка рисуясь от напряжения, разделся и нырнул.
Илья шумно выдохнул сквозь сжатые зубы и отвлекся от Теллер. Он стоял у борта и смотрел, как Наполеон купается. Илья при этом не курил, он вообще не курил, считая это вредной для агента привычкой, и уж тем более не любовался телом Соло. Но каждый раз, когда тот лез в воду, Курякин оставлял свои дела и присматривал за пловцом, чтобы прыгнуть следом и вытащить его хоть из пасти Морского Дьявола, если понадобится.
«Он никогда не сорвется», - со странной звенящей радостью понял Соло, переворачиваясь на спину и усмехаясь хмурому Илье. Их русский выдержит все.
Ночной страх перед насилием окончательно показался ему нелепым, когда Соло со своего наблюдательного пункта разглядывал подготавливающего снасти Курякина.
- Судно потерпело крушение.., - они настолько буквально «в одной лодке», что Наполеон, вполне, мог бы предложить Илье помочь друг другу по-джентльменски. Почти как подростковая мастурбация в кабинке туалета, только вместо подростков – агенты двух враждебных разведок, а вместо туалета – трюм тонущей яхты. – Самостоятельная эвакуация невозможна…
Это было бы так просто – подойти к Большевику, в будничной своей манере предложить ему сбросить напряжение вместе, получить «поцелуй» в ухо или еще что-то такое же ласковое из арсенала КГБ и вернуться к работе. Но в этом плане с взаимопомощью имелся один изъян – Соло с недавних пор не хотел секса ради разрядки. Не с Ильей.
А ведь он еще подростком понял, что привязанность и удовольствие в постели – слишком разные вещи, чтобы их смешивать. Одна запоминающаяся ночь или пара горячих встреч – то, что нужно для здоровья и душевного равновесия. Соло нравилось, когда любовницы играли с его волосами или предлагали помассировать спинку, словом, благодарили за отлично проделанную постельную работу. Но эти милые благодарности оставались всего лишь приятным бонусом к сексу без обязательств. Так почему же вместо хватки Курякинской лапы на его члене, Соло думалось о том, как Илья сухо и жестко, так как только он, Большевик, умеет, целовал бы его, Наполеона, сзади в шею и словно стальной капкан держал бы за плечи? Кажется, Соло достиг вершин отпущенного ему романтизма в этих фантазиях. Это все жара виновата.
Пары ночей, проведенных в таких вот мыслях, хватило, чтобы до него дошло со всей ясностью – он попал. Неразделенные чувства – это ведь не по его части, он же эгоистичный, гордый сукин сын.
«Так какого черта ты развернул катер и полез под пули?» - с насмешкой спрашивал он себя.
И не находил ответа, достойного Наполеона Соло.
Шла третья неделя их плавания – Соло сверялся с календарем, который вел Илья. Прежняя жизнь: города, тротуары, люди – все это уже начинало казаться зыбким, словно было сном. Несколько раз их радио принимало чужие переговоры, и после одного неудачно перехваченного диалога Курякин велел больше помощи в эфире не просить.
Без этой нудной, но все же работы Соло, пожалуй, больше скучал, хотя из обязанностей за ним осталась готовка. Габи пыталась отобрать у него право на кухню, но запекать рыбу на завтрак, обед и ужин без масла и специй требовало много терпения и сноровки. Курякин, конечно, каждый раз хвалил ее пригоревшие куски с торчащими костями. Но Соло все же разглядел облегчение и даже аппетит в непроницаемой мине Большевика, когда за готовку снова взялся Ковбой. Это польстило, хотя Илья ограничился одним «спасибо» и чистой миской.
В отношении к Габи Курякин все же поостыл и успокоился, снова заговорил с ней и даже пробовал шутить. В этом очень помогли его тренировки по несколько часов подряд со зверскими нагрузками. Наполеон иногда присоединялся, но вскоре сходил с дистанции – грузы и темп оказались слишком тяжелы. Несмотря на это обидное неравенство сил, он раз за разом вставал рядом с тренирующимся Ильей и пытался за ним угнаться.
Габи, кстати, могла бы неплохо зарабатывать на тренерской работе - спустив на нос солнечные очки, она наблюдала за мужчинами и в нужный момент подбадривала их комментариями. Эти комментарии стали еще язвительнее, когда Курякин предложил обучить Соло борьбе.
Они возились на палубе, словно дерущиеся медвежата – сравнение Габи. Илья хорошо объяснял, Соло пробовал повторить приемы и комбинации и получил в награду за старание десятки Курякинских убийственных объятий. Не считая тех сотен раз, что сам удерживал его и пытался не отпустить. На тренировках Илья был словоохотливее, чем в обычной беседе, и Соло, правильно задавая вопросы, узнал кое-что о том времени, когда он считался лучшим в подростковой группе самбо.
После силовой тренировки Соло по обыкновению отходил к борту и курил, ему нравилось, как возмущенный Курякин прерывается, чтобы рассказать как вредна именно эта сигарета или чтобы ругнуть чертова Ковбоя. Соло и сам понимал, что слишком уж пристрастился к курению, но пока что это было ему необходимо.
Илья снова перешел к отжиманиям, теперь на пальцах, и так легко, ритмично опускался и поднимался, словно делал это первые десять раз. На самом деле заканчивалась вторая сотня. Будто бы охватывая пальцами фильтр сигареты, Наполеон погладил себя по губам, скользя взглядом по плечам Ильи, его взмокшему от пота затылку и майке, прилипшей к телу.
«Если бы это совершенное тело было лучшим, что есть в тебе, Большевик, как было бы просто». С некоторым усилием отведя взгляд от Курякина, Соло уже знал, с кем встретится глазами. Он улыбнулся Габи и пустил струйку дыма из едва приоткрытых губ. Теллер все-таки женщина, а значит смесь жалости и страха для нее – лучший афродизиак. Нужно только слегка подтолкнуть ее к первому шагу.
Габи хмурилась, как будто читала его мысли, но скорее всего этому ее не успели научить в британской разведке.
«Как же так вышло, девочка моя», - чувствуя себя персонажем романа Митчелл, кстати, зачитанного им в детстве до дыр, думал Наполеон, глядя на Габи прямо и не моргая. – «Как так вышло, что тебе не нужна его любовь, а мне, вот представляешь, без нее не нужно его тело?»
Когда Курякин нырнул, чтобы ополоснуться после тренировки, Соло зная, что у него есть, по крайней мере, десять минут, приступил к комбинации замков, запретов и страхов, прячущих страсть Габи Теллер. Он сел рядом с ее бедром обманчиво умиротворенный и начал свой монолог. Искусство подать что угодно под правильным соусом – это его, Соло, талант.
В конце концов, Габи психанула и ушла к себе, но Наполеон был доволен – все, что он собирался сказать – прозвучало. Но и он не ожидал, что дальше все произойдет так быстро.
Едва Илья вернулся и вытянулся прямо на палубе, чтобы обсохнуть, Габи приблизилась и, глядя немного в сторону от его лица, погладила по несколько дней небритой щеке. Рыжеватая щетина Большевика была ужасна, очень его портила, по мнению Соло. Но никто не мог запретить Габи думать иначе.
«Неудачный выбор времени, дорогая, он же устал», - мягко укорил ее Соло мысленно.
Но Теллер знала, что делает – взяла Илью за пальцы, только два смогла обхватить, и потянула за собой в каюту. Глядя на то, как легко и естественно у нее это получилось, Соло решил, что ему не помешает выпить.
Первая порция ушла залпом. Вторая тоже, но после того, как цвет виски успел напомнить Соло о золотистом загаре Ильи. Он все сделал правильно, но почему тогда у дорогого алкоголя такой мерзкий вкус? Наполеону не надо было слышать или видеть, что происходит теперь в каюте с широкой кроватью, он итак знал, как все будет.
Илья, еще не понимающий, что все это значит, наклонился к требовательно привстающей на цыпочках Габи, и они соприкоснулись губами. Секунда на осознание, и она обняла его за шею, а он поднял ее за талию – уже как свою женщину. Поцелуи были неглубокие – только губы с губами, потому что один еще сдерживался, а вторая все еще боялась.
«Неси ее в постель», - посоветовал уже получивший необходимую дозу алкоголя в кровь Соло.
На Габи был всего лишь шелковый халат поверх белья, когда она обхватила ногами талию Ильи и потянула наверх мокрую майку, затем стиснула рельефные мышцы, словно хотела причинить боль. А он все стоял столбом у двери, держал ее за талию, хотя под попку гораздо удобнее, и целовал с закрытыми от избытка ощущений глазами.
«Руку – вниз. Ну же, Илья, ей это нужно! Верь мне!» - беззвучно убеждал его звякающий горлышком бутылки о стакан «помощник».
Курякин послушался, и Габи прокусила ему губу до крови, когда почувствовала там жар его пока неподвижной ладони. Она тут же зализала ранку, скромно поцеловала его в подбородок и поморщилась, уколовшись об щетину. А Илья просто смотрел на нее, оказавшуюся так близко.
«Пора уже в койку», - Соло знал этих двоих почти как себя, знал, как им будет лучше. Он представил, как Илья, весь уходя во вдохи, нависает над замершей под ним Габи, целует ее короткими набегами и уже настолько поплыл, что не замечает того, что его больше не ласкают.
«Так не пойдет», - дал ему невидимую затрещину Соло. – «Давай южнее и работай руками. Помоги ей расслабиться».
Илья послушался хоть и не сразу. Пока поверх одежды, но он одной ладонью накрыл грудь и плечо Габи, через чашку бюстгальтера попытался охватить ртом другую ее грудь. А ладонь, поддерживающая ее спину, пока не спешила снова оказаться на ягодицах. Поцелуи, мягкие, безопасные ласки – и вот Габи позволила снять с себя лифчик.
«Красивая грудь», - отсалютовал стаканом Соло и, едва не откусив хрустальный край, добавил. – «Представляю, как у тебя стоит, Большевик».
Илья достаточно времени уделил этой красивой груди, он так дразнил соски кончиком языка, что когда в очередной раз посмотрел Габи в лицо, она смотрела в ответ без прежнего смущения. Стараясь не спешить под этим взглядом, он поцелуями дошел до пупка и только тогда погладил ее по бедру. Разрешит?
«Разрешит».
Запустить пальцы в волосы на макушке и сжать – Габи не хуже Соло знала, что будет приятно Илье, как его поощрить. И для Курякина это – зеленый свет. Приподнявшись, он трясущимися, впервые не от ярости, а от страсти руками снял с нее трусики. Габи помогла, а затем снова развела колени. И Илья замер с приоткрытым ртом, даже покраснел, словно в этом для него было что-то новое кроме партнерши.
Соло и Габи дали ему минутку на то, чтобы прийти в себя.
Потом, к удивлению Габи, ее любовник вдруг сдвинулся назад, слезая с постели. Она не успела спросить, куда он собрался, как Илья и ее подтянул поближе к краю.
«Отличный ход, товарищ», - Соло решил ненадолго оторваться от бутылки и восстановить хоть какую-то ясность мысли.
У Габи были парни. Черт, да у нее даже девушка была, но когда не получалось членом, в ход шли пальцы. Илья же не только знал, где ей будет приятнее всего, он еще и проделывал это языком, самым кончиком, жарко и влажно дыша прямо в нее. Она могла крутиться, подмахивать, сжимать его голову между своих бедер, кончать – он не останавливался и сбавлял темп только для того, чтобы помочь ей подготовиться к следующей волне удовольствия. Когда Илья, чуть медленнее, чем лизал, ввел в нее палец, то ему сразу же пришлось добавить второй, чтобы ей было приятнее сжиматься вокруг них.
Соло представил Илью на коленях между девичьих ног. Рот пересох, дыхание сбилось, а он не прикасался к себе, потому что боль в неудобно прижатом члене помогала сохранять контроль.
«Помоги ему. Твоя очередь», - прошептал Соло Габи.
И та попробовала оттолкнуть, но несколько попыток заканчивались тем, что она только глубже насаживалась на его пальцы. Наконец, получилось, теперь нужны правильные слова. Соло сказал бы по-русски, а Габи говорит по-немецки.
- Иди ко мне.
И это правильно.
Вытерев подбородок, Илья кивнул, как обычный советский подкаблучник, стянул с себя трусы и, приподнимаясь на руках, устроился сверху. Он заметно волновался, хотел одновременно с этим смотреть ей в глаза, но из-за разницы в росте лицо Габи оказалось на уровне его груди. Габи, еще томная и ласковая, погладила его по напряженным перед рывком бокам, не удержалась от хулиганства и ущипнула агента КГБ за задницу. А потом вместо того, чтобы просить прощения, погладила по поджатому животу. На этом ее томность разом испарилась, Габи выдала изумленное «О!» и резко отдернула руку.
«Ну, да. Он крупный… везде», - это Соло оглядел Курякина во всех подробностях. А вот Габи, видимо, была не столь любопытна.
Из-под Соло женщины никогда непосредственно перед сексом не выбирались.
Илья проводил взглядом отодвинувшуюся от него девушку, и первым его словом стало «прости». Габи запахнула халатик, но позволила обнять себя за плечи. Кажется, Илья ее всю одной рукой охватил. Он целовал ее в волосы и шептал это свое русское «ничего, все в порядке».
Но Соло не зря ставил на отважную Габи.
Она снова погладила Илью по колючей щеке, будто пожалела, а затем опустила ладошку ему на пах, ощупывая и привыкая. Уже успел трусы натянуть, как будто такое получится спрятать. На его «нам необязательно», она ответила своим «мы попробуем по-другому».
За эти слова Соло сам полюбил Габи Теллер.
Она сняла халат тем самым сводящим с ума движением плеч и устроилась сверху на сидящем Илье. А потом, чтобы он не отвлекал своими поцелуями, повернулась к нему спиной.
«Отличный выбор», - Соло вылил остатки виски в свой стакан, но пить не спешил. – «Посмотри, посмотри на ее спинку и попку, поверь, такое нечасто увидишь».
Илья же только поддерживал свою женщину, обнимая, будто укрывая обеими руками, а взгляд ниже ее лопаток не опускал. Габи все надо было сделать самой. Желание успело притихнуть, поэтому она послюнила палец, собираясь немного помочь себе. Тогда Илья отвлекся от ее волос и шеи, которыми был так увлечен, и присоединился. Пальцы его, несмотря на многие другие, очень далекие от ласк навыки, действовали не менее умело, чем язык. Так что скоро Габи почувствовала, что увлажнилась достаточно. Знание, что все под ее контролем, придало необходимую уверенность, и она своей рукой направила Илью в себя. Сначала головка члена соскальзывала по смазке, но Габи проявила упорство, раскрылась и сразу почувствовала, как сильно ее растягивает, почти на пределе. Она некоторое время не двигалась, привыкая, потом пустила Илью чуть глубже и еще немного. Он прижался лицом к ее макушке и дышал рывками, но оставался неподвижен весь, кроме пальцев правой руки. Габи нашла удобную для себя глубину проникновения и задвигалась увереннее, а перед самим оргазмом начала постанывать и даже пыталась взять глубже. Ей хватило пары минут. Илья кончил следом, выдавая себя только загнанным дыханием и жаром семени, но так и не сделал ни одного рывка.
Соло залпом допил остатки в своем стакане и вышел освежиться.
Море выглядело не таким спокойным, каким он привык его видеть, становилось ветрено.
- Ты тоже участвовало в этом заговоре, а я и не знал.
Интересно, насколько хватит сделанной в СССР любви и собранной в немецкой автомастерской страсти? Соло ставил на срок в пять лет – достаточно, чтобы совместная жизнь отчетливо запахла рутиной. Он недолго был знаком с Габи, но знал, как редко встречаются женщины с таким авантюрным складом ума и характера. Из U.N.C.L.E. именно Габи комфортно чувствовала себя в шпионской профессии. Илье трудно давались перемены и притворство, Соло тосковал по свободе. А вот их девочка со временем станет достойной наследницей Джеймса Бонда. Такие женщины крайне редко выходят замуж, разве что по молодости и по большой любви. Любовь была большой, имела честные голубые глаза и навыки, которые Габи со временем сможет перенять. Но настанет день, когда ничто из этого не сможет ее дольше удерживать.
В день, когда гражданка Теллер-Курякина покинет Советский Союз, Наполеон Соло уйдет в отставку. Он добьется разрешения на въезд в столицу самой большой в мире страны, и единственный интересующий его адрес не будет нигде записан. Соло представлял, как поднимается на нужный этаж, звонит в типовую советскую дверь, которых в Москве сотни тысяч. После трели звонка он услышит топот маленьких ножек, а шаги Ильи будут бесшумными.
- Ковбой?!
Курякин будет так удивлен, что не сразу спрячет пистолет, который у него, параноика, конечно же, дома имеется. Соло снимет свои ботинки, потому что так положено в русских домах, а взамен получит разношенные хозяйские тапочки. Из комнаты, нарушая папин запрет, выглянут толстый солидный кот, он пока больше, а потому смелее, и маленький светленький мальчик. Мальчик Коля подойдет поздороваться и с серьезной гримаской подаст Наполеону свою ладошку.
Они с Ильей посидят, выпьют на всякий такой случай припасенную бутылку столичной, расскажут и помолчат о своем и об общем. Илья постелет ему на диване – тоже традиция – и присядет еще помолчать. И вот тогда Соло вернет ему тот троекратный поцелуй. А Илья все поймет правильно.
NC-17 за гет, юст
Следов беты в фике не обнаружено
Я попыталась исполнить кинковую заявку о разнице в размерах между Ильей и Габи и заигралась с предысторией.
Для Хэл
ок. 8тыс словДля перелета в Стамбул, где их ожидало первое задание в качестве интернациональной команды агентов с забавным позывным U.N.C.L.E., им был предоставлен посольский самолет. Соло оценил гостеприимство британцев, хотя, судя по выражению лица Уэверли, эта королевская щедрость долго не продлится. Что ж, стоит жить настоящим, не правда ли? И если есть возможность угоститься двухсотлетним вином под расслабляющую музыку, вместо того, чтобы ждать своей очереди в аэропорту, то следует одернуть манжеты и выбрать бутылку, с которой хочешь начать.
Но не все так ровно, как Наполеон, приняли новость о совместной работе. Кажется, Илья с Габи уже успели попрощаться и теперь не знали, что делать с тем, что было сказано друг другу напоследок. Курякин, впрочем, быстро оценил перспективы и начал кружить около кресла, в котором от него пыталась спрятаться Габи. Он притащил ей тарелку со сладостями, все порывался заварить чай и улыбался при этом так, что Соло пришлось закрыться газетой. Эти первобытные ухаживания смотрелись забавно, но Теллер отчего-то было совсем не смешно. От всего, что предлагал Илья, она как-то несмело отказывалась, Соло даже успел мельком увидеть панику в ее глазах.
- Какой у вас в Турции интерес, Большевик?
И к облегчению Габи Курякин отвлекся на ответ, легким мановением Ковбойской руки перешедший в словесную перепалку.
Соло поставил бы тысячу хоть в фунтах, хоть в долларах, что перед тем, как сказать последнее «прощай», Габи все же поцеловала Илью. Не потому что хотела его, а чтобы еще раз увидеть, как он потянется к ней вниз со своих двух метров роста. Габи Теллер укротила свой страх и заставила его ждать ее благосклонности, задыхаясь от надежды.
И эта шалость сошла бы ей с рук, если бы не проект U.N.C.L.E.
Воспользовавшись моментом, Теллер ушла в хвост самолета и задернула штору, но совершила ошибку новичка – пробыла там подозрительно долго. Так что Илья отправился следом, и они оказались в нежелательном для Габи уединении. Врываться туда третьим было бы крайне невежливо, так что Соло оставалось только многозначительно откашливаться и шуршать газетой.
В Стамбуле новообразованную команду ожидал первый шпионский конфуз – почти все имевшиеся у него с собой «жучки» Курякин истратил на Габи. Наполеону досталась всего пара, хотя и хитро спрятанных устройств слежения и прослушки. И только Соло знал, что британской разведке не стоит волноваться по этому поводу и искать некие скрытые мотивы в поведении русского агента. Все мотивы Ильи были прозрачны.
В Турции Габи снова пришлось стать наживкой для объекта, в связи с чем она проживала в отеле одна и вела весьма свободный для местных нравов образ жизни. Соло так же достался неплохой номер, а вот Курякину Уэверли, очевидно, меньше симпатизировал – Илье пришлось ютиться в маленькой загаженной якобы конспиративной квартирке. Как ни странно, из них троих только у Большевика не возникло недовольства по поводу столь несправедливого расселения.
Из-за того, что Габи с Ильей играли в кошки-мышки, взаимоотношения в группе все более явно трещали по швам. Это уже грозило отразиться на работе, и только поэтому Соло изменил своей обычной политике невмешательства. Но говорить о неразделенных чувствах с Курякиным? Всех дипломатических способностей Соло не хватило бы на то, чтобы хотя бы перевести беседу в нужное русло и не получить при этом «в морду». А вот Габи – совсем другое дело, она была растревожена и открыта, ждала помощи, хотя ни за что не призналась бы в этом. Позвать ее к себе в номер на бутылку «дамского напитка» - в этот раз был ямайский ром – и предоставить себя в качестве благодарного слушателя, большего не требовалось. Соло даже не пришлось задавать вопросы, ему все выложили пусть несколько сумбурно и слишком эмоционально, но предельно доходчиво.
Она не хотела обижать Илью, к которому, не смотря ни на что, успела проникнуться почти дружеской симпатией. Как к помеси недалекого старшего братца и пока ласкового, но все же дикого зверя. Слушая девочку, всего несколько недель назад эвакуированную им из гаража в Восточной Европе, Соло не мог не сравнить ее отношение к так отличающемуся от них обоих Курякину и свое. Он точно знал, что должен быть солидарен с Габи, что Ильи следует опасаться. И он бы опасался, не пойди этот агент КГБ, этот неприручаемый капиталистической лаской зверь на поводу личных понятий о чести. Дважды.
А девочка из Восточного Берлина, обманувшая многоопытного Соло своей наивностью, не хотела обратно за стену. Она хотела жить как дивы с журнальных обложек, она только распробовала ризотто с трюфелями и игристое вино, она уже привыкла к платьям, стоящим дороже всего барахла в ее бывшем гараже. Габи ждала мужчину, который бы обеспечил ей все это, а получила живое воплощение неуничтожимой советской системы.
Наполеон в пятый раз подносил к губам стакан, не отпивая из него, Теллер так же поднимала свой, но честно вливала в себя сладковатый эликсир, развязывающий язык. И говорила. Рассказывала, почему не пошла работать на консервный завод «как приличная немецкая девушка», как ненавидела Уэверли, подарившего надежду и пропавшего на два года. Говорила о том, что прав был дядя Руди, как это ни неприятно признавать, но она по горло сыта советскими служащими. Наблюдая, как Габи гримасничает, описывая неловкость, нерешительность влюбленного агента КГБ, Соло все же выпил свою порцию. Перед тем, как пригласить Теллер, он, разумеется, проверил номер на «жучки», но ведь мог же пропустить один? Просто Курякин слишком хорошо его спрятал.
Наполеон Соло профессионально занимался обманом. Он обманывал хитроумные механизмы сейфов, темнил перед начальством, ослепительно лгал, сплетал очередную легенду. И только с прямолинейным, несгибаемым, как шпала имени битвы под Сталинградом, Большевиком отчего-то захотел быть непрофессионально честным. Илья, легко простивший своей "невесте" предательство, ведь это произошло по приказу, заслуживал если не любви, то хотя бы правды.
Когда Габи выдохлась и уснула на его диване, трогательно поджав ноги и не выпуская пустой стакан, Соло укрыл ее одеялом и подложил подушку. Теперь ему требовался алкоголь покрепче – из бара годился только скотч – жаль, нет водки.
Он мог бы остаться у себя в номере, принять расслабляющую ванну, лечь спать или пойти туда, где играет громкая музыка, где будут веселые пьяные люди и высокие ставки. Его дело сделано, так отчего же Соло кажется, что он еще что-то должен?
Бутылка в кармане пальто – это пошло, даже если это коллекционный алкоголь. Если Курякин как примерный агент «слушал» и следил только за объектом их охоты, значит, Наполеон просто справится о делах и оставит ему виски, зная, что тот даже не понюхает спиртное, пока не завершит работу.
Илья не ответил ни на стук в дверь, ни на зов, и Соло, то и дело запинаясь в темном узком коридоре, пробрался к единственной освещенной комнате. Нет, Большевик был на месте, и ветхая мебель вокруг стола с радиоприемником была в том же состоянии что и последние лет десять своей мебельной жизни. Сначала Соло показалось, что Илья уснул – тот сидел, низко склонившись над приемником, наушники лежали рядом. Только подойдя ближе, Соло увидел, как мелким тремором выплясывают Курякинские пальцы. Разговора не вышло, но зато после обещания подежурить за него Илья согласился выпить. Он лег позади занявшего его место Соло – закряхтел продавленный старый диван – и прихлебывал виски, почти не делая перерывов между глотками. Потом об пол звякнула донышком пустая бутылка и больше Наполеон до утра ни единого звука от него не слышал.
Из наушников раздавались несколько искаженные помехами звуки еженощного праздника, и люди на знакомых Наполеону языках делились бедами, которые встречаются только у богатых и пресыщенных жизнью стариков, какой бы возраст при этом ни значился в паспорте. Соло слушал о собачке, которая издохла, объевшись белужьей икрой, и пытался уловить хоть вздох из-за спины, хоть стон, крик, ругательство. И думал о том, что все могло бы пойти иначе. Он ведь своими глазами видел, как Илья, не без недочетов, но все же убедительно изображал архитектора, как обезоруживающе улыбался и щурился на солнце, как якобы не знал куда девать руки и потому с туристической тщательностью держался за фотокамеру. Самая угловатость его движений ничем не напоминала Соло о погоне по ночному Берлину. Так неужели Курякин не смог бы ради девушки сыграть принца маленькой сказочной европейской державы? И Соло сам себе отвечал: конечно же, смог бы. Но только если бы это было заданием. В мире Ильи, как и в мире Наполеона показать себя настоящего, раскрыться было проявлением или слабости, или крайнего доверия. Илья доверился Габи и это была ставка не на ту лошадь.
Утром трезвый и до безразличия уставший от бессмысленной болтовни Соло смотрел, как отражение Ильи в дверце шкафа тяжело садится, сжимает голову ладонями и некоторое время не может подняться.
В течение двух следующих дней Соло присматривал за Ильей, таскал ему выпивку и еду, на которые тот едва обращал внимание. Как, впрочем, и на самого Наполеона.
А потом их раскрыли. Кто из них прокололся и где именно, стало неважно, когда Габи захватили прямо на очередной вечеринке их объекта. U.N.C.L.E. тут же связались с Уэверли по каналу экстренной связи. Соло стоял щека к щеке с Курякиным, когда капитан британской морской разведки и по совместительству их непосредственный начальник бодро сказал, что предпримет надлежащие меры, после чего сразу разъединился. Наполеона удивил тон Уэверли – ну да, сущий пустяк - вытащить Габи с яхты, набитой вооруженными работорговцами и уже отчалившей в неизвестном направлении. Илья же, молча, принялся собираться.
- Уэверли не бросит своего агента, - постарался ободрить его Соло.
- Уже бросил, - и Курякин достал из-под кровати чемодан, где под тонким слоем одежды запросто размещался целый арсенал.
- Калашников? Откуда? – теперь он понял, почему свой чемодан Илья носил сам, не доверяя носильщикам. И ведь этого точно не было в Риме, Наполеон проверял.
Илья глухо рявкнул что-то и принялся сортировать оружие по двум сумкам.
- Одному идти бессмысленно – тебя пристрелят еще на подходе к лодке. Илья, ты слышишь? Надо дождаться, что скажет Уэверли!
- Ковбой, а ты думал, зачем вдруг им понадобилась интернациональная спец-группа под руководством британца? – Курякин выпрямился, тяжело глянул сверху вниз. – Потому что мы сработались? Бред. Мы – гребаное международное прикрытие для грязных английских делишек на Средиземноморье. И плевать он хотел на каждого из нас, особенно на девчонку, за которую с него и спросить-то некому.
Этот очевидный факт того, что их поимели и неожиданная Курякинская проницательность ненадолго лишили Наполеона дара речи. Ненадолго.
- Рассчитываешь, что она влюбится в своего спасителя? Этого не будет, – это низко. Так низко Наполеон еще в своих глазах не падал, но теперь нужно было любыми средствами удержать сумасшедшего русского от самоубийства.
Издевка догнала Илью уже в дверях.
- Это другое, - сквозь зубы, не оборачиваясь к Соло, ответил он.
Очевидно, что все, что сделает Уэверли для спасения Габи – это бросит в лужу свой плащ за пару сотен фунтов. Что сделал бы Наполеон Соло? Он нашел бы пригодную для погони команду, хоть это и потребовало бы времени. И только Курякин собирался сделать все своими руками, не мешкая ни минуты. Русский снова упрямо ставил на уже подведшую его в забеге хромую от безнадежной любви кобылу в красных яблоках.
- Ты чего это? – удивленно воззрился Илья, когда Соло открыл дверцу его машины и устроился рядом на пассажирском сидении.
- Я в деле, - и Наполеон перекинул назад сумку, мешавшуюся под ногами. - Оказывается, ты умеешь думать, Большевик, не хочу это пропустить.
- Ты плохой агент, Ковбой, - Курякин хмыкнул одобрительно и завел мотор. – Но хороший друг.
Стамбульское дорожное движение выводило привычного к светофорам и правилам Соло из себя, поэтому он просто закрыл глаза и позволил Илье давить всех, кто попадется им на пути. В доки они добрались быстро.
«Сложно сейчас будет нанять лодку», - чуть было не сказал вслух Наполеон. Будь у них время, он бы флиртовал с хозяйкой и хозяином, они бы смеялись и сбавляли цену за аренду. И Соло правда было неудобно перед гуляющей, пьяненькой компанией французов, чья лодка приглянулась Курякину. Тот безыскусно громко передернул затвор калаша и приказал компании убираться, а пару особенно пьяных и оттого смелых идиотов просто скинул в воду.
Сумерки быстро сменились непроглядной плотной тьмой, с которой не справлялись фонари. Илья гнал так, что Соло даже успокоился, на такой скорости не думалось ни о торговцах живым товаром, ни о сукином сыне Уэверли – все ушло на второй план перед ожиданием, что они вот-вот налетят в темноте на риф или что лодка перевернется. Наполеон уперся взглядом в Курякинскую спину. «Разобьемся – нагонит яхту вплавь с одним ножом в зубах», - подумалось ему. В том, что касалось русского, понятия невозможного и невероятного становились вдруг очень расплывчатыми.
Как именно Илья определял направление, если маячок то и дело пропадал с радара, осталось для Соло загадкой. Время и пространство играли с ним, не позволяя отмерить ни то, ни другое, а вот Илью, видимо, не смели тронуть. Курякин сбавил скорость, а потом вовсе заглушил мотор, погасил весь свет на катере. И достал весла.
Когда Соло уже своими глазами видел мирно дрейфующую двухпалубную красавицу, Курякин бесшумно отложил весла и перебрался ближе к американцу.
- Подойдем вплотную. Когда начнется стрельба, заводи мотор. Заберешь, - тут он запнулся и громко сглотнул. – Заберешь Габи, дашь полный ход, ты понял, Ковбой?
- Я не понял, в какой момент этого идеального плана я подберу тебя, - Соло знал, на что они идут, и знал, что в самом лучшем случае у них с Габи действительно появится шанс выбраться. Но теперь, когда пришло время в последний раз пожать друг другу руки, он готов был отказаться от этого шанса. Видимо, Курякин понял это, хотя в кромешной тьме они не видели лиц друг друга.
- Ты увязался за мной помогать, так помогай. – Илья сгреб Соло за плечи и, чем отчаяннее, тем тише, зашептал ему в висок. - Сделаешь, как я сказал, или сверну тебе шею, чтоб не мешал. Ну же, Соло! Ты ведь все понял!
- Я понял.
- Спасибо тебе,- Илья лишь слегка переместил руки, удерживая Наполеона все с той же нечеловеческой силой, но это был уже не захват, а объятие. – Спасибо. – И Курякин троекратно его поцеловал. В обе щеки, а затем скупо и сухо – в губы.
В учебке ЦРУ Соло слышал, как курсанты высмеивают привычку русских целоваться, а теперь вот понял, что в этом нет ни капли комичности. Илья, может, всего на секунду прижался к нему, впечатывая свое прощание и благодарность, и за эту секунду Наполеон Соло стал другим человеком.
- Возьми на память, - попросила тьма голосом Ильи, и в руку Соло легли часы, над которыми русский всегда так трясся.
Курякин сноровисто, ни разу не звякнув сталью, обвешался оружием, и они без плеска подплыли к борту яхты, хвостовой ее части. Здесь уже Соло хватало освещения, чтобы разглядеть человека, который недолго, но так продуктивно был ему напарником. Илья с легкостью, словно ни сам, ни груз на нем ничего не весили, забрался по борту. И, дождавшись, когда вооруженный автоматом охранник отойдет в сторону, перелез на палубу. Соло оставалось ждать и удивляться, откуда, из каких неведомых тайников худощавый, в общем-то, Курякин вдруг достал всю эту силу, мощь и сверхъестественную ловкость. В этот раз скоротать ожидание перекусом или вином, пока Илья принимает весь огонь на себя, у Наполеона не было возможности. А если б была, то ему кусок в горло не полез – куда-то делась его фирменная способность идти на дело, насвистывая легкомысленный мотивчик. Ожидание затягивалось, так что он почти понадеялся, что Илье удастся невозможное – вывести Габи незаметно.
И, разумеется, как только это пришло Соло в голову, раздался первый выстрел, тут же сменившийся градом пуль то с глухим, то со звонким звуком попадавших во все поверхности и людей, за ними прятавшихся. По палубе затопали десятки ног, раздались крики и команды по-турецки.
Судя по звукам, стреляли минимум из трех точек, а значит, укрыться от огня на ставшей вдруг такой тесной яхте было практически невозможно. Илья отстреливался одиночными, берег патроны, рассчитывал, чтобы продержаться столько, сколько будет нужно. Прикрывая себя чьим-то уже мертвым, изрешеченным телом, а собой прикрывая Габи, Курякин все же довел ее до борта. Габи спрыгнула в воду, вынырнула спустя несколько очень долгих секунд, а Соло тут же втащил ее в катер и услышал перекрывшее стрельбу и турецкие проклятия русское «гони, Ковбой!». Лодка так рванула от яхты, что Наполеон еле устоял на ногах. Главное держаться направления по встроенному компасу, и где-то там во тьме их встретит спящий берег и твердая почва под ногами. Главное – направление, а уж Илья постарается увеличить им фору.
Во взмокшую от пота и брызг спину Соло ткнулось, прижалось нечто маленькое и ощутимо дрожащее. Что нужно было сделать, чтобы так напугать их стойкую Габи, не спасовавшую ни перед фашистами, ни перед скалоподобным «женихом»? Теллер обняла его неожиданно сильно, обхватила руками, как только могла, и Соло вспомнились совсем недавние другие объятия.
- Прости, Илья, это свое слово я сдержать не могу.
И катер, сбавив скорость, повернул обратно.
Их, очевидно, не ждали и потому заметили не сразу, так что обошлось всего одной автоматной очередью, прошившей борт, прежде чем лодка подошла вплотную к яхте. Соло попробовал повторить Курякинский трюк, но при всей его тренированности, добраться до палубы оказалось нелегко. Зато он появился как раз вовремя, чтобы прикрыть Илье спину. Курякин обернулся на выстрел и сам едва удержался оттого, чтобы продырявить американца. Он так удивился, увидев Соло, что чуть не пропустил еще одного стрелка.
Вместе им удалось вернуться к заветному борту, и Соло указал Илье, чтобы тот выбирался первым. Но Большевик только глянул вниз и выругался тремя короткими словами.
- Что? Сейчас не время бояться замочить ноги! – Соло, к которому разом как-то вернулась способность жить и умирать играючи, толкнул замершего русского к борту.
- Бак прострелен. Прикрой, я ее вытащу, - и Курякин, оставив автомат на палубе, спрыгнул вниз.
Что именно он имел в виду, Соло понял, только когда увидел, что Илья с Габи на спине забирается по скользкому борту обратно.
- Какого..?! – начал было он, но тут им пришлось отступить, и стало не до разговоров.
Отступать пришлось плечом к плечу с Ильей, это было неразумно с тактической точки зрения, но ни один из них почему-то так и не шагнул за спину другого. Если бы год назад у Соло спросили, как он представляет себе идеального напарника, он ответил бы, что идеальных нет – есть те, кто меньше путается под ногами. Но как иначе назвать того, кто, услышав, как у тебя щелкнул «пустышкой» автомат, достает новый магазин и, даже не глядя в твою сторону, вставляет его на место старого. Им повезло – удалось занять место между рубкой и мачтой. Габи уложили на пол в рубке, накрыв сверху пиджаком Соло, чтобы не поранило разлетающимися щепками. Илья посмотрел на нее, свернувшуюся клубочком, словно напоминая себя, ради кого он тут, и как будто жестче и собраннее стал, хотя куда уж больше.
Но то, что реквием вдруг обернулся маршем победы, которая неминуема, потому что отступать некуда, заметил не только Соло. Он насчитал семерых стрелков. Уже шестерых. Во главе с объектом их слежки – сумасбродным сынком знатной турецкой фамилии. Тот тоже заметил, что число его телохранителей стремительно сокращается и принял верное, по мнению Наполеона Соло, решение выметаться с яхты пока сам цел.
Когда турки добрались до лодки, брошенной агентами U.N.C.L.E., их осталось четверо. Они так торопились, что не обратили внимания на пробитый бак, а Курякин, рванувший за ними, чтобы добить, видимо, забыл об этом. Соло за несколько метров до борта догнал его и сбил с ног, как раз вовремя – в небо взметнулась струя огня вместе с обломками катера и кусками плоти. Наполеону показалось, что у него сгорела спина – таким жаром прокатило по телу, но сначала по ушам вдарило, оглушая.
Едва начав что-то понимать, Соло скатился с Ильи и ощупал свою голову.
- Проклятье. Большевик. Ты хоть знаешь, как трудно ухаживать за подпаленными волосами?
Илья не вставая, перевернулся на спину и посмотрел на всполохи огня в небе.
Благослови Бог того, кто строит яхты с внутренними переборками.
Из-за пробоины яхта накренилась, но тонуть пока не собиралась, с горящими обломками Соло с Ильей справились вовремя, и потому рассвет U.N.C.L.E. встречали, сидя рядком на палубе и передавая из рук в руки бутылку очень неплохого виски. Габи трясло так, что она не могла говорить и, только основательно прогревшись алкоголем, начала напевать по-немецки что-то, напоминающее новый сингл, который непрестанно крутили по радио. Хотя это была песня американской группы, и Наполеон слышал ее не менее десятка раз, слова почему-то не вспоминались. Он вернул Илье часы, тот молча принял их и ничего не сказал о так удачно сорванном плане.
Когда солнце уже основательно припекало подпаленную местами палубу, Габи, наконец-то, уснула, уютно прижавшись к боку Ильи, а Соло в который раз уже многозначительно смотрел на Курякинский пропитанный кровью рукав. И обе штанины. И на ожог на шее.
- Ничего. Царапины, - шепотом ответил Илья.
Он все-таки отнес Габи в каюту с пошло-роскошной, но единственной удобной на яхте кроватью. Казалось, что он вот-вот сядет рядом и будет смотреть на нее спящую, но после того, как Соло кивнул на безмолвный вопрос «посидишь с ней?», Курякин ушел. Наполеон выждал полминуты и со всей осторожностью отогнул край одеяла, а затем приподнял подол платья Теллер. Илья за такое любопытство убил бы, но это – та информация, которую знать необходимо, а спросить прямо нельзя. На бедрах Габи не было характерных для насилия отметин, и Наполеон с чувством облегчения поправил одеяло. Разбитый рот и наливающиеся синяки на плечах - по ним легко прочитать историю девушки, оказавшейся в плену. Но хотя бы от большего кошмара ее удалось уберечь.
Курякин вернулся, но вместо того, чтобы занять место Соло, вывел его на палубу и там предельно лаконично изложил ситуацию. Взрывом разнесло двигатель, так что придется обходиться парусами, но это невозможно в штиль. Велика вероятность, что сигнал бедствия примут турки, и тогда придется объяснять, как они, граждане трех разных государств, оказались на яхте, принадлежащей невесть куда пропавшему турецкому подданному. И, несмотря на эти очевидные препятствия, искать решение нужно быстро.
Так Соло оказался в радио-рубке и смотрел, как Илья настраивает приемник на нужные частоты.
- Говори с американским акцентом. Сообщение, затем пять минут слушаешь эфир.
Соло сомневался, что в море обнаружится тот, для кого именно американский сигнал бедствия окажется важен, но ограничился только скептическим взглядом. Потом Илья снова покрутил переключатели и попросил помощи по-русски. Послушал молчание эфира и снова настроился на американские частоты.
- Нас отнесло от путей сообщения. Вся надежда на то, что кто-то примет сигнал.
- А что ты там говорил о парусах? – в яхтах Соло привлекала преимущественно их стоимость и соответствующее благосостояние владельцев.
- Я говорил, что для них нужен ветер. – Илья, как всегда, понял его чересчур дословно.
- Я имею в виду, ты, правда, надеешься, что вдвоем мы управимся?
- Не трусь, Ковбой, я и один справлюсь. Был бы только ветер.
Сдав Илье дежурство у приемника, Соло вышел осмотреться, понимая, что, скорее всего, в точности повторяет маршрут русского. Пресная вода. Он простучал внушительные бочки в трюме и улыбнулся этим сокровищам посреди миллиардов тонн воды соленой. Переборку, спасшую их от необходимости грести неведомо куда, сидя на наспех оторванной Курякиным мачте, уже укрепили до него, так что Соло спокойно отправился искать кубрик.
С пищей дела обстояли хуже – судя по всему, турки питались кокаином, запивая его контрабандным виски и закусывая мелкой соленой рыбешкой. Соло соорудил три небольших сэндвича и прикинул, что если принять это за суточный паек, им хватит на пять дней. А столько они здесь точно не пробудут. За Габи с Уэверли, действительно, никто бы не спросил, но теперь, когда U.N.C.L.E. сгинули в полном составе, можно считать часы, когда к капитану британской морской разведки наведаются два господина в одинаковых шляпах. Это на Соло с Курякиным Александр Уэверли посматривал свысока и поддразнивал, а вот мистер Эдриан и товарищ Олег сами те еще шутники. Уверенный в том, что шеф не даст ему пропасть, не рассчитавшись по контракту полностью, Наполеон воспринимал случившееся, как вынужденный отпуск в плохом отеле.
Трудности возникли оттуда, откуда их, собственно, и следовало ожидать американцу – с русской стороны. Илья отказался съесть даже эту по-социалистически равную с прочими, но несправедливую по отношению к нему порцию. Оставил для Габи. Или для Соло.
- Я могу сырой рыбой питаться, если понадобится. А ты можешь, Ковбой?
Соло улыбнулся, вспоминая тюремную баланду, на которой его держали, чтобы сделать сговорчивее, и не ответил.
«Из чего таких только делают в Союзе?», - неспокойно думал Наполеон Соло, аккуратно поедая свой сэндвич. - «Из принципов, стали и слепой преданности», - ответил он себе же и принялся за порцию Ильи.
Габи к своей пайке пока тоже не притрагивалась, но по другой причине – очень уж страдала от морской болезни. Она едва вышла из каюты и с видимым страхом отдернулась от враз оказавшегося рядом Ильи. Соло не видел лица Курякина в этот момент, но догадывался, что туркам повезло умереть раньше.
Слушать молчащий эфир между сообщениями, гулять по палубе кругами или спать – вот и все, что приходилось делать Соло в последующие три дня. Из печатной продукции имелись только порнографические журналы. А из развлечений – наблюдение за коллегами.
Габи в очередной раз доказала, что хрупкость тела вполне гармонично сочетается в ней с силой духа. К концу второго дня она смогла немного поесть, а на третий уже сама без поддержки прогуливалась вместе с Соло по палубе и курила.
Илья следил за ней боковым зрением, а если отворачивался, то по напряженному затылку и закаменевшей спине все равно было видно – слушает.
За трое суток, что были расставлены сети, он так ничего и не поймал. И Соло ждал, когда же Курякин отменит свою голодовку, согласившись на предложенный бутерброд, а вместо этого застал Илью, расковыривающим только недавно затянувшуюся рану – он собирался приманить рыбу на кровь. Ненормальный. Но это сработало. Вот только тот, кто спустя час начал кружить вокруг в поисках источника крови, был немногим меньше самой яхты.
- Держи его! – и Соло вместе с Габи повисли на Илье, который уже приготовился загарпунить «рыбку». Вместе им удалось увести упирающегося Курякина в трюм.
Акула еще несколько часов плавала вокруг, иногда задевая то боком, то хвостом испуганно потрескивающую яхту.
Габи не знала о том, насколько плохо обстоят дела с провизией, а потому неудавшуюся охоту приняла за развлечение и отчитала Илью, как провинившегося мальчишку. Соло сидел в рубке, покуривал и представлял, как Теллер, уперев руки в бока, наступает на скорчившегося, чтобы безуспешно казаться меньше, Илью. Соло дал им время, а потом принес дневную порцию засохшего хлеба с сыром, так что при Габи Илье пришлось поступиться своей гордостью и поесть.
Словно в награду за их мучения, утром в сети попалась рыбешка пригодного для безопасной ловли размера.
Если их уже искали, а Соло в этом не сомневался, то спасателям следовало поторопиться – жара, изоляция и вынужденное бездействие медленно, но верно действовали на каждого из них, пробуждая мысли и желания, которые обычно у каждого цивилизованного человека находятся за семью бронированными дверями. Соло испытывал это на себе и видел, как это запретное, первобытное проступает в поведении остальных.
На шестой день их плавания Габи решила позагорать. Она появилась из своей каюты, закутанная в шелковый халат, и прошла мимо Ильи, задев его струящейся полой. На следующий день все повторилось – Габи, не обращая внимания на мужчин, расстилала покрывало на палубе, сбрасывала халат единым движением плеч и ложилась, подставляя солнцу свое тело, едва прикрытое нижним бельем. От нечего делать она листала порнографические журналы, рассматривая фотографии в них с таким равнодушием, с каким, вероятно, любая другая девушка смотрела бы на изображения двигателей внутреннего сгорания в самых их удачных ракурсах.
Наполеон привык считать себя ценителем американской красоты, ему нравились женщины, копирующие стиль голливудских див – они всегда оказывались достаточно умны, чтобы быть красивыми, но не более того. Габи он, разве что, симпатизировал, был вежлив и предупредителен. Но их «отпуск» затягивался, и Теллер оказалась единственной женщиной, которую Соло приходилось видеть изо дня в день, а это неожиданно добавило ей привлекательности в его глазах. Особенно, когда она почти голая лежала в нескольких шагах от него.
Пару раз взгляды посматривающего на Габи Наполеона и Ильи встретились. И каждый раз Соло ощущал, как, несмотря на безветрие и духоту, по спине вдруг проходит настоящий русский холод, мороз.
Теллер была неприкосновенна и не подлежала даже похотливому разглядыванию, это он понял. Любой бы понял. Но почему сам Илья не спешил воспользоваться моментом – это вопрос.
Спустя пять дней молчания радиоэфира, Соло решил, что несколько переоценил привязанность своего шефа. Если им суждено выбраться из этой передряги, то это произойдет только благодаря навыкам Курякина. Образно выражаясь, здесь, на яхте турецкого работорговца, жизни Соло и Габи принадлежали Илье. И если бы тот, на правах главного, оставил Наполеона без пищи или выкинул бы за борт после очередной подколки, которые Соло так часто не мог сдержать, то это запросто сошло бы ему с рук. Соло постоянно имел дело с теми, кого власть над людьми не просто портила, а уродовала, поэтому он стал присматриваться к Курякину с удвоенным, уже заметным и неприличным вниманием. Он многое увидел, например, чего стоит Илье продолжать распутывать сети или перебирать убитый двигатель, когда его женщина, хоть и не считающая себя таковой, раздевается рядом. Илья выдерживал недолго – он бросал пару торопливых, но таких жадных, что почти осязаемых взглядов, на смуглую кожу, частью скрытую модным бельем – и шел купаться.
Соло, наблюдавший эти представления из рубки, в это самое время выходил покурить – он нашел хозяйские запасы сигар и сигарет. Раскурить гаванскую сигару занимает время, и Наполеон не спешил, он перекатывал порцию дыма на языке и смотрел, как Курякин снимал рубашку с подвернутыми рукавами и свои слишком плотные для такой жары брюки, оставаясь в одних трусах. Смотрел, как Илья, не глядя куда, прыгал в воду и не выныривал очень долго, так долго, что яхту успевало отнести вперед, а у Наполеона Соло гасла только-только раскуренная сигара. Затем Соло снова трудился над «кубинкой», поглядывая, как Илья брассом, за который запросто можно дать олимпийское золото, догоняет яхту. Наполеон курил долго и вдумчиво, не замечая, как часто прикусывал такую аппетитную сигару. Плавал Илья не хуже, чем бегал, смотреть на это было удовольствием эстетическим, неожиданно резко переходящим в удовольствие эротическое.
То, как Курякин, забравшись по борту, ступал на палубу, и струйки воды стекали, огибая внушительно развитые мышцы, дорогого стоило. То, как мокрая ткань трусов облепляла его гениталии и крепкий зад – было бесценно. Соло даже не пытался скрыть, что пялится.
- Скучаешь по музеям, Ковбой? – и Илья потряс головой, выливая воду из ушей.
- По борделям, Большевик, - на автомате ответил Соло и, чувствуя, что вот-вот договорится, выбросил огрызок сигары и ушел в рубку.
Он готов был смириться с тем, что Габи в отсутствие конкуренток вдруг стала казаться ему привлекательной. Но как быть с тем, что прелести хрупкой немки волновали Соло куда меньше, чем рыжеватые завитушки на груди и четко очерченные мышцы пресса их русского коллеги? Конечно, на Илье приятно было задерживать взгляд, но Соло не ожидал, что станет любоваться им, как какой-нибудь скульптурой. Любовь Наполеона к произведениям искусства всегда была велика и не без примеси эротизма, но никогда еще не перекидывалась на живых людей.
Однажды во время купания Курякин потерял в море свои нелепые мешковатые трусы. Он заметил, что остался голым слишком поздно, чтобы разыскивать пропажу. В этот день Соло так и не смог докурить свою сигару, но был вознагражден другим удовольствием – он видел, как Илья выглянул сперва из-за одного, затем из-за другого борта, как какой-нибудь зверек, а затем, убедившись, что Габи задремала, подобрался к своей одежде.
Забавный случай. Может быть, когда они выберутся, Соло даже расскажет Габи, что именно она проспала.
Но повседневность их была совсем не так забавна.
Изо дня в день Габи скидывала халат, а затем становилась на колени, перед тем как лечь. Даже Соло находил это возбуждающим, Курякин же прикладывал титанические усилия, чтобы не сорваться.
Зачем же Теллер проделывала этот фокус снова и снова? Если она хотела Илью, ей стоило бы только поманить пальцем – настолько тот был на взводе. Но она не хотела. Здесь, где они невольно ознакомились с весьма интимными секретами друг друга, Соло получил подтверждение своей прежней догадки - Габи Илью до сих пор боится. Виновата ли в том погоня по ночному Берлину или русская «деревянность» или он, действительно, не ее тип - неизвестно. Вот только Теллер вместо того, чтобы сидеть, забаррикадировавшись в каюте, всячески «дразнила медведя», она ходила по грани, заглядывая в пропасть, но от края не удалялась. Она проверяла, доказывала самой себе, что ее кошмар и ужас безобиден. Соло подозревал, что этот прекрасный метод укрощения ей подсказал Уэверли, хотя не исключено, что Габи действовала инстинктивно. Вопрос в том, сколько еще выдержит Илья.
Он пробил себе ладонь отверткой. Случайно, конечно же. Просто рука соскользнула, потому что кто-то засмотрелся на ножки Габи. Илья ругнулся, вытащил чертову отвертку и инстинктивно сжал кулак. На этом бы все и закончилось, но Габи, искренне – Соло в этом был уверен – посочувствовала раненому «медведю» и сбегала за аптечкой. Она встала рядом с Ильей на колени и взяла его стиснутый кулак в свои ладони. Что она делала дальше, Наполеон не заметил – он смотрел на то, как Курякина качнуло вперед. Нос Ильи почти коснулся голого плеча и лямки бюстгальтера Габи. И Соло будто вместе с Ильей почувствовал не только аромат кожи их единственной и потому особенно маняще пахнущей женщины, но и тепло ее нагретого солнцем тела. Курякин так скрипнул зубами, что едва не раскрошил их, он поднялся на ноги и, не глядя на Габи, не обращая внимания на текущую по руке кровь, начал было автоматически раздеваться. Но замер, едва расстегнув рубашку, и ушел в трюм.
Соло несколько раз провел пальцами по голове, счесывая назад вырварски укороченные пряди, и закурил прямо в рубке, сейчас у него были с собой только сигареты. В какой-то момент он ждал, что Илья окончательно слетит с катушек, порвет к чертям это мозолящее им глаза белье Габи и возьмет ее прямо там на палубе. Или оттащит в каюту, подальше от единственного зрителя – и это будет вся романтика, на которую Теллер стоит рассчитывать. Наполеон курил, затягиваясь до гула в ушах, и думал, что если бы так случилось, он не вступился бы за Габи. За малышку Теллер, к которой привык и которая ему даже нравилась. И дело не в мужской солидарности, не в том, что он сочувствовал или завидовал Илье. Наполеон Соло выругался, дословно повторяя то, что несколько минут назад сказал Большевик. А все потому, что никто в его жизни никогда не любил его так - до зубовного скрежета, до надрывающего разум желания.
- Надеюсь, он там дно не пробьет, - протянул Соло, сквозь сигаретный дым глядя на уже одетую и смущенную Габи.
Илья вышел только вечером, молча, съел оставленную ему печеную рыбу и сменил Соло на посту у приемника.
Не сговариваясь, они делили одну каюту на двоих, что было нетрудно, потому что один обязательно находился в рубке, пока второй спал. Но этой ночью как Наполеон ни пытался удобнее устроиться на узкой матросской койке, он так и не заснул. Он все вспоминал перекошенное лицо Курякина – лицо человека, для которого потом – хоть конец света. Но Габи неприкосновенна. Остается он, Соло. И ведь это, вполне, ожидаемый выход из ситуации – с чего бы Илье беспокоиться о мнении какого-то агента ЦРУ? В рукопашной Соло не победить, а если начнет сопротивляться, бешенный русский запросто может его искалечить. А потом все равно трахнуть. Наполеон утопил лицо в подушку и представил, как Илья заходит в эту их каюту и запирает за собой дверь. Как наваливается на него всем весом до того, что невозможно вдохнуть. Как сам жарко и часто дышит Соло в затылок, расстегивая свои брюки и приспуская его. А ведь произойди все это на самом деле, Наполеон не запомнил бы ни тесной тяжести, ни ритмичных выдохов – настолько ему было бы больно. Насилие, даже если жертва не оказывает сопротивления, остается насилием. Соло достанется боль, а Илье стыд, ведь он, вот упущение его инструкторов, так совестлив и бла-го-ро-ден. Благороден в том самом, только русском, смысле слова.
На следующий день Габи ограничилась прогулками по палубе, но это не разрядило обстановку – Курякин следил за ней непристойно тяжелым взглядом, будто ласкал и имел, пока не касаясь. Кажется, у него окончательно перегорели предохранители, и до взрыва оставалось совсем ничего.
- Пожалуй, самое время окунуться, - Соло слегка рисуясь от напряжения, разделся и нырнул.
Илья шумно выдохнул сквозь сжатые зубы и отвлекся от Теллер. Он стоял у борта и смотрел, как Наполеон купается. Илья при этом не курил, он вообще не курил, считая это вредной для агента привычкой, и уж тем более не любовался телом Соло. Но каждый раз, когда тот лез в воду, Курякин оставлял свои дела и присматривал за пловцом, чтобы прыгнуть следом и вытащить его хоть из пасти Морского Дьявола, если понадобится.
«Он никогда не сорвется», - со странной звенящей радостью понял Соло, переворачиваясь на спину и усмехаясь хмурому Илье. Их русский выдержит все.
Ночной страх перед насилием окончательно показался ему нелепым, когда Соло со своего наблюдательного пункта разглядывал подготавливающего снасти Курякина.
- Судно потерпело крушение.., - они настолько буквально «в одной лодке», что Наполеон, вполне, мог бы предложить Илье помочь друг другу по-джентльменски. Почти как подростковая мастурбация в кабинке туалета, только вместо подростков – агенты двух враждебных разведок, а вместо туалета – трюм тонущей яхты. – Самостоятельная эвакуация невозможна…
Это было бы так просто – подойти к Большевику, в будничной своей манере предложить ему сбросить напряжение вместе, получить «поцелуй» в ухо или еще что-то такое же ласковое из арсенала КГБ и вернуться к работе. Но в этом плане с взаимопомощью имелся один изъян – Соло с недавних пор не хотел секса ради разрядки. Не с Ильей.
А ведь он еще подростком понял, что привязанность и удовольствие в постели – слишком разные вещи, чтобы их смешивать. Одна запоминающаяся ночь или пара горячих встреч – то, что нужно для здоровья и душевного равновесия. Соло нравилось, когда любовницы играли с его волосами или предлагали помассировать спинку, словом, благодарили за отлично проделанную постельную работу. Но эти милые благодарности оставались всего лишь приятным бонусом к сексу без обязательств. Так почему же вместо хватки Курякинской лапы на его члене, Соло думалось о том, как Илья сухо и жестко, так как только он, Большевик, умеет, целовал бы его, Наполеона, сзади в шею и словно стальной капкан держал бы за плечи? Кажется, Соло достиг вершин отпущенного ему романтизма в этих фантазиях. Это все жара виновата.
Пары ночей, проведенных в таких вот мыслях, хватило, чтобы до него дошло со всей ясностью – он попал. Неразделенные чувства – это ведь не по его части, он же эгоистичный, гордый сукин сын.
«Так какого черта ты развернул катер и полез под пули?» - с насмешкой спрашивал он себя.
И не находил ответа, достойного Наполеона Соло.
Шла третья неделя их плавания – Соло сверялся с календарем, который вел Илья. Прежняя жизнь: города, тротуары, люди – все это уже начинало казаться зыбким, словно было сном. Несколько раз их радио принимало чужие переговоры, и после одного неудачно перехваченного диалога Курякин велел больше помощи в эфире не просить.
Без этой нудной, но все же работы Соло, пожалуй, больше скучал, хотя из обязанностей за ним осталась готовка. Габи пыталась отобрать у него право на кухню, но запекать рыбу на завтрак, обед и ужин без масла и специй требовало много терпения и сноровки. Курякин, конечно, каждый раз хвалил ее пригоревшие куски с торчащими костями. Но Соло все же разглядел облегчение и даже аппетит в непроницаемой мине Большевика, когда за готовку снова взялся Ковбой. Это польстило, хотя Илья ограничился одним «спасибо» и чистой миской.
В отношении к Габи Курякин все же поостыл и успокоился, снова заговорил с ней и даже пробовал шутить. В этом очень помогли его тренировки по несколько часов подряд со зверскими нагрузками. Наполеон иногда присоединялся, но вскоре сходил с дистанции – грузы и темп оказались слишком тяжелы. Несмотря на это обидное неравенство сил, он раз за разом вставал рядом с тренирующимся Ильей и пытался за ним угнаться.
Габи, кстати, могла бы неплохо зарабатывать на тренерской работе - спустив на нос солнечные очки, она наблюдала за мужчинами и в нужный момент подбадривала их комментариями. Эти комментарии стали еще язвительнее, когда Курякин предложил обучить Соло борьбе.
Они возились на палубе, словно дерущиеся медвежата – сравнение Габи. Илья хорошо объяснял, Соло пробовал повторить приемы и комбинации и получил в награду за старание десятки Курякинских убийственных объятий. Не считая тех сотен раз, что сам удерживал его и пытался не отпустить. На тренировках Илья был словоохотливее, чем в обычной беседе, и Соло, правильно задавая вопросы, узнал кое-что о том времени, когда он считался лучшим в подростковой группе самбо.
После силовой тренировки Соло по обыкновению отходил к борту и курил, ему нравилось, как возмущенный Курякин прерывается, чтобы рассказать как вредна именно эта сигарета или чтобы ругнуть чертова Ковбоя. Соло и сам понимал, что слишком уж пристрастился к курению, но пока что это было ему необходимо.
Илья снова перешел к отжиманиям, теперь на пальцах, и так легко, ритмично опускался и поднимался, словно делал это первые десять раз. На самом деле заканчивалась вторая сотня. Будто бы охватывая пальцами фильтр сигареты, Наполеон погладил себя по губам, скользя взглядом по плечам Ильи, его взмокшему от пота затылку и майке, прилипшей к телу.
«Если бы это совершенное тело было лучшим, что есть в тебе, Большевик, как было бы просто». С некоторым усилием отведя взгляд от Курякина, Соло уже знал, с кем встретится глазами. Он улыбнулся Габи и пустил струйку дыма из едва приоткрытых губ. Теллер все-таки женщина, а значит смесь жалости и страха для нее – лучший афродизиак. Нужно только слегка подтолкнуть ее к первому шагу.
Габи хмурилась, как будто читала его мысли, но скорее всего этому ее не успели научить в британской разведке.
«Как же так вышло, девочка моя», - чувствуя себя персонажем романа Митчелл, кстати, зачитанного им в детстве до дыр, думал Наполеон, глядя на Габи прямо и не моргая. – «Как так вышло, что тебе не нужна его любовь, а мне, вот представляешь, без нее не нужно его тело?»
Когда Курякин нырнул, чтобы ополоснуться после тренировки, Соло зная, что у него есть, по крайней мере, десять минут, приступил к комбинации замков, запретов и страхов, прячущих страсть Габи Теллер. Он сел рядом с ее бедром обманчиво умиротворенный и начал свой монолог. Искусство подать что угодно под правильным соусом – это его, Соло, талант.
В конце концов, Габи психанула и ушла к себе, но Наполеон был доволен – все, что он собирался сказать – прозвучало. Но и он не ожидал, что дальше все произойдет так быстро.
Едва Илья вернулся и вытянулся прямо на палубе, чтобы обсохнуть, Габи приблизилась и, глядя немного в сторону от его лица, погладила по несколько дней небритой щеке. Рыжеватая щетина Большевика была ужасна, очень его портила, по мнению Соло. Но никто не мог запретить Габи думать иначе.
«Неудачный выбор времени, дорогая, он же устал», - мягко укорил ее Соло мысленно.
Но Теллер знала, что делает – взяла Илью за пальцы, только два смогла обхватить, и потянула за собой в каюту. Глядя на то, как легко и естественно у нее это получилось, Соло решил, что ему не помешает выпить.
Первая порция ушла залпом. Вторая тоже, но после того, как цвет виски успел напомнить Соло о золотистом загаре Ильи. Он все сделал правильно, но почему тогда у дорогого алкоголя такой мерзкий вкус? Наполеону не надо было слышать или видеть, что происходит теперь в каюте с широкой кроватью, он итак знал, как все будет.
Илья, еще не понимающий, что все это значит, наклонился к требовательно привстающей на цыпочках Габи, и они соприкоснулись губами. Секунда на осознание, и она обняла его за шею, а он поднял ее за талию – уже как свою женщину. Поцелуи были неглубокие – только губы с губами, потому что один еще сдерживался, а вторая все еще боялась.
«Неси ее в постель», - посоветовал уже получивший необходимую дозу алкоголя в кровь Соло.
На Габи был всего лишь шелковый халат поверх белья, когда она обхватила ногами талию Ильи и потянула наверх мокрую майку, затем стиснула рельефные мышцы, словно хотела причинить боль. А он все стоял столбом у двери, держал ее за талию, хотя под попку гораздо удобнее, и целовал с закрытыми от избытка ощущений глазами.
«Руку – вниз. Ну же, Илья, ей это нужно! Верь мне!» - беззвучно убеждал его звякающий горлышком бутылки о стакан «помощник».
Курякин послушался, и Габи прокусила ему губу до крови, когда почувствовала там жар его пока неподвижной ладони. Она тут же зализала ранку, скромно поцеловала его в подбородок и поморщилась, уколовшись об щетину. А Илья просто смотрел на нее, оказавшуюся так близко.
«Пора уже в койку», - Соло знал этих двоих почти как себя, знал, как им будет лучше. Он представил, как Илья, весь уходя во вдохи, нависает над замершей под ним Габи, целует ее короткими набегами и уже настолько поплыл, что не замечает того, что его больше не ласкают.
«Так не пойдет», - дал ему невидимую затрещину Соло. – «Давай южнее и работай руками. Помоги ей расслабиться».
Илья послушался хоть и не сразу. Пока поверх одежды, но он одной ладонью накрыл грудь и плечо Габи, через чашку бюстгальтера попытался охватить ртом другую ее грудь. А ладонь, поддерживающая ее спину, пока не спешила снова оказаться на ягодицах. Поцелуи, мягкие, безопасные ласки – и вот Габи позволила снять с себя лифчик.
«Красивая грудь», - отсалютовал стаканом Соло и, едва не откусив хрустальный край, добавил. – «Представляю, как у тебя стоит, Большевик».
Илья достаточно времени уделил этой красивой груди, он так дразнил соски кончиком языка, что когда в очередной раз посмотрел Габи в лицо, она смотрела в ответ без прежнего смущения. Стараясь не спешить под этим взглядом, он поцелуями дошел до пупка и только тогда погладил ее по бедру. Разрешит?
«Разрешит».
Запустить пальцы в волосы на макушке и сжать – Габи не хуже Соло знала, что будет приятно Илье, как его поощрить. И для Курякина это – зеленый свет. Приподнявшись, он трясущимися, впервые не от ярости, а от страсти руками снял с нее трусики. Габи помогла, а затем снова развела колени. И Илья замер с приоткрытым ртом, даже покраснел, словно в этом для него было что-то новое кроме партнерши.
Соло и Габи дали ему минутку на то, чтобы прийти в себя.
Потом, к удивлению Габи, ее любовник вдруг сдвинулся назад, слезая с постели. Она не успела спросить, куда он собрался, как Илья и ее подтянул поближе к краю.
«Отличный ход, товарищ», - Соло решил ненадолго оторваться от бутылки и восстановить хоть какую-то ясность мысли.
У Габи были парни. Черт, да у нее даже девушка была, но когда не получалось членом, в ход шли пальцы. Илья же не только знал, где ей будет приятнее всего, он еще и проделывал это языком, самым кончиком, жарко и влажно дыша прямо в нее. Она могла крутиться, подмахивать, сжимать его голову между своих бедер, кончать – он не останавливался и сбавлял темп только для того, чтобы помочь ей подготовиться к следующей волне удовольствия. Когда Илья, чуть медленнее, чем лизал, ввел в нее палец, то ему сразу же пришлось добавить второй, чтобы ей было приятнее сжиматься вокруг них.
Соло представил Илью на коленях между девичьих ног. Рот пересох, дыхание сбилось, а он не прикасался к себе, потому что боль в неудобно прижатом члене помогала сохранять контроль.
«Помоги ему. Твоя очередь», - прошептал Соло Габи.
И та попробовала оттолкнуть, но несколько попыток заканчивались тем, что она только глубже насаживалась на его пальцы. Наконец, получилось, теперь нужны правильные слова. Соло сказал бы по-русски, а Габи говорит по-немецки.
- Иди ко мне.
И это правильно.
Вытерев подбородок, Илья кивнул, как обычный советский подкаблучник, стянул с себя трусы и, приподнимаясь на руках, устроился сверху. Он заметно волновался, хотел одновременно с этим смотреть ей в глаза, но из-за разницы в росте лицо Габи оказалось на уровне его груди. Габи, еще томная и ласковая, погладила его по напряженным перед рывком бокам, не удержалась от хулиганства и ущипнула агента КГБ за задницу. А потом вместо того, чтобы просить прощения, погладила по поджатому животу. На этом ее томность разом испарилась, Габи выдала изумленное «О!» и резко отдернула руку.
«Ну, да. Он крупный… везде», - это Соло оглядел Курякина во всех подробностях. А вот Габи, видимо, была не столь любопытна.
Из-под Соло женщины никогда непосредственно перед сексом не выбирались.
Илья проводил взглядом отодвинувшуюся от него девушку, и первым его словом стало «прости». Габи запахнула халатик, но позволила обнять себя за плечи. Кажется, Илья ее всю одной рукой охватил. Он целовал ее в волосы и шептал это свое русское «ничего, все в порядке».
Но Соло не зря ставил на отважную Габи.
Она снова погладила Илью по колючей щеке, будто пожалела, а затем опустила ладошку ему на пах, ощупывая и привыкая. Уже успел трусы натянуть, как будто такое получится спрятать. На его «нам необязательно», она ответила своим «мы попробуем по-другому».
За эти слова Соло сам полюбил Габи Теллер.
Она сняла халат тем самым сводящим с ума движением плеч и устроилась сверху на сидящем Илье. А потом, чтобы он не отвлекал своими поцелуями, повернулась к нему спиной.
«Отличный выбор», - Соло вылил остатки виски в свой стакан, но пить не спешил. – «Посмотри, посмотри на ее спинку и попку, поверь, такое нечасто увидишь».
Илья же только поддерживал свою женщину, обнимая, будто укрывая обеими руками, а взгляд ниже ее лопаток не опускал. Габи все надо было сделать самой. Желание успело притихнуть, поэтому она послюнила палец, собираясь немного помочь себе. Тогда Илья отвлекся от ее волос и шеи, которыми был так увлечен, и присоединился. Пальцы его, несмотря на многие другие, очень далекие от ласк навыки, действовали не менее умело, чем язык. Так что скоро Габи почувствовала, что увлажнилась достаточно. Знание, что все под ее контролем, придало необходимую уверенность, и она своей рукой направила Илью в себя. Сначала головка члена соскальзывала по смазке, но Габи проявила упорство, раскрылась и сразу почувствовала, как сильно ее растягивает, почти на пределе. Она некоторое время не двигалась, привыкая, потом пустила Илью чуть глубже и еще немного. Он прижался лицом к ее макушке и дышал рывками, но оставался неподвижен весь, кроме пальцев правой руки. Габи нашла удобную для себя глубину проникновения и задвигалась увереннее, а перед самим оргазмом начала постанывать и даже пыталась взять глубже. Ей хватило пары минут. Илья кончил следом, выдавая себя только загнанным дыханием и жаром семени, но так и не сделал ни одного рывка.
Соло залпом допил остатки в своем стакане и вышел освежиться.
Море выглядело не таким спокойным, каким он привык его видеть, становилось ветрено.
- Ты тоже участвовало в этом заговоре, а я и не знал.
Интересно, насколько хватит сделанной в СССР любви и собранной в немецкой автомастерской страсти? Соло ставил на срок в пять лет – достаточно, чтобы совместная жизнь отчетливо запахла рутиной. Он недолго был знаком с Габи, но знал, как редко встречаются женщины с таким авантюрным складом ума и характера. Из U.N.C.L.E. именно Габи комфортно чувствовала себя в шпионской профессии. Илье трудно давались перемены и притворство, Соло тосковал по свободе. А вот их девочка со временем станет достойной наследницей Джеймса Бонда. Такие женщины крайне редко выходят замуж, разве что по молодости и по большой любви. Любовь была большой, имела честные голубые глаза и навыки, которые Габи со временем сможет перенять. Но настанет день, когда ничто из этого не сможет ее дольше удерживать.
В день, когда гражданка Теллер-Курякина покинет Советский Союз, Наполеон Соло уйдет в отставку. Он добьется разрешения на въезд в столицу самой большой в мире страны, и единственный интересующий его адрес не будет нигде записан. Соло представлял, как поднимается на нужный этаж, звонит в типовую советскую дверь, которых в Москве сотни тысяч. После трели звонка он услышит топот маленьких ножек, а шаги Ильи будут бесшумными.
- Ковбой?!
Курякин будет так удивлен, что не сразу спрячет пистолет, который у него, параноика, конечно же, дома имеется. Соло снимет свои ботинки, потому что так положено в русских домах, а взамен получит разношенные хозяйские тапочки. Из комнаты, нарушая папин запрет, выглянут толстый солидный кот, он пока больше, а потому смелее, и маленький светленький мальчик. Мальчик Коля подойдет поздороваться и с серьезной гримаской подаст Наполеону свою ладошку.
Они с Ильей посидят, выпьют на всякий такой случай припасенную бутылку столичной, расскажут и помолчат о своем и об общем. Илья постелет ему на диване – тоже традиция – и присядет еще помолчать. И вот тогда Соло вернет ему тот троекратный поцелуй. А Илья все поймет правильно.
@темы: Ё-моё
-
-
10.06.2017 в 20:48Спасибо! Это было великолепно!
П.С.
В фантазиях Соло на Курякине трусы, которые потерялись, он, видимо, об этом забыл, или трусы вплавь нашли своего владельца
-
-
10.06.2017 в 20:55Надеюсь, уплывшие трусы были не единственными на лодке). Но вообще, косячок, да.
Спасибо за отзыв!)
-
-
26.06.2017 в 13:13Я чуть не плачу. Да, вот это было сильно! Кстати, секс был почти безупречен. А конец - просто ах! Когда Габи надоест Илья и она его бросит, его подхватит Соло - его и его мальчика Колю. До слез!
-
-
26.06.2017 в 19:16Илья ничейным не останется, меня это тоже греет!