"Трое на плоту не считая Илюши"

Что-то вроде окончания. Хотя и не конец)

Предыдущая часть.
bistrick.diary.ru/p213508450.htm

bistrick.diary.ru/p213611945.htm

3тыс слов

Наполеону хватило благоразумия не лезть с попытками извинений и объяснениями – за это он сейчас вполне мог получить в глаз.
А Илья, раз уж не сталкиваться на плоту им совсем было невозможно, старался хотя бы не смотреть на него. Помогало плохо. У Курякина все ломалось в руках, а ноги так и носили его от края до края, и он бы ни за что не признался, но несли они его к Соло.
К предателю, извращенцу, пидорасу.
Когда это последнее определение-ругательство засвербело, срываясь с языка, Илье стало еще более гадостно. Легко было бы обвинить Соло в совращении, навесить на него все грехи сгоряча, заклеймить словом, которое не спустит любой уважающий себя мужчина. Но Илье легко не было. Он-то даже обманутый и оскорбленный ни на секунду не забывал, как хорошо им было вместе. Как затягивало это «извращение».
Илья умом понимал, что предательство Соло наглухо перечеркнуло все, что произошло к обоюдному удовольствию, но его сердце с этим не соглашалось. Оно, глупое, болело без Соло так, что Илья, наплевав на должную сдержанность, меряя шагом Урал, с непривычки ломко неконструктивно выматерился. И осекся, когда заметил, как Габи хмурится и явно пытается повторить сказанное, чтобы запомнить.
Пусть все это было тяжко да еще и шло бонусом к капитанским обязанностям, Илья бы все вынес. Во всяком случае, вскоре ему показалось, что сразу после разрыва было легче. Потому что однажды Соло решил, что достаточно страдал без секса и начал попытки примирения на этой почве.
Он неведомо как притягивал к себе взгляды сопротивлявшегося тому Ильи, ловил их и мягко, с трогательной виноватостью улыбался. У Курякина от этих скромных заигрываний бальса уходила из-под ног.
Соло даже при нынешней их немногословности ухитрялся так поиграть грудными своими интонациями, так бархатно идеально смеялся с Габи, что Илья, даже ныряя, слышал его и наслушаться не мог.
И наконец, во время дежурств Габи Наполеон на своем спальнике принялся за одиночные упражнения, раз уж Илья пока еще удерживался от того, чтобы составить ему компанию.
Соло мог бы делать это тише, незаметнее, он же наоборот явно позволял себя слушать. Нарочно устававший за день до состояния бревна Илья не мог спать, слушая и зная, ощущая собственными руками то, что делал Соло.
И ведь Илья прекрасно понимал, что если он вздумает присоединиться, там, на соседнем спальнике за хлипкой переборкой, его ничуть не осудят. Наоборот, было очевидно, что Илью там бесстыдно, нагло и отчаянно ждут и хотят.
Стонал Соло негромко, но если приглушенный «дарлинг» Илье был хорошо знаком, то протяжное на выдохе «Ии» стало сюрпризом. Курякин отчетливо понимал, как будто ему было сказано – «иди ко мне и этот стон станет твоим именем».
Илья стискивал зубы на своем эспандере и слушал, и не шел.
О сне, даже после того как Соло счастливо кончал, речи быть не могло – Курякин усилием воли, не позволял себе заняться тем же.
Пара таких мучительных ночей и у Ильи всерьез стали сдавать нервы. Он, разумеется, не позволял себе срываться на Соло и тем более на Габи, но это уже был вопрос времени, когда все же рванет.
Тем более что и Соло, несмотря на заявленный свой нарциссизм и ночные упражнения, все-таки тоже сдал и заметно прикладывал усилия, чтобы это скрывать.
Наконец, Наполеон решил поступиться гордостью и рискнул здоровьем – подошел к Илье с предложением перемирия.
Курякин протянутую ему руку пожал, но все равно не отпустило.
Тем более что Соло поспешил предложить универсальное средство от тоски по разрушенным отношениям. Для начала виски. А, когда он заметил, что Илья ощутимо захмелел, полез лапать.
Прибитый усталостью и алкоголем, изнывающий по его ласке Курякин не нашел бы в себе силы для отказа, помогла случайность. Поднимаясь вслед за Соло, Илья запнулся и упал в воду, хлебнул соленого и пока откашливался к нему вернулись положенные стыд и боль.
Наутро Курякин вовсю гнал от себя сожаление о неслучившемся. Ведь можно было бы списать все на виски. Но кого он хотел обмануть? Одной ночью они бы точно не ограничились.


Когда на горизонте показался парус небольшой лодки, все обитатели плота разом вспомнили, как давно они не видели что-то кроме океанской глади.
Илья в трубу рассмотрел непримечательное рыбацкое суденышко с командой из пяти человек – ничего подозрительного в глаза не бросилось. Но Габи он на всякий случай отослал в шалаш и велел не высовываться.
Когда лодка подошла ближе, он только убедился в правильности этого решения – сети у «рыбаков» явно были только для отвода глаз.
Не то чтобы местные контрабандисты и пираты слыли опасными, до сомалийцев им было очень далеко, но Курякин своим «комсомольским» нутром не мог доверять даже представителям безобидного разряда преступников.
«Рыбаки» проявили естественное любопытство к пассажирам плота, и притерлись самым бортом лодки к бальсе.
Илья нахмурился, но, надеясь, что минута вежливости быстро пройдет, не стал на это указывать.
Вежливость и правда быстро прошла и капитан лодки, которого Илья про себя сразу нарек Башибузуком, настойчиво попросил – пока попросил – чтобы женщина с плота вышла к ним.
Попытка Соло отболтаться не удалась, в этих краях было мало белых женщин, и Габи контрабандисты приметили издалека.
Слово за слово и просьбы сменились угрозами и прямыми предложениями цены, ненавязчивой демонстрацией рукоятей тесаков и ружейных прикладов. Обстановка накалялась и, почуяв это, неприятно визгливо загавкал молчавший прежде капитанский пес – некрупная, серо-бурая дворняга.
Едва пес подал голос, из шалаша стрелой вылетел распушивший боевой мех Илюша.
Кот одним прыжком оказался на борту лодки, в долю секунды отвесил затыкающую оплеуху противнику и в следующий момент уже сиганул обратно, прямо в подставленные хозяйские руки.
Илья воспользовался произведенным эффектом и, сжимая кулаки, заявил, что сам готов подняться на борт лодки вместо белой мисс, причем совершенно бесплатно.
«Рыбаки», услышав такое предложение от «руси каптэн» - двухметрового бородатого «викинга» в выгоревшей тельняшке и с рычащим малым львом на плече, тут же слились.
Неизвестно нарочно так получилось или случайно, но лодка, вместо того чтобы плавно оставить плот в покое и отправиться восвояси, вдруг наперла носом и боком на крайнее бревно. Бальса уже успела пропитаться морской водой и просесть. Да еще и воткнулась лодка весьма неудачно. А уж когда контрабандисты, спасаясь от пришедшего в ярость при виде «покушения» Ильи, врубили мотор, то бортом содрали всю перевязь.
Остановиться и помочь тем, у кого плот из-за них начал распадаться на части, морские хищники не пожелали.
А бальсовые бревна, едва появилась такая возможность, закрутились вокруг своей оси, отдавая океану людей и вещи.

Илья упал очень неудачно, он собирался запрыгнуть на кинувшую их лодку, но поскользнулся и ударился головой. Когда он снова пришел в себя, то не сразу понял, отчего ему так удобно – он полулежал, откинувшись на подставленное плечо вытащившего его Соло. Несколько долгих секунд Илья просто дышал и слушал успокаивающее бормотание то и дело отплевывающегося от воды Соло.
А вот затем его настигло понимание случившегося.
Илья оглянулся с замирающим сердцем. Габи сидела верхом на одном из дрейфующих бревен и за полощащий парус подтягивала к себе мачту с намертво впившимся в нее мокрым Илюшей. Кот плавать умел, но не любил.
Вокруг среди бревен в обманчивой близости поплавками торчали из воды некоторые их вещи и контейнеры с пресной водой.
- Ты держи, а я вылавливать буду, - скомандовал Илья, которому несмотря на их аварийную ситуацию и травму в объятиях Соло было слишком, непозволительно и отчаянно хорошо.
- Окей, - мгновение Соло все же промедлил, прежде чем отпустить его.
Через пару часов уже должно было стемнеть, поэтому Илья, хоть голова и гудела от напряжения, не позволял себе снизить темп. Это здоровым, без усталости и измочаленных американцем нервов «собрать» плот кажется легким делом. В действительности управиться с капризной бальсой в открытом океане оказалось очень непросто. Соло с Габи и Илюшей помогали как только могли, но по-тропически резко опустилась ночная темень, а из девяти бревен связаны были лишь пять. За шестым Илья плыл с фонариком в зубах и едва не раздавливал трещащий фонарный корпус – так сильно болела голова. Соло еще три бревна назад предлагал поменяться, а два бревна назад начал уговаривать оставить все до утра.
Наполеон явно не знал о несущем их течении и устройстве плота то, что знал Курякин, скрупулезно разобравший плотовую навигацию перед экспедицией. На пяти бревнах они просто не дойдут даже с учетом того, что избавились от уймы груза. Генератора Илье было особенно жаль, ведь подарок да и пахал замечательно.
Когда Илья подогнал шестое, и они общими усилиями почти вслепую закрепили связку, Соло поймал его за руку. С прорезавшимся акцентом, он потребовал, чтобы Илья влез к ним на плот и прекратил геройствовать. Курякин слабо огрызнулся в ответ, и не столько потому, что адски вымотался, сколько оттого, что ему трудно было отказать Соло в просьбе.
А ведь утром бревен уже не будет как пить дать.
Они бы так и бодались. Соло быстро сменил тон с резковатого приказного, на мягкий, а Илья, чуя, что вот-вот поддастся, сопротивлялся из последних сил. И только благодаря Габи они пришли к компромиссу – зацепили петлей ближайшее бревно, чтобы то точно никуда не делось.
Илья только когда вылез из воды на теплый, но все же ощутимо пронизывающий ночной ветерок, понял, насколько устал и какова была вероятность просто утонуть неслышимым и незаметным в чернильной океанской тьме.
Он отрубился на мокром насквозь спальнике, успев подумать приказ беречь батарейки в фонарях.
Через пару часов привычный проверять своих дежурных Илья хотел поднять голову, но смог только глаза открыть. В глубокой тьме от зрения не было никакого толку. Но кроме него рядом под шелест волн дышали двое, а в подмышке было колко и жарко от нашедшего самое безопасное место кота. И Илья позволил себе не просыпаться более до рассвета.

Как ни рано заставил себя подняться Курякин, Соло к тому времени уже каким-то чудом был на ногах. Да, их «марафон» с бревнами накануне не прошел бесследно даже для великолепного Наполеона – он без особенного успеха приглаживал торчащие после неудобного сна отросшие за время путешествия кудри. Рядом с ним восседал и намывал усы предатель Илюша.
Габи как-то предлагала Соло услуги парикмахера, но он почему-то отказался, хотя явно не привык к дикому образу.
Илья сел и потряс головой, потому что в ушах было тяжело словно от натекшей воды. Зря он это сделал – тяжесть тут же сменилась раскалывающей головной болью.
- Ты полежи еще, а я повылавливаю, - со сдержанным беспокойством аккуратно предложил Соло. А когда Илья назло этой заботе спустил ноги в воду, собираясь плыть за немногими еще дрейфующими рядом вещами, Наполеон добавил с досадой. – Бога ради, Илья! Ты мне живой нужен! Сиди на месте!
И добавил чуть стушевавшись: «Нам нужен».
Вот так Илюши остались сидеть на бревнах и принимать подгоняемые им сумки. И хотя Илье было жгуче досадно, он не мог не признать того, что если он все же полезет в воду, Соло придется вылавливать и его тоже. Снова.
И хотя уже начинало понемногу припекать, Курякин вздрогнул и покрылся «гусиной кожей», вспомнив, бережно державшие его руки и плотность, надежность груди, на которую он бессознательно опирался.

Благодаря облегченному труду, у Ильи остались силы на мысли и планы, а планировать было что. Стоило только бросить взгляд на то, как врезались синтетические веревки – пальмовых под рукой после катастрофы не оказалось – в бальсу. Стоило посмотреть на то, как сильно в сравнении с началом пути просели бревна. И становилось понятно – линию смены ветра и шторм, ожидаемые далее по маршруту, им не пережить.
Сказать об этом своей команде Илья не решался. Но Соло, отдыхающий перед очередным спасательным заплывом, проследил направление его задумчивого взгляда и наверняка догадался о мыслях. А Габи несколько раз пересчитала оставшиеся у них канистры с пресной водой и тоже явно давила волнение.
Укладка с резиновой лодкой – их запасным вариантом – пропала среди обманчиво дружелюбных зеленоватых волн. Ящики с консервами кроме трех начатых и потому обложенных балластом – затонули. Зато удалось спасти аптечку, набор инструментов и один спальник. Из представителей высоких технологий выжил только айфон Соло, упакованный на всякий пожарный случай не хуже, чем чемодан с ядерной кнопкой. Впрочем, толку от него посреди океана было немного.
После позднего завтрака Илья, оценив все возможные для них исходы, объяснил команде, что их наиболее благоприятным шансом будет попытка перейти в боковое течение, которое отнесет их к острову Пасхи. До него сейчас было почти вдвое ближе, чем до Полинезийских островов, а значит реальнее добраться живыми.
Благоприятность этого варианта осложнялась тем, что определить это течение с точностью Илья теперь не мог. То есть они вполне могли свернуть не туда и остаться без проводника вообще.
Габи была категорически против смены курса. Соло соглашался рискнуть.
Будь Илья один, он бы точно свернул, но теперь это был уже не такой простой выбор.
Привыкшему во всем полагаться на свои силы Курякину требовался знак, чтобы рискнуть жизнями доверившихся ему людей.
Знак пришел от дежурящего на носовой части плота Илюши – кот пересел на левый борт и коротко замявкал, вглядываясь вдаль. Такое поведение Илья за ним уже замечал и сначала думал, что рядом проплывает кто-то крупный или Илюша просто волнуется. А затем он начал замечать в этом мявканьи определенную закономерность. Илюша оказался поистине морским котом – не только дельфиньим богом, но и мохнатым заменителем карты течений. Разумеется, до аварии котовый талант носил исключительно развлекательный характер.
И вот теперь Курякин решил послушать кота и налег на кое-как восстановленный руль. Не удастся повернуть – так тому и быть.
Плот ощутимо заколебался, как будто переваливался через невидимый глазом порог, и снова все стало как прежде. Удалось или нет? В ближайшее время плотогоны об этом не узнают.

Пока же их ожидали более насущные потребности - их пресная вода уже ощутимо попахивала болотом, и кипятить ее теперь было негде. Но даже такой ее оставалось слишком мало для нормы по литру на человека в день. Илья команде об этих подсчетах ничего не сказал, но себе и Илюше жидкую пайку урезал, они оба вполне восполняли свое питье поеданием сырой рыбы.
Соло и Габи пока были на частично спасенных консервах и потому больше нуждались в пресной воде.
На фоне ужесточения условий выживания личная драма Ильи потеряла былую остроту. Курякин естественным образом обнаружил, что его намного больше волнует необходимость доставить Соло на землю живым, нежели несостоявшийся путевой роман. При этом синие шорты своей привлекательности для него не потеряли – и взгляд цеплялся, и рука к ним тянулась. Но справляться и неуместными желаниями Илье стало намного проще.
Целых две недели Илья наслаждался установившимся душевным покоем, ровными товарищескими отношениями с командой и не позволял себе тревожиться раньше времени. И только когда пошла третья неделя после поворота в боковое течение, а никаких признаков приближения земли все еще не наблюдалось, Илья почувствовал, как подступает леденящий липкий страх.
Это он принял решение повернуть и это он своей рукой повернул их плот не туда, лишив Соло, Габи и Илюшу шанса на спасение.

В ограниченном пространстве плота, окруженного безмолвной, равнодушной океанской гладью страх, как и прочие сильные эмоции, распространялся словно вирус гриппа в закрытом помещении. Илья честно душил его в себе, но миазмы ужаса перекинулись на всех. У Габи случилась истерика, настоящая, с рыданиями, криками и обмороком. Чистоплотный в другое время Илюша обделал весь плот так, что уже даже рыбой нигде не пахло. У Соло же в голосе появилась вежливая предупредительность, место которой было разве что у постели умирающего.
Илья не мог смотреть им всем в глаза и старался дежурить дольше остальных.

Ночью на исходе третьей недели, когда уже было очевидно, что их шанс оказался пустышкой, Курякин в очередной раз сдал пост Габи, ушел в жалкое подобие прежнего их жилья и лег на освободившуюся часть спальника. На переборки внутри да и на приличную крышу не хватило выловленного материала, так что фактически Илья лег рядом с Соло. Вот только ничего кроме горечи он при этом не испытал.
Даже когда Соло мягко, но властно повернул за подбородок его лицом к себе и нажал пальцем на губы.
Илья так выхолостил себя стыдом, что не смог оценить этот подарок. Соло это почувствовал и не стал размениваться на уговоры, как было во время истерики Габи.
Курякина сгребли в жаркие, живительные, замечательно сильные объятия, примяли так, чтоб ни воздуха, ни мыслей не осталось. А затем, когда он уже готов был просить пощады, Соло накрыл его рот своим и улыбнулся в поцелуй, неведомо как заставляя Илью улыбнуться в ответ.
Они почти покойники, а значит, нечего оглядываться назад и терять время на обиды.
- Может, Габи пригласим? – не смог не «уколоть» Илья.
- Я следующий раз, - певуче обещал Соло и так ловко раздвинул ему ноги, что Илья не успел возразить.
А после, когда Соло начал игриво об него потираться, возражать уже и не хотелось, хотелось тискать до ломоты в пальцах тело под синими шортами. И Илья не стал сдерживаться.
Ему даже не понадобилось вспоминать то, что он успел узнать о предпочтениях Соло, нужный темп, сила обхвата, дополняющие ласки второй рукой – все это получилось как будто само по себе. Как будто Илья заразился от Соло способностью виртуозно считывать и воплощать желания партнера. Увлеченный делом Курякин оказался настолько хорош, что рука с перстнем на мизинце, действующая в его собственных шортах, вдруг ослабла, дрогнула и прекратила движение.
Кончая, Соло так протяжно и бесстыдно застонал, запрокидывая голову, что Илья за эту самоотдачу простил бы ему даже прямой эфир, а не то что там какую-то любительскую съемку.
«Б», - выдохнул тяжело дышащий Соло, опускаясь на Курякинскую грудь всем весом, - «Б…».
Довольный собой Илья, про которого временно забыли, согласно угукнул ему в кудри – мат был сейчас уместным в качестве комплимента.
Но не употреблявший без крайней на то необходимости обсцесной лексики Соло продышался, сглотнул и закончил, «Б…есподобно».
После этого Наполеону не особенно долго пришлось трудиться – Илье хватило поцелуя и нескольких правильных движений рукой.

В это самое время отлученный от палатки Илюша привстал тушканчиком на краю плота и пристально всмотрелся в темноту. Если бы он мог говорить, быть может, он бы рассказал, сколько кошачьих сухопутных жизней прожил, отыскивая дух моря и приключений, на который пришел однажды в форточку Ильи. Может, рыжий зеленоглазый московский драчун рассказал бы, реинкарнацией скольких удачливых мореплавателей он являлся. Пусть в этой жизни он и не был способен удержать весло, зато он нашел человека, который мог сделать это за него.
Кот с суровым капитанским прищуром всматривался в непроглядную морскую тьму, обитатели плота сами того не ведая, были в надежных лапах.

Илья, ощущая себя помятым, но неприлично счастливым покойником выбрался из шалаша только в рассветном мареве. Он не стал будить свернувшуюся калачиком Габи, наоборот, подоткнул ей край брезента для тепла. И погладил бдящего на ящике, обросшего за время путешествия кота.
Все они: и Габи, и Илюша, и, конечно же, Соло были дороги Илье в то утро, как никто до того. Ради них Илья бы с радостью продался в вечное рабство морскому дьяволу, жаль только он был слишком рационален, чтобы верить в чертовщину.
Курякин встал рядом с котом, встречая один из немногих оставшихся его команде рассветов, и закрыл глаза.
Они избегали говорить об этом, но каждый то и дело бросал взгляды на то, как взрезана, почти перепилена синтетической веревкой пропитавшаяся водой бальса. Очень скоро им придется перевязывать плот снова. И вскоре снова. Но все это лишь отсрочит уже приготовленный Илье и его команде финал, позволит настрадаться от жажды, продлить отчаянные и бесплодные попытки спастись.
Илья уже натер мозговые мозоли, вспоминая карту в поисках хотя бы рифа на их пути – ничего.
Илюша ободряюще потерся меховым плечом о хозяйскую ногу и мурлыкнул.
- Подлиза ты, - улыбнулся ему Илья и открыл глаза.
Как раз вовремя, чтобы увидеть кружащие вдалеке точки – птиц.

@темы: Ё-моё

---

Анубис и Селёдка

Когда так долго ждешь возможности завести собаку, остановиться на одной просто нереально. Вопреки здравому смыслу.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Дело о ластах и хвостах"

Микроагенты здравствуют)

880 слов

В тот день Илюша впервые не хотел идти в сад. Он проснулся и сделал зарядку, сам почистил зубы и умылся, заправил кровать и позавтракал – сделал все, как обычно. Ведь разведчики не ноют и не нарушают распорядок дня.
Просто при этом он не хотел в сад.
А все потому, что вчера мама весь вечер шила Илюше костюм для утренника.
Когда в саду объявили, что на новогодний утренник следует прийти в костюмах, Илья и Соло переглянулись и очень обрадовались. Они весь день наперебой выбирали, кем хотят стать. Сначала они, конечно, думали прийти агентами, но потом решили, что маскировку нельзя нарушать.
Когда все дети разошлись по домам, агенты поднялись на этаж, где жил Солнышко. Там Илья, наконец, решил, что хочет быть капитаном, как Грант. Чтобы с подзорной трубой, в строгом мундире и с большим скрипучим кораблем. Тогда Соло подумал еще немного и сказал, что тоже хочет быть капитаном. Капитаном пиратов! С быстрым, скользящим в ночи как призрак кораблем, с ручным попугаем и чтобы кричать «тысяча чертей, где мой ром!» или «на абордаж».
- А нога у тебя будет деревянная? – спросил Илюша, которому от рассказов Солнышка тоже захотелось стать пиратом. Ведь приличные капитаны «на абордаж» не кричат и с дивана в кресло при этом не прыгают. А прыгнуть Илюше очень хотелось.
- Нога? – деревянная нога, рука-крюк или один глаз под повязкой – это было очень по-пиратски. – Нога будет из металла с ножом внутри!
Солнышко обмотал шарфом свою левую ногу и начал разучивать пиратскую походку. Однако после неудачной попытки пойти на абордаж он, потирая ушибленный лоб, решил остаться двуногим пиратом.
У Илюши, чьим кораблем был диван, развлечений оказалось меньше. Как образцовый капитан он мог только стоять на подлокотнике, обозначающем мостик, и смотреть в «трубу», скрученную из листка бумаги.
Почему труба должна называться «позорной» ни один из них не знал, и потому они решили так ее не называть.
Из-за того, что капитанство оказалось скучным, Илюша даже подумал попроситься в пираты. Но тут началась перестрелка подушками, и стало не до того.

А потом, уже дома мама сказала Илье, что на утреннике все мальчики должны быть в костюмах зайчиков.
Илюша на всякий случай спросил, можно ли нарядиться морским зайцем, но ни мама, ни папа о таких не слышали.
Тогда капитан Исаев тайком позвонил на работу дяде Олегу и, не сдержавшись, хлюпнул все-таки носом в трубку.
Дядя Олег знал морских зайцев и подробно описал их Илье. Но мама сказала, что неприлично идти на утренник в ластах и папиной водолазке, натянутой на голову.
И села пришивать пушистый хвостик к Илюшиным шортам. Шапка с длинными ушами и белые варежки уже были готовы.

Илье было очень обидно идти зайцем и совсем не хотелось «скакать вокруг ёлочки», как обещал папа. Но он, конечно же, пошел.
Из-за того, что все готовились к утреннику, мама с Илюшей пришли в сад даже раньше воспитателей. После того, как мама расстегнула ему трудную верхнюю пуговицу на шубе, Илья сам разделся и разулся, затем он печально надел заячий костюм и повел маму в игровую, к Солнышку.
Солнышко уже находился в условленном месте, вот только ни ушей, ни хвостика у него не было.
Мама громко ахнула, когда Соло в бордовом плюшевом халате вальяжно пошел навстречу Илье.
- Смотри, как я умею! – и Солнышко достал из кармана халата длинную сигару и, вытаращив глаза от натуги, изобразил, что затягивается.
Мама ахнула снова.
- Ого! – Илюшу заинтересовала сигара – он видел их в фильмах и сразу узнал.
- Я – главный крольчатник! – гордо объявил Солнышко, запутался в волочащемся по полу халате и завалился на попу. – И падать мягко!
Мама, в отличие от Илюши, не поверила, что у Солнышка правильный костюм, и Соло, запинаясь об халат, сбегал наверх и принес один из дедовых журналов в качестве доказательства.
- Ну, и ладно. Ну, и пусть, - говорил он потом в своей комнате Илюше, переодеваясь в обычную свою одежду. И обиженно надувал губы.
Вместо того, чтобы убедится, что Солнышко правильно изображает Хью Хефнера, мама с журналом почему-то побежала жаловаться деду Соло. И почему-то еще больше разозлилась, когда оказалось, что дед так рано домой не возвращается.

Солнышко очень расстроился оттого, что он будет единственным без костюма. Тогда Илюша рассказал ему про морских зайцев.
Пользуясь тем, что мама серьезно разговаривала с Лидьпалной, агенты Исаев и 00S отправились на чердак, где, по словам Солнышка, могли водиться морские зайцы.
Однако, как агенты ни проводили обыск, ласт подходящего размера так и не нашли.
- Ну, и ладно, - беспечно сказал упокоившийся во время поисков Солнышко и, пыхтя, примерил ворсистую белую шубу, - тогда я буду пасхальным кроликом. Это же настоящий кролик?
Илюша ради друга подтвердил, что всамделишный.
В игровой к тому времени уже собрались все дети, их родители и воспитатели. Уже Вика в костюме снежинки с преогромными бантами вышла к ёлке, чтобы прочесть стих.
Но никто не стал ее слушать, когда в игровую, наступая на полы шубы, прокрались Илюша и Солнышко. Соло с трудом нес два больших расписных деревянных яйца.

-Сами они неправильные кролики, - наказанный Соло был отправлен в свою комнату без стихов и без сладкого подарка.
- Да! – Илюша, когда Солнышка стали ругать за плохой костюм, снял шапочку и варежки и тоже отказался участвовать в празднике. Мама огорчилась, но он не мог оставить друга.
- И даже если мы плохие зайцы, то мы все равно самые лучшие пираты!

Люди этажом ниже пели песню про Новый год и даже не догадывались, что прямо над ними идет ожесточенный бой между капитанами Окровавленным S и Одноглазым И.

@темы: Ё-моё

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Офигенные коллажи к вуду-фику

Авторство  Леди Тьма

---

Счастья, Здоровья и всяческих Плюшек вам в Новом Году!

---

19.03.2016 в 18:55

Пишет  N.K.V.D.:

Ябпожрал!

взято у  Ночной Сов:

Брутальный русский шоколад

Российская компания Ironchoco производит нестандартную шоколадную продукцию, которая выглядит не очень аппетитно, но вполне съедобна.
Стоят "шоколадные железки" недешево - от 600 до 2000 руб за набор, однако позволяют устроить интересный розыгрыш или порадовать знакомого слесаря оригинальным подарком.

БОЛЬШЕ ШОКОЛАДА

---

Ну, а теперь о собаках))

К Дарке в гости на выходные приходил Юкатан.
Учил мою избалованную поганку спокойствию и выдержке.

---

"Место для чудовища"

Предпоследний-предпоследний кусь. Все никак не допишется.
Сссобаки блин(

3600 слов

Раньше прочих со службы вернулся переживающий за партнера Илья. Глядя на то, как Соло без спешки, но все же с явным облегчением стремится навстречу, как Илья по-хозяйски накладывает руку ему на талию и подтягивает к себе, Ольга не могла заставить себя отвернуться. На понимание, что именно смотреть на них вдвоем ей хочется больше всего, ушло немного времени.
За время супружества Ольга незаметно переняла у Костика некоторые привычки и свойства, потому теперь ей легко было признать свою заинтересованность. В отличие от оборотней, она видела лишь двух мужчин с непонятной ей, но такой явной тягой друг к другу. То, что один из них в полнолуния отращивал хвост и напрашивался на котлеты с добавкой, а второй мог начать охотиться на людей, не мешало ей любоваться их взаимным влечением.
В каком ужасе будет от просьбы Костик, Ольга могла только догадываться – она никогда не видела мужа испуганным, а теперь все к тому шло. То, что ее любопытство может быть неприятно Илье и Соло так же отчего-то казалось несущественным. И, пользуясь собственной неприкосновенностью, Ольга без должного стыда открыто, с восторгом следила за ними.

Все время, пока произносились тосты, и снова и снова снимались порции шашлыка, Ольга взглядом искала объекты своего сумасшествия, отодвигала с дороги детей и уже чующего зреющую проблему Костика.
Константин признавал и даже сам говорил, что связка пошла Илье на пользу, но когда Ольга, нарочно дождавшись ночи и постели, заявила, что хочет сходить к вампиру в гости, конечно же, запретил это. За добрый час спора Костик успел перейти от запретов к уговорам и описанию вампирской охоты. В другое время он эти подробности беременной жене ни за что бы ни рассказал.
Но Ольга, даже наслушавшись о клыках, мерзостных вампирских привычках и жажде, все равно собиралась напроситься к Соло на чай.
Костик держался целую неделю, он даже похудел и как-то посерел за это время. Потом он поговорил с Ильей, которого так же «коротнуло» от небывалого пожелания, а еще потому что очень свежа была собственная память о принудительных, отяготивших даже дружелюбного Плюшу чесании и объятиях. Но если прошлую Ольгину причуду оборотни легко объясняли редкой привлекательностью Желтого Щенка в человеческих глазах, то понять, как она могла польститься на вампира, не мог даже Илья. Он, не без подсказки Костика, зашел к Ольге и куда более многословно, чем муж, доказывал ей, что Соло следует оставить в покое. Впрочем, благодаря чутью Илья быстро понял, что она не сдаст позиции.
Следом за Ильей с Ольгой побеседовал каждый из стаи, начиная от тети Нины и заканчивая Толиком, который пытался научить ее японской медитации. Медитация Ольгу не отвлекла, впрочем, Толика, «лечившего» таким образом свою тягу ко всем женщинам сразу, тоже.

Ситуация все не разрешалась, и Константин не давал своего разрешения на встречи с вампиром, хотя чуял, как от неутоленного желания жена сходит с ума, и терзался не меньше нее. Ольге стало невыносимо сидеть дома, и она много гуляла, заставляя себя проходить мимо логова Курякина-Соло лишь потому, что знала – обещание убить упыря Костик выполнит с легкостью.
Взрыв случился так неожиданно, что даже оборотневое чутье не распознало предвестников. Однажды утром Ольга проснулась, мирно позавтракала с детьми, взяла машину покататься и, только заправляясь в Ивановской области, поняла, что сбежала из дома. Она была не в состоянии следить за указателями, а, когда, уже вечером, заглохла посреди лесной дороги, просто вышла из машины и пошла в самую чащу.
Проснулась Ольга от холода и от такой знакомой боли начинающегося рождения, хотя для последнего было еще слишком рано. Именно эта мысль отрезвила ее. Угроза родить и замерзнуть вместе с ребенком враз оттеснила всю ее беременную придурь.
Ольга кое-как приподнялась со своей лесной подстилки, но в кромешной тьме, разумеется, ничего не разглядела. Она успела выругаться и ощупать землю вокруг в поисках того, чем можно утеплиться, чтобы дождаться рассвета. А потом перед ней в темноте быстро и бесшумно возникло нечто крупное и явно угрожающее.
Обессиленная своим беспомощным состоянием и болью Ольга могла лишь зло зарычать на эту угрозу. Откуда в ней только это взялось – Костик что человеком, что зверем был молчун.
- Ольга, вы… не беспокойтесь, - не без ответной настороженности произнесла тьма голосом Курякинского вампира. – Плюша, ко мне! Она здесь! – негромко крикнул он в сторону, а затем начал вслепую укрывать продрогшую Ольгу шерстяным колючим одеялом.
- Костик! – у нее зуб на зуб не попадал от холода.
– Ваш муж нас скоро нагонит, - баюкающе, согревая ее самой интонацией, обещал Соло. - Вы в порядке?
- Я рожаю.
- А… вы не можете как-то подождать с этим? – после небольшой паузы спросил не ожидавший такого поворота Соло.
- Не уверена, - между ног было сыро, и схватки шли одна за другой почти без паузы. Предыдущие роды у Ольги так же были скоротечными. – Где же Костик?!
- Он… - Соло не успел закончить, как на них налетел взъерошенный мохнатый Илья. Он сходу облизал Ольге лицо и замерзшие руки, а затем прижался, собираясь греть собой. – У него возникли некоторые сложности с оборотом. Что я могу сделать для вас?
Без Костика Ольге стало до умопомрачения страшно, страшнее, чем оказаться одной в темном лесу. Она открыла рот, чтобы бессмысленно, отчаянно позвать его, и поперхнулась шерстью Ильи.
- Слушайте меня! Ольга! Вы спокойны. Вы в безопасности. – Соло попытался разом накрыть ее гипнотической сетью, но не преуспел. – Ольга! Плюша, не мешай!
И, не представляя, как он будет объясняться не то что с Костиком, но даже с Ильей, намял языком порцию наркотика из своей десны и с поцелуем передал его Ольге.
- Кость! – уже через полминуты сонно, лениво, обнимая глухо рычащего жаркого Илью, звала Ольга.
- Он рядом, здесь, - внушал ей вампир.
И она с радостью в это верила.
В этот раз Ольга не запомнила той особенной боли, сопутствующей рождению, не помнила она, и как Соло нес ее через лес к машине, как устраивал ее на заднем сидении и помогал тем, о чем мог догадаться.
Она очнулась, когда все уже кончилось, и они с чмокающим над соском младенцем лежали завернутые в одеяло, а рядом в качестве грелки, каким-то чудом уместившись, урчал и умиленно пыхтел Илья.
Костик так спешил, так винил себя в том, что не предотвратил и опоздал, что хотя и разнюхал следы вампирского наркотика на губах жены, но ни ее ни Соло в этом не упрекнул. Он занял место Ильи и некоторое время просто сидел, обняв Ольгу вместе с ребенком. Потом он, наконец, облизал малыша, и стало понятно, что кризис миновал.

Сына, рожденного на седьмом месяце беременности и выжившего чудом, которое обеспечили небывало взволнованный событием отец и его собратья, Ольга назвала Леонидом. Дома подросшего детеныша звали Ленькой, сам себя он важно именовал Леон, а многочисленные братья и сестры тайком от родителей дразнили его вампиренышем. Но вся эта конфузливая для ситуация еще только ожидалась, а пока, сразу после происшествия в лесу в гости к Костику поочередно наведывался каждый из стаи, чтобы облизать слабенького новорожденного.
Ольга, не считая тревоги за ребенка, была в порядке и хотя бы из одного упрямства не собиралась упускать возможность, которая ей вдруг перепала.
Рассудительный, спокойный Костик, никогда ни о чем не жалевший, со всей доступной ему силой корил себя за то, что не уберег беременную жену и потому со скрипом, но все же дал ей позволение сходить к вампиру на чай.
Если бы он разрешил это сразу же, как Ольга попросила, то, вероятно, чаем бы все и ограничилось. Но Ольга успела растравить свое любопытство, она припоминала свое спасение и додумывала в пробелах новые детали.
Притом, что она тогда была не в себе, поцелуй и следующее за ним состояние полусна, она запомнила, а предупредительность Соло и его обаяние чему угодно придали бы романтический окрас.
И когда Костик согласился отпустить ее в вампирское логово, Ольге этого было уже мало, она захотела увидеть упыря кормящимся.
Она это озвучила, и у Константина прибавилось седых волос, он, непривыкший быть многословным, вновь принялся пылко расписывать жене, насколько опасны и коварны упыри. Снова приходил Илья и, краснея как в свои восемнадцать, объяснял Ольге, что кормление для Соло акт весьма интимный. Но Ольга, привыкшая к собственной неприкосновенности среди чудовищ и избавленная мужем от типично женской стыдливости, не отступала.

Наконец определили день и час – на убывающей Луне и среди дня – Соло согласился сделать все эстетично и быстро, а Костик обещал Илье, что не тронет упыря при этом.

Двор и дом «вампирского гнезда» оказались самыми обычными, во многом Ольга заметила Костикову основательную прилежность и совсем этому не удивилась. Что ее поразило, так это то, что Соло вышел встречать их вместе с Ильей – Ольга в числе прочего слышала, что вампиры не выносят солнечный свет. Но Соло приветливо, немного нервно улыбался и гореть не спешил, а после некоторой заминки они с Костиком даже поздоровались за руку. У вампира при этом резко расширились зрачки, а у оборотня напрягся загривок, Ольга заметила это исключительно благодаря привычке подмечать подобные мелочи за мужем.
Мелочь мелочью, а когда они все зашли в дом, Ольге пришлось ущипнуть Костика за плечо, чтобы тот вернул глазам обычный зеленый цвет, вместо Волчковой желтизны.
Илья, несмотря на все взаимные обещания и свою особенную привязанность к дикому собрату, все время оказывался между Костиком и Соло и беспокойно почесывал отросшую на задней поверхности шеи шерсть Зверя.
Но Ольге казалось, что все в порядке.
За чаем они с Соло мило побеседовали о культурной колонке в Ольгиной газете – ограниченный в перемещениях Наполеон успел побывать буквально везде и все равно ему было мало. В какой-то момент Ольге стало очевидно, что Соло «тесно» в Москве и в Союзе не только потому, что здесь он вынужден соблюдать осторожность, а потому, что слишком уж привык к кочевой жизни и отсутствию границ.
Едва в голосе вампира послышались ноты тоски, Илья, настороженно наблюдавший за наблюдавшим за его партнером Костиком, очнулся и тронул Соло за локоть. Такой простой жест заботы, но в нем было столько нежности и сопереживания, что Ольге, нечаянной свидетельнице стало завидно. Обычно ей хватало своей скупой, неизменной со временем супружеской ласки. То, что Костик, возвращаясь из леса, приносил горсти ягод, букетики трав или полевых цветов казалось ей верхом доступной оборотням романтичности.
И вот он Илья, который одним взглядом, одним жестом возвращал партнера в состояние спокойствия и довольства.
Соло улыбнулся ему так, что обозначились ямочки и вернул какой-то особенно лучистый, многообещающий взгляд.
Ольгина зависть стала крепче, и она резковато спросила о том, как Соло удалось обойти непереносимость солнечного света.
- Правильное питание, - нарочито провокационно ответил упырь.
Илья хмыкнул, Костик чуть скрипнул зубами, и после этого стало очевидно, что светская часть «чая» окончена.
Хотя оборотни все оговорили, хотя Костик клятвенно обещал держать себя в руках, но когда Илья тут же за столом протянул Соло руку, подставляя запястье для укуса, Волков с рыком дернулся. Они попробовали еще дважды и выяснили, что Константин не выдержит – после третьей попытки его трясло, а желтые, ослепшие от охотничьего ража глаза принадлежали скорее Волчку, чем человеку.
Немногим лучше было Наполеону, который, как Ольга поняла из переругиваний оборотней, едва терпел в своем «гнезде» опасного чужака.

Наконец, Костик согласился подождать снаружи и уходил он с таким видом, так жалостливо смотрел на жену, что Ольга едва не поддалась этой безмолвной мольбе.
Но вот рычащая угроза была устранена, и Илья, отвернувшись к своему драгоценному, уговаривал его, почему-то по-английски, потерпеть еще чуть-чуть. Соло, только что шипевший на Костика словно рассерженный кот, вроде бы поддавался на уговоры, но вместо предложенного запястья припал ртом к основанию шеи Ильи. Сделал он это так быстро, что Ольга не заметила самого движения. Илью же это «нападение» ничуть не обеспокоило – он наклонил голову в сторону, давая простор, обнял своего упыря и даже мурлыкнул.
В этом действе было куда меньше прежней нежности, и страстность Соло мало напоминала любовную.
Ольга успела ощутить, как любопытство сменяется разочарованием, а потом упырь вдруг оторвался от своего кормильца и взглянул прямо на нее.
Ольга со всем основанием считала Соло на редкость красивым. Сногшибательно красивым и эффектным мужчиной. Монстр, который слизывал с длинных нечеловеческих зубов кровь Ильи, чуть не остановил ее сердце одним своим видом. Ольге хватило мгновения и, не чувствуя ног под собой, не разбирая пути, она выбежала во двор и упала в руки Костика.
- Уведи, уведи, - белая от ужаса беззвучно зашептала она.
Константин, разумеется, все понял, обнял теснее и унес ее домой.

Ольга еще ни разу не видела оборотневого превращения, Костик под нажимом неохотно в общих чертах описал, как оно происходит, но показывать отказался наотрез. Да и тетя Нина еще в период жениховства настойчиво советовала особенного любопытства к этому вопросу не предъявлять.
Теперь же Ольга, у которой от страха пропало молоко, не могла не думать о том, что испугавший ее саму монстр боялся ее мужа.
О чем думал хмурый Костик, как всегда оставалось тайной, но он, убедившись, что Ольга не может накормить новорожденного, оставил ее и детей на попечение зашедшего извиниться Ильи, а сам отправился искать подходящее молоко.
В его отсутствие Ольга укачивала голодного Леньку и невольно косилась на возившегося с детенышами дядю Илью. Мелкие Волковы поголовно хотели научиться приемам самбо и каждый раз после прихода Ильи еще несколько дней упорно тренировались. Старшие, которые уже ходили в школу, секцию борьбы никогда не пропускали и потому собирали призы на детских соревнованиях.
А Ольга смотрела на поглощенного воспитательскими заботами Илью и, даже зная, что на оборотнях все мгновенно затягивается, искала раны, нанесенные вампиром.

- Как он мог связаться с вампиром?!
Вечером, когда объевшийся козьим молоком Ленька довольно сопел в пеленках, Ольга все-таки спросила о том, что и так не давало стае покоя.
- Связку не всегда можно контролировать, - Костик сидел на постели уже без рубашки и, пока жена готовилась ко сну, шустро штопал детские носочки, натягивая их для удобства на матрешку. – Иногда это происходит совсем неожиданно. Как у меня.
- Но это же чудовище! – сбавив голос, чтобы не разбудить детей, прошипела Ольга.
- Илья тоже, - Костик сменил носок, не щурясь, вдел новую нитку в иглу и добавил. – Олег считает, что человек – наш общий предок и потому такое взаимодействие возможно.
- А ты что думаешь? – за годы супружества Ольга поняла, что Костик сперва выдает мнение стаи и только если спросят – свое. Эта покладистость бывшего дикаря очень помогала Михаилу поддерживать дисциплину в стае. Илья никогда не начинал драк, а вот Толик из-за того, что был крупнее остальных, иногда ставил авторитет Михаила под сомнение, позволял себе неподчинение. Но стоило только Костику ненавязчиво встать рядом с Михаилом, как любой конфликт тут же гасился. Ничто больше так не отрезвляло Толика.
- Я бы его все равно убрал, - безразлично пожал плечами Константин. – Даже при том, что он питается только Ильей и почти не пахнет упырем.
- И тогда бы мы с Ленькой погибли в лесу, - почти месяц прошел, а Ольга еще не заговаривала с мужем об этом.
Даже при небогатой оборотневой мимике было видно, что Константину больно.
- Почему ты опоздал?
- Я застрял в человеческом обличии, не смог обратиться, только время потерял, - Костик тщательно выговаривал каждое слово и взглядом молил простить его.
Ольга помнила, что с ним такое случалось смерти отца, поэтому приласкала, даря свое прощение.

Ночью ей приснился кошмар – оскаленная вампирская пасть, безразличный взгляд налившихся кровью глаз и ясное предощущение собственной смерти.
Костик не позволил ей испытать весь прежний, усиленный состоянием сна ужас – разбудил раньше. Цепляясь за мужа, целуя его, Ольга унимала скачущее сердце мыслью о том, что в этих объятиях ей не страшен ни один монстр.

Дневные заботы, ночные ласки – от навязчивого страха Ольга вскоре избавилась и иногда даже нарочно вспоминала Соло, чтобы убедиться в этом.
Легче всего ей вспоминалось при Илье, который зачастил к собрату, возился с детенышами и виновато смотрел на Ольгу. Каждый раз он приносил угощение, приготовленное партнером-вампиром, и напряженно следил, станет ли Костик есть.
А когда Костик ел и даже хвалил, особенно часто пироги с капустой, Илья успокаивался.

- Щенков ему пора заводить. Только вряд ли удастся их вырастить спокойными рядом с вампиром, - глядя, как Илья учит мелкоту очередному броску, и как любой прием у детей превращается в игровую возню, говорил Ольге Костик.
- Кто ж ему позволит завести щенков? – сама Ольга уже меньше боялась, это верно, но бегавших к дяде Илье и «его упырю» мелких наказывала, таская за уши. Притом, что Костик, даже отрывая своих детенышей от Соло, ни разу никого из них и легонько по попе не шлепнул. Он вообще их никогда не наказывал, как-то не приходилось.
- Олег позволит.
Если Костик в чем-то был уверен, то так оно и было, поэтому Ольга пререкаться не стала. Ей так же было очевидно, что Илья просто создан для отцовства.
А потом у Ильи появился Женька, развязный подросток с бандитскими замашками, который при первом же знакомстве подрался с Костиком-младшим, потому что назвал Ольгу «фифой».
Во второй раз Женька пришел к Волковым уже после рождения своего Зверя и вел себя намного приличнее. Он даже стал чем-то неуловимым похож на Илью, так что любой посторонний поручился бы, что они - отец и сын. Курякин же просто светился от родительской гордости.
Но радовалась за них обоих Ольга недолго. Костик, внимательно разнюхавший «рабочие» качества собрата, решил обратить своего старшего сына.
Когда-то, еще на заре замужества Ольга позволила Константину считать, что не видит ничего плохого в превращении детей в щенков. Она и правда так думала, пока дело не коснулось ее первенца. На это Ольга, которой хватало хлопот со слабеньким капризным Ленькой, никак не могла согласиться. Чтобы ее сын, пусть немного странный, замкнутый, очень похожий на отца, подвергся чему-то до конца никем не исследованному, рисковал умереть и даже в случае самого благоприятного исхода затем каждый месяц отдавал бы свое тело на растерзание Зверю?
Ни одна мать такое не позволила бы.
А Константин и Костик, от которого отец никогда свою сущность не скрывал, как не скрывал и желания открыть такую же сущность в сыне, очень удивились, когда Ольга воспротивилась обращению.
Хотя Костики ни слова не сказали ей против, Ольга не могла быть спокойна, она сама раз за разом заговаривала об этом с мужем и подозревала, что совершеннолетнего сына тот может обратить и без ее согласия. Она напоминала Костику о том, что Олег своих собственных детей не тронул. А Костик в ответ предлагал ей узнать у тети Нины почему именно.
Оказалось, что для оборотничества тоже можно «не подойти». Нечеловечески выносливые, волевые Олеговичи не покорились бы Зверю, как требовалось во время первой Луны, и это упрямство могло стоить им жизни. Так Ольге объяснила тетя Нина. И то, что она готова была отдать своих сыновей в волчью пасть, если бы Олег того потребовал, ошарашило Ольгу. Это стало первым и единственным ее разочарованием в тете Нине.
На обратном пути Ольга заехала еще и к Илье. Отчаянно желавший завести щенка Костик во время каждого их спора упоминал отличные родительские качества Ильи, его даже Курякинский партнер-вампир больше не стеснял. Ольга так же в пылу забыла о своем страхе. И когда Соло отпер калитку на ее звонок, сразу прошла мимо него к дому.
Но только Ольга поднялась на крыльцо, как за ее спиной кто-то спрыгнул с крыши. Она резко обернулась на звук, успела испугаться того, что вампир оказался слишком близко. А потом Соло оттащил от нее заигравшегося голого Женьку.
Несмотря на человеческий вид, движения и, очевидно, разум в это время у Женьки были звериными. Он вывернулся из рук Соло, попытался его укусить, а когда не вышло, отбежал, залез на яблоню и зарычал оттуда.
- Не бойтесь, он безобидный совершенно. Просто еще не пришел в себя, - смущенно извинился за выходку приемного сына Соло. – Вы к Илье? А он на тренировки уехал.
Ольга переводила взгляд с холеного, несмотря на домашнюю ношенную одежду, вампира на злющего Звереныша и не знала, кого из них больше стоит опасаться. Она невнятно попрощалась и поспешила к воротам, когда Соло ее окликнул.
- Ольга… Может быть чаю?
Он как-то так трогательно потерянно это предложил, что Ольга не смогла отказаться, хотя страх гнал ее прочь.
Соло усадил ее на веранде, а сам, перемещаясь с неуловимой взглядом скоростью, быстро накрыл на стол.
- В прошлый раз я позволил себе излишнюю… - он был так обворожителен, когда хлопотал, волновался и не находил слов, что Ольга забыла о прежних страхах и просто, затаив дыхание, любовалась красивым мужчиной.
- Не беспокойтесь об этом, – желание помочь Соло, сделать так, как ему будет удобнее, стремление угодить ему вдруг пробудились в Ольге с небывалой, неестественной для нее силой. – Костик мне объяснил, что вы стремились защитить Илью. Это мне не следовало оставаться рядом с вами в такой момент.
После этих слов пауза затянулась, Соло разливал чай с благородной, ненаигранной церемонностью и в глаза Ольге не смотрел. А ей вдруг показалось очень важным поймать его взгляд.
- Это все мое треклятое любопытство виновато.
Соло позволил их взглядам пересечься, и Ольгу обдало отнимающим разум жаром, вспомнился тот дурманящий поцелуй. Все так живо ей представилось и ощутилось, что Ольга даже качнулась вперед над столом, словно навстречу новому поцелую.
- Простите, - Соло отвел глаза и даже нахмурился.
- Что это было? – у Ольги еще шумело в голове, и потому пока не было стыдно за мгновение супружеской неверности.
- Моя попытка успокоить вас, поверьте, не более.
- О, - очарование Соло стало не столь всеохватным, но все-таки не смотреть на него Ольга не могла.
Отвлечься от вампира ей помогли – с глухим рычанием в дверной проем заглянул висящий на косяке Женька.
- Иди сюда, не бойся, - ласково поманил Соло и, взяв из корзинки печенье, кинул его зверенышу.
Печенье Женька поймал на лету и съел с явным удовольствием, но затем снова зарычал. Он рычал на Соло и при этом осторожно, готовый в любой момент удрать, пробирался к столу.
Вот он понюхал рукав Ольгиного пальто и ее сумку. Вот потрогал ее рукой словно лапой за колено.
И снова предупреждающе рыкнул на неподвижного Соло.
Ольга скормила голому подростку несколько печений, погладила встрепанные золотистые вихры, и Женька, уткнувшись лицом в ее руку счастливо мурлыкнул, а затем вскинулся, рявкнул на Соло и убежал во двор.
На тяжело вздохнувшего Соло было жалко смотреть.
- Ревнует вас к Илье? – сочувственно предположила Ольга.
- Нет, боится, - Соло взял было печенье, но отжил его на край блюдца. – Хоть я и пахну его отцом, для него я все равно чудовище.
- Со временем он привыкнет, - с уверенностью жены дикаря обнадежила вампира Ольга.
- Надеюсь на это, - Соло чуть печально улыбнулся.

Ольга допила чай и позволила проводить себя до машины. Было еще светло, поэтому в зеркале заднего вида хорошо просматривался следящий за ее отъездом с крыши Женька.

@темы: Ё-моё

---

И... еще хасей)

К вольеру подошли две девушки, внимание на Юкона.





Югра: Сейчас вкусняшки будут...
Лора: ВКУСНЯШКИ!!!
Юкон: Эй, девчонки, я свободен!

---

Немного хасей для успокоения среди бурь и флэшмобов)

Юкон 5 месяцев.

брат Юкона - Первый

Слева направо. Мишель (мать щенков, под шкурами прячется Лора и у меня на руках Юта)

---

"Место для чудовища"

И... это предпоследний кусь)
Заминка связана с радостным для меня событием - стала собаковладельцем. И после всех постов о хасях это не хась)
Моя овчароподобная "Мышка" оказалась воплощенным микроПлюшкой. Подкаты и прожорливость - от Плюши, а черный цвет и самый вид летучей мыши - от Соло. Времени на фикопись почти не остается, но все же надеюсь вернуться в прежний темп.

Ольга, Костик, детеныши и появление Соло)

КУСЬ?

Маленький Костик, приложенный к груди, уверенно нашел сосок и сразу укусил мать. Ольга айкнула от боли, и внимательно наблюдавший Константин тут же сунулся на помощь, помассировал пальцем младенческую щечку, добираясь до десен. Неизвестно, откуда он знал, что надо делать, но это помогло – Костик ослабил хватку и занялся делом.
Первый день восстанавливающая силы Ольга провела в режиме сына, который каждые два часа просыпался у нее под боком, предупреждающе попискивал и опустошал обе груди. А затем как-то естественным образом повелось, что по ночам именно Константин вставал на детский зов, менял пеленки и подкладывал того, кого упорно называл «детенышем» к сонной матери.
Череда кормлений, сна и испачканных пеленок на поверку оказалась обыденной и быстро вошла в привычку, а ведь Ольге даже сквозь спокойствие и безмятежность беременности до последнего не верилось, что у них действительно будет ребенок. Теперь же она смотрела на него, слышала, трогала маленькие ручки и ножки, поддерживала головку, но все это как будто ее не убеждало. И только схожесть сына с Константином, его любовь кусаться и способность беспрерывно есть узнавались ею. Быть может, ей просто стоило больше времени проводить со своим новорожденным, пока несмышленым, но уже узнающим ее сыном? Стремясь пробудить в себе ту самую похвальную материнскую жертвенность и особенную, пока неизвестную ей любовь, Ольга попыталась подвинуть увлеченного отцовством Костика, но вскоре признала, что тот лучше справляется. На это даже тетя Нина, зачастившая в гости, обратила внимание. Ей-то Ольга и открыла свою постыдную тайну, в ответ на что получила совет - Константина от воспитания ребенка ни в коем случае не отстранять. Оказалось, материнская любовь – это вовсе не откровение, не внезапная вспышка слепого обожания и не истерики по поводу каждого детского чиха. Тетя Нина смогла успокоить сомневавшуюся в своей полноценности Ольгу в том числе и тем, что обратила ее внимание на поведение Константина. Тот был неизменно внимателен, часто улыбался и прикасался к ребенку, но явного родительского сумасшествия тоже не проявлял.
Ольга вздохнула с облегчением и позволила всему идти своим чередом.
Костик регулярно облизывал сына, и называл глупостью совет участкового педиатра не перекармливать ребенка. Несмотря на осеннюю прохладу, он выносил голенького малыша во двор и вместе с собой купал его в отстоявшейся воде. А однажды, когда по вечерам уже было ощутимо зябко, вернувшаяся с учебы Ольга застала такую картину: Костик, сидя на пороге, перебирал старое соседское радио, а рядом в густой Барбосовой шерсти спал его ничем не прикрытый детеныш.
Барбос – ничейный огромный лохматый пес, потомок не то сенбернара, не то волкодава, как-то отогнал от возвращающейся домой Ольги клюнувших на дорогие одежду и сумку хулиганов, а затем проводил ее. При виде Костика пес, конечно же, заскулил и, пятясь, сбежал, но Ольге, уже привыкшей к крупным зверям, он так понравился, что она упросила мужа взять собаку к себе. И менее чем через час Константин принес домой отловленного, обмочившегося от страха, покорившегося ему Барбоса. После он всячески поощрял собачью любовь и преданность хозяйке, маленького Костика пес тоже обожал и охотно служил ему игрушкой и нянькой.
Ольгу, наслушавшуюся страшных историй от сокурсниц с детьми, не раз подмывало забрать сына, запеленать, держать в тепле и подальше от дворового животного, но она сдерживалась и была вознаграждена за это отменно здоровым, быстро развивающимся ребенком.
По ее настойчивому требованию Константин не бросил университет, как собирался, а закончил курс и взял академический отпуск. Костик и раньше-то не видел для себя смысла в высшем образовании и учился только по настоянию Вожака и ради восторгов Ольги, впрочем, учился всегда на отлично.
В последний сессионный день Костик пришел с сыном, которого оказалось не с кем оставить. Профессора-экзаменаторы знали его как прилежного студента и готовы были на уступки ввиду тихо посапывающей, пока отец ждал очереди, причины. Но Константин настоял на том, чтобы тянуть билет и подробно ответил как по нему, так и на дополнительные вопросы.
Когда он сдавал третий предмет, младший Костик проснулся и пискнул, заинтересованный в пище и свежей пеленке. Константин прервал ответ, ласково ворча словно пес, поцеловал сыну личико. И Костик затих.
Знали бы экзаменаторы, которых умилила эта детско-родительская идиллия, сколько времени и сил потратила Ольга, чтобы убедить мужа, маскировать облизывания ребенка поцелуями хотя бы при посторонних. Хватало того, что участковый педиатр боялась их визитов и ни одна патронажная сестра не хотела к ним заходить.
Притом, что Костик очень неохотно оставлял сына без своего присмотра, Ольге не приходилось жаловаться на его невнимание. Едва тетя Нина и акушерка оставили их одних, Костик настоял на том, чтобы вылизать ее. Ольге стало неловко, словно впервые, ведь она чувствовала как там теперь широко и болезненно. Но Костик целую неделю приставал к ней исключительно с лечебной целью и не пытался возбудить, пока не убедился, что она к этому готова. А после Ольга сама уже вовсю прижималась к ложащемуся рядом с ней мужу. Ей не хотелось задумываться о причине такой похотливости. Может, дело было в том, что последний месяц они воздерживались, чтобы не тревожить живот, может в гормонах кормящей женщины, а может и в том, что Ольге требовалось доказательство того, что Костик не стал к ней равнодушен. А Костик определенно равнодушен не стал – ласкался и обнимал ее совсем как во время жениховства. После вылизывания и сношений Ольга хоть и чувствовала, но не просыпалась, когда Костик среди ночи осторожно слизывал с ее груди подтекающее молоко, а потом отправлялся в соседнюю комнату за проголодавшимся сыном. От чего ее избавляло это регулярное облизывание сосков, Ольга узнала, только поговорив с кормившими детей женщинами в очереди в поликлинике.

За всем этим Ольга оказалась не готова к тому, что свершившееся с ней чудо так скоро произойдет еще раз, но едва Костика стали прикармливать мясом, оказалось, что она снова беременна.
Второй малыш вел себя до рождения так же покладисто, как и его старший брат, но теперь Ольга с большей сознательностью любовалась этим.
После вторых родов Ольга снова с удовольствием «прислонилась» к уверенно управляющемуся с двумя детьми Константину. И чудо произошло в третий, а потом в четвертый раз.

- Четверых нам хватит, как думаешь? - игриво дразнила Ольга Костика в постели.
А через три дня он сообщил ей, что она снова беременна. Пятым.

- Нам стоит подумать о том, чтобы предохраняться, - заговорила она через год.
И снова в последний незащищенный раз Константин ухитрился ее осеменить.

- Я больше не хочу рожать! – как только прошел период восстановления после седьмых родов, заявила Костику Ольга.
- Почему? – искренне удивился отец выводка.
- Я все время либо беременная, либо вот-вот забеременею, это мешает работе!
На самом деле никакого довода против у Ольги не было. Благодаря Костиковой заботе, умеренности в пище и любви к долгим прогулкам Ольга сохраняла девичьи стройность и здоровье. На работе, в редакции многотиражной газеты ее настолько привыкли видеть с животом, что уже даже не шутили об уходе в декрет, знали, что и с этим ребенком тоже будет сидеть муж.
- Ну, если ты не хочешь…
На сбитого с толку, отлученного от постели, пока не научится пользоваться презервативами, Костика было жалко смотреть. И Ольга его пожалела, а затем только развела руками и усмехнулась, узнав, что ждет восьмого.

Орден «мать-героиня» Ольга получала будучи заметно беременной их с Костиком одиннадцатым детенышем.
На вручение награды в малый зал районной администрации они явились всей семьей с Катей и Михаилом в качестве подпасков для чересчур активных и любознательных Константиновичей.
Ольга стояла на сцене, выслушивала стандартные предваряющие награждение речи, ловила завистливые женские и восхищенные мужские взгляды – беременность ее ничуть не уродовала. Но чаще прочих она смотрела на Костика в окружении детей и старалась не рассмеяться, ведь орден стоило бы вручить не ей.

Столько лет прошло, а Константин как и прежде болезненно настораживался, если случалось вывести не доросших до школы детей за пределы двора. Благодаря этой его особенности воспитатели ближайшего детского сада были избавлены от наплыва погодок Волковых.
В поликлинике к ним в конце концов привыкли – детеныши как один отличались отменным здоровьем и нечасто требовали внимания. Разве что когда один из них на приеме съел градусник, а другой отгрыз пуговицу с докторского халата, но и тогда все обошлось благополучно. Кроме того в больницу с детьми всегда ходила Ольга, и при матери Константиновичи вели себя смирно.
А вот школа в полной мере испытала на себе все странности с элементами дикарского мышления и поведения, которые Константин прививал своим детенышам. Чернявые и каштаново-кудрявые в мать Волковы поочередно зачислялись в классы одних и тех же учителей, тех, кому удавалось найти к ним подход. Из-за мирного нрава и обостренного чувства справедливости Константиновичи регулярно во что-то влипали, буквально находили неприятности на пустом месте. Кроме того сказывался детский избыток энергии, требующей выхода. Им не хватало перемен и уроков физкультуры, чтобы устать, а из-за того, что дома они с весны по осень бегали по двору в одних трусах, школьная форма казалась им тяжелой и душной.
Несмотря на сложности социализации «детенышей» учителя относились к ним с пониманием, поэтому Ольга в школе бывала не чаще других родителей, а Костика вообще пригласили лишь раз и впредь не беспокоили.
Благодаря налаженной Константином системе покровительства и обоюдной ответственности, дети присматривали друг за другом и сами справлялись с уроками. Те, кто пока по возрасту в школу не ходил, насмотревшись на старших, слезали с отцовской шеи и тоже находили себе занятие рядом, заодно и учились.
На работе у Ольги считали, что она сумела загнать мужа под каблук и нередко ее этим поддразнивали. Ольга лениво отшучивалась и не объясняла, да и не смогла бы, если бы захотела объяснить распределение ролей в их семье. Увешанный детьми, прочно осевший дома на хозяйстве Костик ничуть не утратил присущей ему неброской мужественности. И дело было не в том, что каждое полнолуние минимум на одну ночь он уходил ночевать в лес. И не в том, что ездил в особые одиночные командировки, тогда как остальные его собратья работали преимущественно вместе. Да, в определенной степени Ольга стала командовать и заправлять в семейном быту, но она всегда чувствовала грань дозволенного, проведенную Костиком. Это же касалось и их супружеских отношений – Константин давал ей возможность выбеситься, показать характер, излить недовольство, а затем покорял и подчинял, чем и успокаивал.

Вручение ордена Героине удачно совпало с теть Нининым юбилеем и затишьем на фронте охоты Олеговых питомцев, так что общим решением стало отпраздновать эти два события «всей стаей». Отмечать собирались у Вожака, и Ольга пришла пораньше, чтобы помочь тете Нине, пока три многоопытных в охоте оборотня пытались укротить стайку младших школьников. Костик, надо сказать, был единственным, кто не особо радовался празднику, Ольге стоило значительных усилий уговорить его позволить пойти ей и хотя бы паре детишек. Хотя дети, конечно же, в итоге пришли все.
Причиной такой непокладистости Константина было то, что Илья собирался впервые ввести в стаю своего партнера. Они с американским вампиром с провоцирующим русскую фантазию именем Наполеон Соло жили вместе уже достаточно давно, и стая только-только притерпелась к этой необычной связке своего щенка.
Костик оказался прав, партнерство действительно пошло Курякину на пользу, и Зверь его стал серьезнее, уже не пасся в полнолуние под окнами, выпрашивая колбасу. Последние два года Илья и Соло даже жили в одном с Волковыми поселке, но Ольга все равно встречала только Илью и теперь немного волновалась, сможет ли сохранять спокойствие при виде вампира.

Она так сосредоточилась на этом ожидании, что когда открыла и придержала дверь калитки высокому, очень ухоженному брюнету с полными руками необходимых продуктов, лишь вежливо приподняла брови в ответ на его немое восхищение. Незнакомец в свою очередь и сам заслуживал не меньших восторгов, на которые прямо теперь не хватало времени. Ольга почему-то сразу решила, что брюнет – приятель Толика – тот собирался привести на смотрины Вожаку человека со службы, очень желающего попасть в их отдел.
Обилие мужских восхищения и робости, несмотря на ее заметное интересное положение, Ольгу не стесняло, так что она довольно скучающим тоном поинтересовалась у замершего брюнета, собирается ли он наконец войти.
- Только если вы пригласите, - с несколько излишней церемонностью прозвучало условие.
И Ольга, которая спешила обратно на кухню, с прохладцей, чтобы сразу определить дистанцию, на которой невозможны заигрывания, его пригласила.
У двери дома брюнет снова испросил разрешение войти, и Ольга, ругнув про себя записных красавцев с их себялюбием, пригласила снова.
И только когда вышедшая к ним тетя Нина изменилась в лице, до Ольги дошло, кого или даже что она впустила.
Они с тетей Ниной сразу подумали, вероятно, об одном и том же – что серебра в оборотневом доме не найти, и что их защитники вернутся не так уж и скоро, как им казалось.
Соло заметил или почуял их страх и, сгрузив продукты, выставил вперед ладони, не то успокаивая женщин, не то демонстрируя отсутствие когтей.
- Я, пожалуй, пойду.
Но у Ольги и тем более у тети Нины уже прошла первая волна ужаса, и ничто в Соло не пробуждало второй – приятная располагающая внешность, мягкие неторопливые манеры, баюкающий голос. Вампир оказался не так уж и страшен, как рассказывали их мохнатые супруги.
- Вы могли бы помочь нам с готовкой, Наполеон? – осторожно предложила тетя Нина, и Соло в ответ так радостно, согласно ей улыбнулся, что Ольга напрочь забыла о своей беременности и даже замужестве. Ей безумно захотелось, чтобы Соло обратил на нее внимание. Он же как назло ее сторонился, обращался преимущественно к тете Нине, а когда Ольга собралась придержать его за рукав рубашки, закатанный до локтя, Соло в момент оказался в другом углу кухни.
- Мадам Волкова. Ольга! – ее отчества он не знал и как будто считал неловким обращаться только по имени или фамилии. – Будьте благоразумны!
- Что такое? – Ольга бы обиделась, если бы в голосе избегающего ее вампира не слышалось настоящее отчаяние.
- Ваш муж будет очень… недоволен, - Соло постарался подобрать слова.
Тетя Нина согласно хмыкнула на это, не отрываясь от дел.
- Вы боитесь Костика? – с нарочитым удивлением, используя домашнее мужнино имя, поинтересовалась Ольга.
- У меня для этого есть все основания.
И это так было сказано, что женщины разом поверили, а Ольге даже стало немного совестно за то, что она невольно дразнит обоняние Костика, гоняясь за привлекательным вампиром.

Впрочем, этот стыд скоро уступил место новой волне любопытства, а во время беременности Ольге особенно сложно было сдерживаться. Соло хотелось… щупать. Необязательно за натягивающий ткань рубашки бицепс или за зад, хотя и то, и то так и просилось в руку. Соло хотелось не то гладить, не то мять. У Ольги уже было подобное сумасшествие и в прошлый раз ей хотелось гладить обратившегося в Зверя Илью. На счастье Курякина длилось это безобразие всего месяц, в течение которого его хотя бы раз в два дня настойчиво наглаживали, чесали и нюхали. Когда все прошло, довольная Ольга спокойно продолжила донашивать ребенка, а вот затисканный оборотень несколько дней жил в лесу, чтобы восстановить положенное ему физическое и психическое равновесие.
Ольга пока еще не представляла, каким образом ей удастся получить желаемое, кажется, даже с аленьким цветочком было бы проще. Но она уже отчетливо чувствовала, что скоро не сможет спать и есть, если Костик не достанет ей ручного вампира. Одного конкретного вампира.
Пока что поймать Соло ей не удавалось – тот оказался чересчур быстр и увертлив. Но Костик, это Ольге однажды по секрету от парней сказала Катя, не зря считался лучшим охотником в стае.

@темы: Ё-моё

---

"Трое на плоту не считая Илюши"

Продолжаем, пока нца, приключения будут впереди!

ЧАСТЬ 4

Если мастурбации Соло, кажется, мог предаваться ночи напролет, то теперь ему понадобилась часовая передышка, во время которой сграбаставший его в объятия Илья успел заснуть. Мучила ли Соло совесть, когда он принялся ненавязчиво тормошить уставшего за день капитана – вряд ли. Зато, когда он, стремясь сделать пробуждение приятным начал гладить Курякина внизу живота, то ощутимо получил по руке лапой. Пока без когтей.
Соло сделал в темноте рывок, чтобы поймать владельца воспитательной лапы за шкирку, но тот оказался шустрее, и Наполеон снова получил по руке.
-Илья! Он опять здесь, - наябедничал в отместку Соло.
- Илюша, брысь на кухню! – сквозь сон среагировал хозяин бритого чудовища.
- Он все еще здесь!
«Он» с безопасного расстояния прищурил на Соло зеленые светящиеся глазищи и после повторного приказа все-таки ушел на палубу сквозь раздерганную снизу дверь палатки.
А Илья обнял потревоженного Соло за шею, немного слишком тесно, на грани. И это сработало – Наполеон затих, вцепившись в блокировавшее его предплечье.
Илья медленно ослабил хватку на горле и одновременно забрал в горсть то, чем Соло так настойчиво к нему притирался, это сработало даже лучше удушающего захвата. Компенсируя себе нехватку вида, но от того только резче чувствуя, что Соло принял его игру, Курякин широко, жадно растопырил пальцы «ласковой» руки и провел всей ладонью от горла до паха Наполеона. Мелкая, дрожь, судорожные вздохи и льнущее к ласке несмотря ни на что богатое тело откровенно жизнелюбивого человека – вот что считал Илья. А о том, что происходящее Соло вполне устраивает, ясно говорило ничуть не ослабевшее желание притереться. Илья то позволял это, то, дразня, наминал яички, гладил по животу, чуть касаясь поднимающегося, подрагивающего члена. После недавнего опыта Соло хотелось именно сзади, но Илья догадывался, что для этого может быть еще рано. Потому он собирался сделать все рукой и, когда приступил к основной части, сам уже так завелся, что не удерживал формальный захват на шее Соло, а лишь тянул того к себе, дышал во взъерошенный висок. Тяжеловатый аромат духов стал менее резким, уступил место морской соли и тому особому запаху, который Илья не взялся бы описать и которым не мог нанюхаться.
- Ковбой, - целуя Соло в висок, подразнил Илья – слишком уж ритмично и настойчиво тот поддавался в его кулак.
- Давай уже. Седлай, - выдохнул, поворачивая к нему голову, позволяя поцелуй, велел Соло.

Во второй раз Илья как мог растянул момент Наполеонова сладострастного безумия, чтобы наслушаться той итальянской песнью. Он начал различать отдельные слова и запоминать конструкции, хотя спросить их значение в ближайшие недели он мог лишь у Соло.
А Соло был тише, чем прежде, томно, словно засыпающий, бормотал свою песню, разрешил Илье подвести себя к финалу и выстонал свой «дарлинг», сжимаясь на нем и слегка покручивая поясницей.
Все это Курякин запомнил, а вот как кончил сам и затем с усилием оторвался от разморенного Соло – нет.

Привыкшего просыпаться в намеченное время волевым усилием Илью разбудила мокрая настойчивая кошачья «терка», надраивающая ему нос. Илюша, как и хозяин, привыкал к определенному распорядку суток, а затем начинал следить, чтобы и остальные его придерживались. Илья же, к кошачьему непониманию, нарушал режим – вместо того, чтобы сменить Габи и начать первый обход, тискал своего человека, недовольно бурчал и отворачивался, когда его призывали к порядку. У Илюши, останься он дома, сейчас тоже была бы весна, и он уходил бы в форточку гулять. Так что хозяйский «загул» кот понимал да и выбор Соло уже одобрил, вот только никакой мур-мур не был для Илюши уважительной причиной, чтобы проспать вахту. Кот немного побил мягкой лапой сонно отмахивающегося от него Илью по лицу и отправился к крайним мерам – его голым беззащитным ногам. Но и там Илюша сперва предупредительно понюхал, полизал хозяйскую пятку и только потом, не получив желаемого, впился в нее как следует.
Выпрыгнувшего из палатки Илюшу провожал бессильный хозяйский рык, судорожные поиски закатившегося куда-то фонаря и комментарии разбуженного за компанию Соло. Кот сделал круг почета вокруг мачты и с разлета втиснулся в давно присмотренную для пряток щель между ящиками. Отходчивость хозяина и точное время до ее наступления были Илюше прекрасно известны.
Когда шипящий и рычащий, берегущий левую пятку Илья вышел из палатки, на ходу подтягивая шорты, Габи уже успела принять вид человека, который на дежурстве вовсе не дремал. Выдавать кота, отомстившего за крайне стеснявший ее ночной концерт «экстаз мистера Соло», она не собиралась, но Илюша, как обычно, не догадался спрятаться целиком.
Илья остановился рядом с хвостом, торчащим между ящиков, но за рыжую кисточку так и не дернул, хотя очень хотелось.
Отправив Габи спать, Илья едва не нарушил собственноручно установленное правило купания – так сильно его тянуло окунуться, разогнать в по-утреннему прохладной воде свою усталость, сонливость и желание вернуться к Соло. И все же он выдержал характер и до того, как проснулись остальные, ограничивался умыванием и растиранием.
Днем Илья исполнял свои повседневные, заученные до автоматизма обязанности, сверялся с курсом, ставил сети и каждый раз, поднимая взгляд, сразу находил Соло. Некоторая скованность и осторожность движений Наполеона в сочетании с его блудливым взглядом будто бы обещали Илье, что произошедшее ночью на спальнике не станет единичным эпизодом. И от этого «обещания» Курякин помимо воли размякал и старался скрыть наползающую улыбку. Вместе с улыбкой упрямо пробирались мысли о том, что быть может у них с Соло «все по-серьезному». Они, разумеется, ни о чем таком не говорили, но Илья прислушался к себе, взглянул еще раз на поданные в выгодном ракурсе синие шорты и решил, что хотел бы отношений. Не дружбы, а именно того любовного товарищества, которое теперь у них возникло.

Перед обедом Илья разрешил себе искупаться и, поныряв немного, заметил, что за ним следит только Габи, а Соло ушел в палатку. Прежде он отчитал бы нарушителя дисциплины до линии прабабушек, а теперь любопытство и несмытая теплой водой игривость подтолкнули к другому. Илья поднырнул под плот, вылез и подобрался к «стене» туда, где находилось место Соло. И как раз вовремя, чтобы услышать, как то интимное, что вчера стыдливо творилось без света, диктуется на запись, расписывается для тех, кто готов будет заплатить за материалы мистера Соло.
Илье хватило выдержки, чтобы не ломать палатку, он вошел через дверь, собираясь не то дать Соло по морде, не то пошвырять за борт всю аппаратуру. На деле же он хотел просто взглянуть в глаза понявшему, что попался на горячем, Наполеону. И тот, хоть и успел спрятать улики, все понял.
- Возьми, - Соло протянул замершему перед ним Илье свой диктофон. – Только прежде чем стереть, послушай, ладно?
И, хоть фальшиво честная американская физиономия так и напрашивалась, Курякин взял диктофон с предложенными наушниками.
Он натянул кусок брезента для тени и чтобы не видеть никого из команды и сперва сел под «крыло», а затем лег. Соло аккуратно вел свой аудиожурнал, но прежде не скрывал этого, так что Илья сразу включил последнюю запись.

«Прошедшую ночь я уверенно могу внести в пятерку, нет, тройку лучших моих ночей», - начал бархатный баритон в наушниках, и Илье показалось, что Соло вот-вот, не стесняясь своей англоязычной аудитории, выстонет «дарлинг». – «При знакомстве мне показалось, что таланты нашего капитана исчерпываются навыком выживать в любых условиях, и мне еще никогда не было так приятно ошибиться. Настолько приятно, что я начинаю опасаться за мою драгоценную холостяцкую свободу. Несмотря на то, что действовать нам приходилось в полной темноте…»
Далее следовали описания, которые взбесили Илью, и обязательные дифирамбы, расточаемые Наполеоном ему, но преимущественно себе.
Курякин трижды отматывал на начало записи и вовсе не ради «соленых» подробностей, на которые обязательно клюнули бы поклонники журналисткого гения Соло. Он снова и снова впитывал то, что и не думал когда-нибудь услышать из уст Наполеона Соло – признание в желании остепениться, намерении продлить завязавшиеся отношения.
За это высказанное намерение Илья готов был многое простить, потому что уже теперь хотел бы знать мнение Соло на этот счет, но не представлял, как можно спросить о таком.

- Первые двадцать три секунды можешь оставить, - Илья возвращал диктофон, стесняясь смотреть Соло в глаза, а сам сиял как начищенный пятак.
- Так мало? – притворно огорчился явно довольный Соло. – А остальное тебе разве не понравилось? – он посмотрел на шорты Ильи и улыбнулся.
Несмотря на свободный крой – чтобы проветривалось – было очевидно, понравилось, очень.
- Встретимся здесь через пять, нет, через десять минут, - Соло, не спешивший отводить взгляд от шорт, взял деловой тон и выпер Илью из палатки, нетерпеливо облапав авансом.
Примирительного секса у Курякина еще не случалось, поэтому он позволил Соло рулить и вышел, хотя очень хотел остаться.
Сейчас он все равно не смог бы ни на чем сосредоточиться, поэтому просто, стараясь сохранять спокойствие, расхаживал по плоту и следил, чтобы никто не тревожил занятого Соло. И одного вида караулящего Ильи хватало, чтобы ни Габи, ни Илюша не рискнули сунуться в палатку.

Опыт отношений у Ильи был невелик да и вряд ли что-то из него пригодилось бы теперь. Однако первое, что пришло в голову последовательного Курякина – это мысль о разделяющем их с Соло привычные жизни расстоянии. И тут уже Илья имел достаточно наблюдений как собственных, так и за товарищами, чтобы понять – надо съезжаться. Очень маловероятно, чтобы Соло согласился переехать в Россию. И в этом Илья готов был пойти навстречу, благо мама до сих пор хранила телефоны тех иностранцев, кто после выпуска активно интересовался его трудоустройством. Разумеется, много придется нагонять, несмотря на то, что в родном НИИ на Курякина косились из-за знакомства с современной зарубежной периодикой. Но даже если не удастся уехать в Штаты специалистом, остается Магелланский клуб, который как раз известен тем, что собирает под крыло мало-мальски прославившихся путешественников. А Илья не сомневался, что станет достаточно известным после того, как Соло доберется до безлимитного интернета. Конечно, было бы здорово котироваться как интеллектуальная элита, это наверняка увеличило бы значимость партнера в глазах Соло, но вроде бы парни-экстремальщики американцам нравятся не меньше.
О том, как он скажет маме, что переезжает в другую страну, чтобы жить с мужчиной, Илья пока предпочитал не думать, тем более, что отмерянные десять минут истекли.
Нагой Соло при дневном свете показался Илье совершенно нереальным, сказочным и его картинная поза – одна рука под головой, другая ненавязчиво прикрывает пах – смотрелась как никогда естественно. Пожирая взглядом лениво ласкающего себя Соло, Илья торопливо и неловко разделся и в один вздох накрыл его собой.
- А если я попрошу еще подуть? – хотя Илья не отставал от его губ, ухитрился спросить Соло. При этом в его почти идеальном русском засквозили те музыкальные итальянские нотки.
- Да я тебя всего… - с ответным сердечным надрывом обещал Илья, и впрямь собираясь дуть, целовать, лизать, кусать – делать все, что понравится его Ковбою.
- Обязательно. Но не сейчас, - Соло услышал, что хотел, и теперь поглаживанием по пояснице помогал Илье устроиться между своих скромно разведенных ног.
- Так будем? Я хочу тебя видеть, - если бы Илья мог теперь думать, то решил бы, что так им будет неудобно, Соло пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Можно было бы приподняться, Илья бы удержал, но Соло не давал ему ни лечь на себя, ни выпрямиться, все время поправлял, удерживал его корпус. Если бы поправки вносились ниже, там, где Илья втискивался, изо всех сил стараясь не торопиться, это было бы понятно, остальное же теперь только отвлекало и раздражало.
- Неудобно, - не выдержал Илья, когда его снова вернули в «границы», а вот предложить сменить позу не успел – заметил боковым зрением тусклый блик на линзе спрятанной близ изголовья камеры.

Несколько секунд он, уже понимая, что происходит, еще двигался, но те ощущения, которые только что захватывали разум, затапливали душу, как будто отрезало.
«Как же так? Как?!» - отчаянно и слепо билось в мыслях. Илья отстранился от Соло, не слыша и не чувствуя попыток удержать, взял в руку камеру, чтобы окончательно убедиться – не привиделось, вышел из палатки и швырнул злополучное устройство в океан. Следом чуть не отправился учуявший состояние хозяина, скакнувший ему под ноги Илюша.
А Габи с преувеличенной внимательностью принялась за прерванный педикюр, всем видом показывая, что не любопытна.

@темы: Ё-моё

---

Продолжение собачьей темы)

Сегодня антихаски Степа нашел новый дом! Надеюсь все у этого непростого пса с тяжелой судьбой будет хорошо!

Собака-мем

Юкон, Первый и Юта в 3 месяца

---

Мой любимчик из Щенков Беломордый Юкон.

---

"Трое на плоту не считая Илюши"

Вот я искренне возмущаюсь, когда собаки на тренировке работают только тогда, когда видят лакомство. А сама-то?))
Стоило Сквирри прислать мотивирующие открыточки, и Илюша вроде как сдвинулся, продолжил путешествие.

Любоваться и завидовать

Это, вероятно, кото-Соло (или Уэверли?) и спящий на тушенке Илюша.



squirry.diary.ru/p211504787.htm Здесь в рамках Ёлки две предыдущих части.
История по заявке с феста AU. Команда а.н.к.л. - международный экипаж в экспедиции наподобие "Кон-Тики" или Ра", как у Т.Хейердала.

Часть 3, 2 тыс слов Нца ради самой нцы

Габи прикончила открытую накануне бутылку и понемногу пришла в себя. Все-таки не зря феминистки именно ее отрядили на шею русскому путешественнику – нервы у девчонки оказались что надо. Но о том, почему не сработал отпугиватель, Илья на всякий случай пока молчал, тем более что ему было на что отвлечься.
«Что», а именно Наполеоновы непристойные шорты больше не носили статус «секретно и неприступно». Илья, пользуясь каждым минутным отсутствием поблизости лишних глаз и хвостов, быстро выяснил, что интимное внимание, лапанье взглядом и не только взглядом Соло весьма одобряет, но легче от этого не стало. Оказалось, что пока он таился, стыдился и не знал, каково на ощупь содержимое этих шорт – это были еще цветочки. Теперь же, несмотря на сонливость, усилившуюся после плотного обеда, и нападение акул, Соло бешено хотелось. Сначала Илья держался, смотрел и томился, затем слегка пощупал вожделенные шорты, потом, ободренный довольным ворчанием занятого с мудреными американскими снастями Наполеона, взялся смелее.
- Брось их, я свои поставлю, - не узнавая сам себя, с нежностью проговорил Илья и дотянулся-таки до изогнутых в необидной насмешке губ. Только эти невесть откуда взявшиеся нежность, трепетность по отношению к ничуть не женственному Соло заставили Курякина притормозить с остальным до ночи. А он-то раньше не мог понять, почему бывалые парни и мужчины из числа его знакомых вдруг словно с ума сходили, начинали лазить в окна с цветами в зубах и трястись над тем, что скажет их Мусечка. И впрямь сумасшествие, но какое же затягивающее! Илью так и подмывало сказать Соло что-нибудь особенное, удивить его, добыть самую большую на свете рыбу. Хотя, о крупной рыбе, находясь посреди океана на плоту, стоило желать осторожнее.
Соло игриво ехидничал в ответ, чувствуя свою власть, но темноты явно ждал с не меньшим нетерпением.
Наверняка у ушлого американца было еще «снотворное» в запасе, но Курякин не особенно на это рассчитывал – рано или поздно все откроется, так какая разница? За короткий безветренный кружащий голову экваториальный вечер он шустро перешел от «что же подумает и без того напуганная Габи» к «взрослая уже, поймет». И под ухмылки радующегося любому развлечению Соло Илья, запинаясь, поставил Теллер в известность, что во время ее вахты в шалаш ей лучше не заходить, потому что они с Наполеоном будут заняты. Вдвоем. Габи действительно все сразу поняла, хотя ей это и не понравилось.
Илюша тоже поглядывал на хозяина с недовольством, догадывался, видимо, что теперь его законное спальное место – на Илье - будет часто занято кое-кем другим.

Темнело над океаном рано, но вечер для команды еще некоторое время длился в фонарном свете, были разговоры и споры, захваченные с земли, с последующими примирениями и даже песни под гитару, которую Илья брал в качестве досуга. Он и теперь взялся за гриф, ведь Соло, слушал его походный репертуар с нескрываемым интересом, иногда даже подпевал, Габи хвалила, а Илюша как загипнотизированный следил за переборами хозяйских пальцев. Однако в этот раз посиделки длились едва ли час и комкано свернулись, когда Соло, надевший на голое тело явно любимую толстовку с регбийной розой на груди, по-особенному призывно улыбнулся Илье.
Курякин велся как привороженный и не жалел об этом.
Они еще не добрались до спальника, как роза оказалась задрана Соло на голову, а на коже, которую она скрывала, возник засос. От аккуратиста вроде Наполеона можно было ожидать скорее бритой груди, как у моделей в журналах, и когда Илье, пробующему языком его соски, щекотали нос упругие завитки волос, тот радовался. Потому что при ближайшем рассмотрении тискавшийся с ним Соло оказывался непогрешимо мужественен и это почему-то было очень важно.
- Неплохо, но мало, - у Наполеона после оргазма голос становился похож на мурлыканье, да простит Илью Илюша за такие сравнения.
- Ты сказку о Рыбаке и Рыбке на уроках русского языка, случаем, не читал? – Илья свою долю разделенного удовольствия еще не получил и теперь ждал, когда же разморенный Соло отдаст должок. А тот вместо помощи разлегся, заняв большую часть спальника, как будто ожидал, что его станут ублажать дальше. Не то чтобы Илья был против.
- Нет, не читал, – беспечно отозвался Соло и после хмыканья Ильи добавил. – Но, думаю, что в роли царицы морской я был бы убедителен. Как насчет, сделать все по-взрослому? – прямо спросил он, убедившись, что в шутке про царицу оценили только литературную часть.
И Илья поперхнулся воздухом от неожиданности.
Притом, что Соло дико хотелось, так далеко Курякин в своих мыслях еще не заходил, а теперь вот представил. Попытался. Поместить Соло под себя оказалось сложно не только из-за нехватки знаний по технической стороне вопроса. Вариант с другой раскладкой представлялся еще более туманно. Вот только отказаться, рискуя показаться трусом и гомофобом, Илья теперь никак не мог, только не перед Соло.
- Ладно, - во рту стало так сухо, словно он соли заранее нализался, - что надо делать?
- То, что ты, я надеюсь, умеешь, только осторожнее, чем обычно, - отозвался из темноты уползший к себе и копошившийся в одной из своих сумок Соло с таким нетерпением, что Илье стало не до сомнений и колебаний. Опять же «то, что умеешь» - явно означало не позицию снизу.
- Ладно. А что ты там ищешь? – Илья еще не потерял настороженность, но уже относился к предстоящему спокойнее. Наполеон на своем спальном месте возился все напряженнее и даже сопел как от натуги.
- Не вздумай зажигать свет, - поторопился предупредить Соло и замер.
- Да что ты такого там делаешь? – Илья как раз тянул руку к фонарю, собираясь помочь с поисками. Ему казалось странным, что Соло, у которого всегда все было на своих местах, может что-то так долго искать.
- О, для того, чем я занят, есть не один десяток эвфемизмов, которые, впрочем, вряд ли тебе известны. Сиди на месте!
- Ты… того? – пораженно выдохнул Илья, и правда неискушенный в этом вопросе. Зато он припомнил один телефонный разговор разозленного и потому оравшего на весь клуб Гошеньки– там было что-то про грубости в постели. Илья тогда с одним товарищем, кмсом по боксу, даже подошли и поинтересовались, не стоит ли кого-то научить хорошим манерам. Гошенька, глядя на них, мечтательно вздохнул, но от помощи отказался и никогда больше себе подобных выкриков на работе не позволял. Так вот тогда даже незаинтересованному Илье стало понятно, что в «этом деле» требуется особого рода подготовка.
- Я того, - в тон ему ответил Соло и снова деловито засопел.
- Неприятно? – чтобы что-нибудь спросить сказал Илья, и ему стало еще более неловко.
- Не особенно.
- А ты уже пробовал так? – сколько еще неудобных вопросов вылезет из Ильи, которому было стыдно молчать и бездействовать в такой момент. Как будто он у шлагбаума стоит или очереди ждет - бездействует, пока другие работают. – Может чем помочь?
- Помолчи, - с иссякающим терпением попросил Соло и добавил с неожиданно проступившим в голосе томлением не то Илье не то себе самому, - еще немного потерпи.
И Илья замолчал, напряженно вглядываясь в темноту, пытаясь различить в ней Соло, он ждал знака и дождался - мерное сопение вдруг прервалось стоном.
- ИИилюша!
Курякин бросился на зов, собираясь оправдать доверие, слету нашел кривящийся рот Соло, широко, жарко огладил его плечи и спину, подбираясь к ягодицам.
- Кота забери! Только осторожно! – прошипел ему в губы напряженный словно перетянутая струна Соло без капли ожидаемой ответной страсти.
Шуршание в темноте для Илюши означало охоту, и в этот раз он напал особенно неудачно – Соло боялся шевельнуться, чтобы кошачьи когти не вонзились глубже или еще того хуже – не выдрались с мясом. Илья, который пару лет назад душной летней ночью имел неосторожность почесаться рядом со спящим котом, прекрасно понимал всю болезненность ситуации. Он успокаивающе закурлыкал, нащупывая свое бритое под льва чудовище позади Соло, придержал лапы, а потом, массируя подушечки, заставил осторожно втянуть когти.
Играл Илюша только с теми, кого считал достойными этого, но вряд ли подобное заявление теперь обрадовало бы Соло.
Отцепляя своего кота от таких мест своего любовника, которые предназначались исключительно для нежного обращения, Илья уже на секс не рассчитывал.
Но вот Илюша был выдворен из палатки подальше от разгневанной и свободной в передвижениях жертвы, был включен фонарь, добыт из аптечки йод и чудодейственная прополисовая мазь. И жаждущий возмездия Соло все-таки доверил Илье свое лечение и разлегся на спальнике, как будто позировал одному из мастеров Возрождения. Даже с расцарапанным задом Соло был достоин кисти художника.
У Ильи кисти не было, поэтому он смачивал в йоде палец и, подсвечивая себе фонарем, обрабатывал крошечные вколы кошачьих когтей. Он наносил йод, потом наклонялся ниже и дул, чтобы не щипало, а затем другим пальцем наносил поверх йода прополис и снова дул. Соло даже притих, глядя на это действо через плечо.
- Вроде все, - Илья напоследок внимательно осмотрел пострадавший зад, за проделки кота ему, хозяину, разумеется, было стыдно и так же сильно досадно за сорвавшуюся возможность. Когда еще Соло предложит?
- Жжется! – вдруг капризно заявил Соло и даже губу выпятил.
Илья наклонился и подул еще. Пахло от Соло исключительно приятно – духами, и это сразу притягивало неизбалованное ароматами обоняние, ведь все обитатели плота уже успели просолиться.
Илья подул еще и только тогда понял, что поджимания и выпячивания этой соблазнительной части тела перед его лицом происходят не просто так.
Илья подул тщательнее и решился, лизнул так явно подставляемую под внимание ягодицу, по реакции понял, что все правильно делает, и продолжил. Сперва его смелости хватало только на небольшой непострадавший участок возле поясницы, потом Илья не смог остаться равнодушным, когда Соло чуть развел ноги и поправил себе спереди. Без слов было понятно, насколько ему нравится.
Илья на пробу поставил махонький засос, потом осторожно прикусил кожу, потом менее осторожно. Илюша, конечно, гад, но все же в результате Илья добрался до сводившей его с ума задницы, да и Соло получил некоторое возмещение ущерба. Возмещение так увлекло обоих, что только когда осмелевший Курякин собрался окончательно пасть, неспешно трахавший свой спальник Соло вдруг прикрылся.
- Смазка нам еще понадобится, - заявил Наполеон.
Илье понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что это значит – шлагбаум поднят, настала его очередь! Он радостно заполз на Соло, и минутное сомнение в том, что такой ярко маскулинный представитель своего пола, как Наполеон, может так просто подставиться растворилось в разуме Ильи вместе с прочим мыслительным процессом без остатка.
Соло стерпел и тяжесть, и суетливое жадное лапанье, дождался, когда Илья чуть успокоится, и начал командовать.
- Сам наденешь? - не то язвя, не то заигрывая, поинтересовался он у Ильи, протягивая презерватив.
- Откуда? – удивился было «волшебству» Курякин, а потом угрюмо набычился на засиявшего всеотражающей улыбкой Соло. Значит, консервы нормальные он купить не сподобился, а запас резинок – пожалуйста. Впрочем, в данный момент Илья не мог всерьез злиться на это, зато мог сам надеть изделие №2. И на этом то, к чему он привык в постели, закончилось.
Соло сильно облегчал его задачу, подсказывая и направляя, Илье оставалось только гнать мысль о том, с кем и сколько раз приобреталась такая опытность. Ему даже захотелось спросить Соло об этом, хотя время было самое неподходящее.
Несмотря на новизну ощущений и несдержанного в проявлении удовольствия Наполеона, Илья свою обычную основательность не растерял, хотя чуть не спустил, пока вставлял. Внутренний жар, теснота – конечно, но главное, что подводило Илью к краю и одновременно удерживало на нем – с ним был Соло. Илья хотел бы видеть все, но приходилось любоваться наощупь – Наполеон настоял на том, чтобы погасить фонарь. Илья хотел бы услышать среди стонов свое имя, но вместо этого, нависая над Соло, следуя таким подходящим неспешным темпом, получил другое. Сначала наградой за его старания стал фирменный «дарлинг» Соло, произнесенный так, что Илье даже пришлось притормозить и продышаться. А вот затем, когда Наполеон снова начал резковато двигать задом навстречу, это был уже не английский. Соло опустился грудью на спальник и заворковал на неожиданно чувственном, так подходящем к ситуации итальянском. В том говоре слышалась такая поэтическая текучесть, что хотя не знающий языка Илья не заметил рифмующихся окончаний, ему показалось, что это песня или стих. Там встречались повторы, и множество слов будто бы имели непристойный окрас, но Илья все равно слышал музыку. Под нее он и довел Соло до конца, не забыв ощупать и выяснить, как именно тот дрочит себе сам.
- Недурно, - прокомментировал из темноты Наполеон и зашарил у себя в головах в поисках фляги с водой.
Илья вместо ответа пошлепал его по влажному от пота мускулистому бедру и ничуть не обиделся – слишком уж долго Соло собирался с силами для этой небрежной похвалы.

@темы: Ё-моё

---

"Место для чудовища"

Возникла потребность выложиться)
Пока без Соло.

Начинаем пополнять семейство

А Илья к ним зачастил. Он приходил в человеческом обличии и стучал в высокую калитку, он прибегал хвостатым и, поскуливая, скребся в нее, зная, что за подкоп ему снова влетит. Ольга сперва приняла его визиты за желание побыть среди своих, но Илья гораздо реже ходил к остальным. Он являлся и никогда не отказывался от работы, которой всегда был занят деятельный Костик, он учил собрата приемам самбо, а иногда просто приходил посидеть, когда Ольга была одна. Ее в виду вероятной тайной влюбленности Ильи это стесняло, и она осторожно поинтересовалась, что по этому поводу думает муж.
- Он пример семьи вынюхивает, какую хотел бы для себя, учится, - объяснил ей Константин, – чтобы, когда найдет свою пару, знать как себя вести.
- Ах, вот зачем, – слегка разочаровалась отсутствию романтического подтекста Ольга.
- Еще ему интересно как наши живут в поселке, он там никогда не был, дома вырос, представляешь? – Костика очень удивлял этот факт. – И диких он никогда не видел, а я не видел таких пушистых и желтых – на игрушку похож, но охотится не хуже остальных.
Илья продолжил приходить, и Ольга, теперь без опаски ловившая его взгляды, настолько перестала стесняться, что даже не корила себя, когда случалось подглядывать за ним. Костик с Ильей по вечерам после работы и утром после полнолуния вместе принимали душ на улице, а она тайком поглядывала на них из окна второго этажа. Когда мылся один Константин, ее любопытство было законным, и можно было даже не скрываться – оборотни любили покрасоваться нагим человеческим телом перед своим партнером. Это Ольга поняла еще когда жила у Михаила и Кати, тогда это стало стыдной, неловкой неожиданностью. А теперь она с удовольствием вспоминала то, что успела тогда увидеть, открыто разглядывала довольного таким внимание Костика и тайком – Илью. Последний, учуяв ее присутствие, каждый раз отворачивался, скрывался за Костика, чем показывал свою большую, чем у собратьев человечность.
- Ты не ревнуешь? К Илье, - однажды спросила мужа Ольга, еще не расставшаяся со своими прежними представлениями о мужских привычках, ей, пусть самую чуточку, хотелось этой ревности.
- Из-за того что ты на него смотришь? – спокойно уточнил Костик. – Нет. Я видел, что у людей так бывает, но не могу понять, что в этом тревожного. Если бы я учуял, что ты хочешь Илью в свою постель, а он бы при этом продолжил приходить, я бы с ним дрался. А смотреть на него приятно, я тоже смотрю.
И Костик занялся делом, оставив жену саму изнывать от новой волны любопытства и ревности.
А Ольга пошла следом, она уже знала насколько оборотни склонны к своим, и на примере Олега Петровича поняла, что для партнерской связки ни пол, ни возраст не станут препятствием, если возникнет необходимость или симпатия.
- Ну, положим, в драках у вас всегда побеждает Илья, - стремясь уязвить мужа, сказала она и попала в цель – Костик посмотрел в ответ с обидой и непониманием. Как это его не считают самым достойным?
- Мы никогда не дрались. Это борьба, игра, - что Константину действительно было важно, так это заслуженное уважение его женщины.
- Ты просто ни разу не выигрывал, - Ольга все поняла, но ее уже понесло, она забыла с кем и о чем говорит.
- Если я убью щенка, нас выгонят из стаи, - принимая ту особенную охотничью отрешенность, которой боялась Ольга, ответил Костик. – И Илья мне нравится. Не заставляй доказывать, что я сильнее.
На этом Ольга опомнилась, обняла его и попросила прощения за неверие, и только после в спальне примятая довольно сопящим Костиком она все же спросила снова.
- А ты правда сильнее?
- Да, - Костик чуть покусал ее шею, в знак покорения, но постель не место для войны, и он ответил гораздо спокойнее. - Илья только недавно начал охотиться. Он хорош и станет лучше, но убить того, кого считает своим, не сможет да ему и не нужно это уметь. Олег хочет, чтобы мы жили среди людей, вот и растил Илью домашним, поощрял его человечность. Наверное, позже подберет ему пару и сделает племенным, а это всегда идет в ущерб бойцовским качествам.
Ольга и не думала, что власть Вожака так далеко распространяется на щенков.
- Олег заставит его..?
- Зачем заставлять? Это почетная обязанность – растить маленьких, учить их всему, - в голосе Костика, обычно бесстрастном, прорезались болезненные интонации. – У Ильи хорошо получится.
- Ты сам хотел бы быть племенным?
- Хотел бы, иногда даже кажется, что смог бы, но я не гожусь.
- Тебе Олег это сказал? – сразу закипятилась Ольга.
- Нет, дело в том, что такие как я очень редко могут выходить щенков. У людей так же – воспитывать правильно немногие могут.
- И все равно. Я уверена, что мы справимся со щенком, - Ольга заявила это, не подумав, откуда берутся щенки оборотней.
- Сначала детенышей заведем, - благодарно и страстно задышал ей в волосы враз возбудившийся Костик, - а как подрастут, можно будет обратить.
На это Ольга только вздохнула – она до свадьбы честно рассказала жениху, что не сможет иметь детей, но Костик ни в тот раз, ни в последующие будто не услышал и продолжал с уверенностью считать, что это лишь вопрос времени и супружеского энтузиазма.
А у Ольги из-за этого энтузиазма, а скорее от прошлых болезней и операции возникла проблема, задвинувшая и детей со щенками и успеваемость в учебе далеко за черту неважного. Сначала у нее заболел живот, и она не сразу разобралась, что болит «по-женски». Некоторое время она, отчаянно боящаяся врачей и больниц, пила присоветованные однокурсницами отвары, делала индийские упражнения, реже подпускала к себе непонимающего такой перемены Костика. А потом к боли – несильной, но не позволяющей забыть о себе – прибавилось кровомазание. И Ольга окончательно утвердилась в своих подозрениях – она дважды видела, как вроде бы ни на что не жаловавшиеся женщины обнаруживали у себя такое, а через несколько недель или месяцев мучительно умирали в больнице от рака. Больше себя Ольга, у которой жизнь-то только началась, жалела Константина, потому что уже смогла разглядеть под его внешней невозмутимостью всю глубину любви и привязанности к ней. Ради него она решилась и попросила тетю Нину сходить с ней к врачу, слабо надеясь, что еще не совсем поздно.
Пожилой доктор, известный профессор мягко расспросил Ольгу о жалобах, о болезнях и аборте, о семейной жизни, затем деликатно посмотрел на кресле, после чего, обращаясь к ней как к маленькой, запретил увлекаться вредными фантазиями, выписал нервные капли и чай с мятой.
На обратной дороге Ольга пыталась объясниться с тетей Ниной, с которой доктор поговорил отдельно, но та только кивала и явно больше верила врачебной версии о фантазиях. Разозленная этим Ольга, уже не думая о печальной скорой кончине, примчалась домой и влезла под душ, чтобы смыть запах лекарств и ощущение чужих прикосновений. Какие фантазии? У нее кровь, у нее шрам от операции!
Тут Ольга привычно нащупала узкую полоску внизу живота – зашили ее, надо признать, очень аккуратно. Но всегда такой ощутимый шрам отчего-то не нащупался. Ольга смыла пену. Потом подошла к зеркалу. Потом побежала в спальню, под лампу. Живот оказался гладким, без следа давнего разреза.
Тетя Нина ждала ее звонка, чтобы поздравить с таким неожиданным подарком. Ольга на ее недосказанность даже не разозлилась – понимала, что в таком деле словам не поверишь.
После того, как тетя Нина подтвердила ее предположения, Ольга с полной уверенностью атаковала с расспросами Костика. Тот в буре слов и эмоций не сразу распознал, хвалят его или ругают, а затем с важностью объяснил, что такая забота – это его, как мужа обязанность.
От этой ли заботы или от чая с мятой боль и кровотечение стали с того дня меньше, а потом и вовсе исчезли. И Ольга не решалась снова идти к тому самому или любому другому врачу – боялась спугнуть улучшение.

А затем, вернувшийся после пятидневной отлучки Костик, увидев ее, вдруг очень по-человечески ахнул, подхватил Ольгу на руки и закружил, так что чуть не уронил.
- Завязался! – все повторял он.
- Что завязалось? – смогла спросить Ольга, когда отбилась от ошалевшего супруга. Может он на охоте съел что-то не то?
- Детеныш! – оскалисто улыбаясь ей в лицо, ответил Костик.
Это уже ни в какие ворота не шло – одно дело верить в невозможное и совсем другое, считать, что оно начинает сбываться. Так что на следующий день Ольга, принудительно оставив дома вившегося за ней хвостом супруга, ушла посоветоваться с Катей, вдруг есть способ поставить чадолюбивому Костику мозги на место?
Их с Катей дружба не носила такого теплого характера, как отношения с тетей Ниной, но Ольга уже успела убедиться, что девушка-оборотень не только отчего-то ей симпатизирует, но еще и в вывертах дикарской природы разбирается лучше жены Вожака.
В этот раз угрюмая молчунья Катя, едва открыв Ольге дверь, тоже ахнула.
- Поздравляю! – и, видя ее удивленное лицо, Катя уточнила, – ты же уже знаешь? – и показала глазами на Ольгин живот.
Так Ольга оказалась у нее на кухне, где пила чай с вареньем и пыталась уяснить для себя – Костик вовсе не сумасшедший, ему не показалось и да, такое случается.
- У тебя запах изменился, а самим детенышем еще не пахнет, - хлопотала возле нее Катя, а потом села рядом и признала. – Очень тебе завидую, кажется, все бы отдала, чтобы самой выносить своего детеныша, чувствовать, как он растет.
У Ольги мнение обо всем этом было куда менее восторженное – в больнице она перевидала и умиравших в родах и выкидышей и того, как женщины с ребенком становились никому не нужны. Поэтому первым делом после того как поверила, она испугалась.
На обратном пути от Кати, все же убедившей ее, что оборотень может вылечить партнера даже при тяжелом увечье, Ольга запнулась от внезапной мысли – если волшебство возможно, почему же его не случилось с тетей Ниной? В то, что Олег Петрович не сделал бы для своей жены того, что смог Костик, ей теперь не верилось. Теперь ей отчего-то упрямо верилось в лучшее.
Чем ближе Ольга становилась к дому, тем яснее, глубже принимала она свое неожиданное состояние. Делало ли это ее счастливее, она пока не поняла, но вместо первой волны страха и сомнений уже приходил заимствованный у Костика покой.

В Константине, ожидающем потомство тоже произошли перемены, теперь он не затягивал охоту, когда его отправляли в командировку – в отличие от собратьев, чаще одиночную. Но это Ольге даже нравилось, в отличие от того, что и без того не очень-то гостеприимный муж, с обострившейся потребностью охранять логово перестал впускать посторонних. Даже Илью. Ольга с большим трудом уломала Костика не отгораживаться хотя бы от своих.
Ее беременность протекала без каких-либо затруднений и почти без ограничений, пока из-за живота не стала нужна одежда пошире. Она посещала занятия, занималась домашними делами, не без скрытого облегчения уступая многие из них Костику, и «ждала». Утренняя тошнота, обычная для ее состояния, Ольгу не мучила, а вот потребность есть больше и чаще все-таки заставляла волноваться о фигуре. Обхват талии и щиколоток она ежедневно перед сном измеряла сантиметром, это давно вошло в привычку. Живот еще не появился, а она заранее горестно вздыхала, оборачивая ленту с делениями вокруг пояса, и тут же думала, что бы такого перехватить на кухне, пока зубы не чищены. Ребенок покладисто питался всем, но иногда требовал «чего-то», что Ольга сама не могла обнаружить.
Помог Костик, заметивший ее муки перед кучей продуктов. Оказалось, ребенок хотел сырую провернутую чуть подсоленную говядину, смешанную с яйцом и зеленым луком. Сперва Ольга отказалась от сырой котлеты, но стоило только попробовать, и она сразу поняла, что это ей придется есть регулярно.
Когда у нее от любимых туфель стали к вечеру тяжелеть ноги, Михаил, который в виде увлечения обеспечивал всю стаю обувью, сшил ей новые. И сочетание удобства с привычной высотой каблука и видом этих туфель произвели на Ольгу такое впечатление, что она больше в обувные отделы и не заглядывала.
Постановку на учет по беременности она откладывала до последнего, отговариваясь от ходившей за ней по пятам университетского фельдшера. Уже на этапе очереди в регистратуру, где Ольга рассматривала сестер по счастью, ей повезло встретить тех, кого постоянно тошнило, кто постоянно бегал в туалет, ее и саму замутило от разговоров о колясках, колготках и молочной кухне. Особенно ей запомнился взгляд одной молодой женщины - такой безразличный, отсутствующий, безмысленный, как будто та, у которой до беременности несомненно были какие-то личные интересы, предпочтения, утратила их, лишилась своей жизни ради того, чтобы произвести новую.
Ольга, глядя на все это, уже не чувствовала себя в порядке, и когда ее начали попрекать за то, что пришла впервые, она просто сбежала. Как бы она ни боялась приближающихся родов, больниц она боялась больше и потому заявила, что будет рожать дома, как Костик ей с самого начала настойчиво предлагал.
Дома и правда оказалось лучше, а еще Ольга догадывалась, что быстро и легко отделалась, ведь рядом были тетя Нина со знакомой акушеркой и нервный, до предела сосредоточенный Костик. В перерывах между схватками Ольга налегала на любимое фруктовое мороженое, поглаживала беспокойно ее обнюхивающего мужа и думала, что ради их детеныша готова снести и не такое.
А вот потом начались роды. И не будь Ольге в тот момент так больно, она бы умерла от стыда, когда за ней пришлось убрать. Но Костик сделал все быстро и ни тогда, ни после не проявил брезгливости по этому поводу.
Сил хватило ровно до конца, а потом она лежала и слушала, как акушерка пытается отобрать у Константина ребенка для осмотра. А он не отдавал, несмотря даже на то, что к просьбе присоединилась тетя Нина.
Когда попискивающий красный, скользкий живой комочек оказался у Ольги на груди, она придержала его и беззвучно согласилась с Костиком.

@темы: Ё-моё

---

"Место для чудовища"

Я честно пытаюсь соскочить, но в виду общей лени получает плохо)).
В конце 500слов о том, что значит "надрать зад" по-оборотневому. При участии Плюшки)

3 тыс слов

Когда Ольга переехала в их новый дом, она смогла ближе познакомиться с Костиковой хозяйственной гениальностью, которой так восторгалась тетя Нина. Константин вроде бы не торопился, но перерывы делал только для молодой жены, во время работы по двору не валялись стружка и прочий строительный мусор, а инструменты, кроме тех, которыми он в данный момент пользовался, находились на своих местах. Создавалось впечатление, что небольшая баня, настойчиво присоветованная Михаилом, как будто сама выросла за два дня.
- Но признайся, для дома ты нанимал строителей, - пристала вечером к мужу впечатленная такой скоростью Ольга. – У тебя же даже чертежей нет!
- Зачем? – несмотря на только что отстроенную баню и действующую ванную в доме, Костик предпочитал мыться перед сном в бочке, где отстаивалась вода для поливки. Тетя Нина на новоселье всучила Ольге множество саженцев и клубней, надеясь заинтересовать невестку садоводством. – Я и так все помню.
А когда Ольга не поверила, он, едва обтеревшись, на обороте одной из своих тетрадок нарисовал подробный план их дома с будущей пристройкой для гаража. Машину им подарили на свадьбу, и Ольга под мужниным руководством вовсю осваивала вождение.
Но хотя гараж тоже возник как по волшебству, Ольга еще долго считала, что с домом Константин все же сжульничал.

В том, что касалось совместного быта, ее, даже предупрежденную тетей Ниной, приятно удивило, что муж не гнушался и женской домашней работой, и то, что ни слова не сказал поперек, когда Ольга заявила, что хочет поступить в университет. Словом, дневные обязанности молодой жены ее ничуть не утруждали, а первой брачной ночью выяснилось, что и остальное не станет для нее дорогой платой за статус замужней женщины.
К вылизыванию, которым до этой ночи у них с Костиком все и ограничивалось, Ольга успела привыкнуть. Это все еще было стыдно, но теперь она отлично знала, каким удовольствием ее стыд окупится. В их первую супружескую ночь Костик настоял на том, чтобы лечь вместе нагими, а затем вылизал ее всю. В этот раз он трудился особенно долго, и, когда заканчивал с пальцами ног, Ольга уже изнывала от желания почувствовать его там, где было стыдно. И возбужденный, разгоряченный, ярко зеленоглазый Константин не разочаровал.
Ее уже почти-почти догнали корчи наслаждения, когда Костик вдруг прервался и перевернул ее на живот, навалился сверху, притираясь и слепо тыкаясь. А Ольга тут же, ведомая не сознанием, но инстинктом, приподнялась и помогла ему попасть. Оказалось, что именно этого ей не хватало в финале каждого вылизывания – скользящего, плавного, распирающего движения внутри и чтобы после Костик еще долго оставался в ней, прижимался теснее, легонько покусывал шею.
Когда они все-таки разъединились, Ольга хотела спросить, правда ли, что Константин прежде этого не делал – ей не верилось – но стоило ей только взглянуть на его ошарашенное, настороженно-довольное выражение лица, и все вопросы отпали. Это был его первый раз. Да и ее в определенном смысле тоже.
И вскоре Ольга уже считала, что довольна их громкой, нежной супружеской возней по ночам, планировала, что однажды ей удастся склонить Костика попробовать другие позы и прочее, при этом прошлый печальный опыт вспоминался все реже.

В одно из воскресений утром они отправились в ближайший лес, и прогулка вдруг обернулась выгуливанием – вместо того, чтобы идти по тропинке Костик рыскал по кустам и рысцой наворачивал круги вокруг жены. Как будто Волчок сдвинул человека в сторону, занял его тело. Ольга вспомнила о привязанности Костика к лесу и забеспокоилась, позвала его и повернула обратно.
Тогда Константин начал на нее охотиться.
В том безэмоциональном молчании, с которым он выпрыгивал перед ней, в том, что не прикасался и не смотрел в глаза, было так мало человеческого, что Ольга действительно испугалась. Но все же она нашла в себе силы не поддаться накатывающему страху и упорно шла по тропе, хотя Зверь явно заставлял ее свернуть.
Наконец он не просто показался и исчез, а перегородил дорогу и надвинулся на Ольгу, ничем не напоминая ее мужа, с которым она всего несколько часов назад миловалась в постели.
- Волчок, перестань! Нельзя! – чувствуя, что еще миг, и она развернется и побежит, прикрикнула на него Ольга.
И Зверь в человеческом обличии сделал шаг назад, медленно опустился на колени и, втянув голову в плечи, посмотрел на нее, мерцая глазами.
- Хорошо. Молодец, - если уж Ольга слышала, как дрожит ее голос, тот, кто стоял перед ней, слышал и подавно. – Не пугай меня больше, мне это не нравится. Домой. Пошли домой.
И не разрешая себе обернуться или прибавить шаг, она снова направилась к выходу из леса.
Спустя несколько минут ее догнал растерявший свое спокойствие Костик и, обнимая, облизывая ее суматошно, словно щенок, запросил прощения.
Впредь, Волчка Ольга встречала только в его собственной шкуре и, ощущая его уважение, признание, она понимала – то знакомство было необходимостью.

Во время следующей прогулки в лесу Костик снова не мог идти спокойно рядом, но теперь он предупреждал о своем появлении, звал, чтобы обоснованно настороженная Ольга посмотрела на него, приносил ей то букетик кислицы, то горсть земляники. С таким провожатым Ольга беспечно согласилась сойти с тропы и, только взглянув на часы, поняла, что они уже слишком долго гуляют. А растревоженный лесными запахами Костик все звал и вел ее за собой.
В момент, когда Ольга собралась потребовать от него повернуть назад, Константин вдруг исчез из виду. Только что он копошился у корней старого неохватного дуба, выискивая какой-то особенно полезный мох – и вдруг нет его.
Ольга окликнула его сначала тихо, затем громче, она оглядывалась, рассчитывая заметить движение среди деревьев. Но хотя на ее зов ни веточка не шелохнулась, это совершенно ее не встревожило - она догадалась, что это игра и готова была подыграть. Нужно было только выяснить – играет она с мужем или с Волчком.
Поэтому, когда Константин внезапно и бесшумно оказался у нее за спиной, Ольга кинула ему в лицо свой скомканный платок, а сама бросилась прочь. Она петляла, обегала древесные стволы, все время чувствовала рядом Костиково дыхание, легкие прикосновения, заражающие горячкой погони.
Константин загнал ее, запыхавшуюся, раскрасневшуюся, игривую обратно к стволу облюбованного им дуба и там поймал в объятия.
Ольга забилась в его руках, хотя сил на бег не осталось, и неожиданно для себя рассмеялась, почувствовав, как он шарит по ее телу, задирает подол, спускает белье. И она разделяла его желание в этот раз обойтись без долгой прелюдии. Она прижалась спиной к жесткой ребристой коре и сразу, как только преград из белья была убрана, закинула ногу Константину на пояс и встретила его первое движение. Костику странным образом никогда не мешали их разница в росте и нехватка опыта. Ольга задыхалась, сжималась, чувствуя его жар и твердость, как он толкнулся глубже, резче, и впилась ногтями в его спину. Костик в ответ довольно заворчал, и она позволила себе все то, что еще не знала, но уже очень хотела. Ольга драла его спину и плечи, так что обрывки легкой рубашки пропитывались кровью, кусала его губы, слизывая сводящие ее с ума запахом железа струйки. В какой-то момент она ужаснулась себе, но взглянув на Костика, поняла – сдерживаться не нужно.
Когда Ольга уже лежала на окосевшем от удовольствия, жующем тот самый мох муже, припоминала свои дикие крики, царапанье, укусы – сопротивление, как часть брачной игры – тогда ей должно было стать стыдно, но отчего-то не стало.
А ведь она собиралась стать образцовой женой для Костика, она пыталась разнообразить меню, украшала дом, ухаживала за цветами и во многом копировала тетю Нину.
- Нас никто не слышал? – спросила Ольга не спешащего подниматься с земли Константина и удивилась тому, что на самом деле это ей было безразлично. – Здесь ведь никого нет?
- Под пнем есть мышиное гнездо, - Костик даже не поморщился, когда она больно дернула его за ухо. – Людей поблизости нет.

Ольга действительно собиралась стать образцовой супругой, но после того случая с ней что-то произошло. Она почувствовала себя какой-то до крайности свободной, ей по-другому дышалось, все вокруг стало как будто ярче и четче, хотя она никогда не жаловалась на зрение. Ей часто хотелось петь – и она пела. Ей хотелось бегать по двору – и она бегала, иногда даже в одном нижнем белье. А еще она вдруг по-особенному начала смотреть на людей. Она без страха и сопутствующей ему опаски оглядывала встречных мужчин, без капли волнения оценивала их. Часто такое внимание мужчины понимали весьма естественным образом и пытались знакомиться, ухаживать. Вот только ничего этого им не светило – Ольга, насмотревшись на чужих мужей, женихов и свободных самцов, спешила домой и там, глядя на стриженный темный затылок, спокойную лесную зелень Костиковых глаз, убеждалась – никто другой ей не нужен.
Изменения были такими явными, что когда тетя Нина, вернувшаяся после двухнедельной отлучки, пригласила Ольгу в гости, то едва признала в ней ту девушку, которую они отдавали за Константина. Пока тетя Нина с неудовольствием щурилась на ее глубокий вырез и яркую помаду, Ольга попыталась сыграть в гляделки с Олегом Петровичем. Теперь она находила его весьма интересным мужчиной.
- Это эффект отравления оборотнем, - победив зарвавшуюся невестку, сообщил Вожак им обеим. – У Нины длился полгода и у тебя будет около того, а затем станешь спокойнее.
- Со мной ничего подобного не происходило! – взвилась оскорбленная тетя Нина.
- Конечно, нет, - покладисто согласился Олег Петрович. – Но на Эльбрус ты меня вперед проводника гнала, потом полсотни раз прыгала с парашютом, потом сплавлялась на байдарках. Удивляюсь, как мы Олежку сделать успели.
Тетя Нина ахнула, покраснела, словно школьница, хлопнула мужа по плечу полотенцем и ушла. И вместе с ней ушли смешинки в глазах Олега Петровича, так что Ольге, даже опьяненной безнаказанностью, стало ясно – игры кончились.

А через пару дней, когда она возвращалась с занятий, ее новое бесстрашие оказалось чрезвычайно полезным – Ольгу затянули в резко остановившуюся рядом волгу с затененными стеклами. В салоне кроме нее оказалось трое мужчин, один из которых сразу позволил себе вольности. Двое других имели характерный вид охранников и изображали мебель, не мешая чьему-то золотому сынку лапать приглянувшуюся девку.
- Мой муж вас на тряпки порвет, - с ледяным спокойствием, брезгливо косясь на «сынка», пообещала Ольга, и в ее голосе прозвучала такая уверенность, что охранники отмерли. Она и впрямь ни на секунду не усомнилась в том, что Костик, не встретив ее как обычно на пути к дому, начнет искать, разыщет, и что бы с ней теперь ни сделали, рассчитается с обидчиками, не посмотрев ни на охрану, ни на покровителей.
- И кто у нас муж? – с ленцой поинтересовался тот, что был за рулем.
- Седьмое управление, особый отдел, - сообщила Ольга. Костик не хвастал этим, она сама нашла в его кармане удостоверение и все запомнила.
- Останови, - приказал тот, что сидел рядом и следил, чтобы жертва не сопротивлялась приставаниям. – Другую найдешь, - срезал он золотого сынка, который вздумал возмущаться.
- Так не пойдет, - хотя машина остановилась у тротуара, Ольга выходить и не подумала, на нее, грязно ощупанную, оскорбленную накатила безоглядная злость. – Он насилует, вы запугиваете. Хорошо устроились.
- Выходи! – рявкнули рядом и Ольгу потянули за руку.
- Только тронь, - с терпко-сладкой угрозой обещала ему Ольга, и ее тут же отпустили. – Муж уже ищет меня, я подожду, пока найдет, и тогда поговорим.
Видимо, охрана была осведомлена о том, кто служит в особом отделе, потому что Ольгу в момент вытащили на улицу, хлопнула дверца, и волга сразу набрала ход.
Потирая синяки на запястье, Ольга пришла домой, и после того, как тяжело дышавший от волнения, а вовсе не от продолжительного бега Константин ее обнюхал, все ему рассказала. Она понимала, чем это может закончиться, и всего несколько дней назад предпочла бы смолчать, даже случись с ней что-то действительно серьезное. Теперь же она будто наверстывала свое прежнее замалчивание – так приятно, было видеть и знать, что за нее действительно есть кому заступиться. Это было почти так же приятно, как то, что случилось у них с Костиком в лесу.
Ольга не без волнения позволила уйти уложившему ее спать мужу и только тогда осознала, что больше от нее ничего не зависит – отмотать назад, удержать Константина от мести уже не в ее силах.
Костик вернулся под утро невредимым, а на следующую ночь, пользуясь тем, что в сне нуждался куда меньше людей, снова ушел. На расспросы с запоздалой тревогой он отвечал односложно, не сообщая ничего конкретного, но у Ольги не возникало сомнений в том, что он занят охотой – так напряжен и насторожен он был. На третью ночь Костик остался дома и позволил, наконец, жене приласкаться как следует, намеревался вылизать ее хорошенько. Но едва они расположились в спальне, и Ольга приглашающе одернула на себе купленный за бешенную сумму кружевной пеньюар, спустила бретельку с плеча, как Костик приподнялся на постели, вслушиваясь во что-то, доступное только его уху.
Через минуту и Ольга услышала приближающиеся голоса, а затем стук в их калитку.

Оказалось, пропал шестилетний мальчик, который гостил здесь у тети, и теперь председатель поселка собирал людей, чтобы искать его в лесу. Волковы жили на некотором удалении от остальных, так что к ним седоусый Егорыч дошел в последнюю очередь, надеялся, что у них найдется пригодная для поисков собака – наверное, слышал лай, забегавшего к ним Ильи. С соседями Костик не стремился знакомиться, но пару раз успел кому-то помочь в строительстве и потому пользовался их уважением.
Ольгу он собирался оставить дома, но та, услышав о пропавшем ребенке, накинула пальто поверх ночнушки и выбежала первой. Пока Егорыч инструктировал собравшихся – кто с фонарями, от которых в густой тьме не было толку, кто с керосинками – Константин успел покружить вокруг места, где ребенка видели в последний раз. Когда Ольга, держащая перед собой лампу, окликнула его, чтобы идти вместе, уже Костик все разнюхал и заявил участковому и председателю, что ребенок в лес не ходил.
Детский след – Костик сразу обратил внимание на детскую курточку, которую носила с собой рыдающая тетка – привел их к пруду. Остановившись у самой воды, Волков вдруг обернулся к старшим ребятам, среди которых был теткин сын.
- Дальше сам расскажешь?
Но парень предпочел отмолчаться.
- Он прибежал сюда за вами, ты хотел прогнать его и толкнул, так что он упал и ударился головой вот об этот камень. Ты увидел кровь и испугался наказания.
Тут парень совсем по-детски заревел, а мать бросилась к нему, собираясь укрыть от несправедливых обвинений. Остальные, включая Ольгу, замерли, понимая и не желая понимать, к чему клонит Константин.
- Ты когда его в воду нес, что, не видел, как у него жилка на шее бьется? – тихо, но так что все слышали, продолжал Волков и тут же заключил. – Видел. Ты видел, что он еще жив. И дружки твои видели.
Тело мальчика и впрямь нашли ближе к середине пруда, придавленное собранными на берегу камнями. У участкового, разумеется, возникли вопросы к такой сверхъестественной осведомленности, но помимо удостоверения особиста у Константина имелось прочное алиби – после пар Илья утащил собрата на тренировку самбистов.
С той ночи отношения Волковых с соседями обязательно включали элемент настороженности, впрочем Ольге было не привыкать.

На первое их полнолуние в новом доме и в качестве супругов Костик заранее предупредил Ольгу, что уйдет ночевать в лес. Она послушно заперла за ним калитку и заранее, зная, каким голодным Костик возвращается, приготовила большую кастрюлю мяса с картошкой.
Волчок заглядывать в человеческое жилье не собирался, и потому для уже засыпающей Ольги стало неприятной неожиданностью, когда снаружи по стене дома раздалось какое-то шкрябание. Как будто кто-то добирался до окна ее спальни на втором этаже.
Ругая про себя оборотня, которому не сидится ночью в лесу, Ольга подошла к окну и даже вскрикнула – за подоконник чудовищными медвежьими когтями цеплялся вовсе не Волчок.
Балансируя, обрывая наружную обшивку, четвероногий Илья запыхтел на стекло. Но от первого же энергичного тычка носом он рухнул на недавно засаженную теть Ниниными цветами клумбу.
- Домой иди! – приоткрыв створку, приказала Ольга. Ей самой показалось, что она была в достаточной мере строга. А вот Илья решил иначе и снова принялся «умирать» напоказ.
- Ты ничего не получишь! Пшел отсюда! Домой, Илья!
Но все это было бесполезно – тот печально памятный бутерброд аукнулся ей всерьез.
Наконец, Ольга решила взять кусочек мяса и выманить Илью за забор, но стоило ей только приоткрыть входную дверь, как ее мучитель тут же протиснулся в щель, чуть не сшиб ее с ног и без подсказок нашел кухню. Как ни манила его Ольга оттуда, Илья не собирался оставлять кастрюлю с мясом без присмотра.
- Ах, так? – и Ольга отложила тот небольшой кусок, который собиралась ему скормить и, вспомнив, как делала тетя Нина, взяла Илью одной рукой за хвост, а другой за ухо. Вести оказалось тяжело – Илья сопротивлялся, все норовил то сесть, то вывернуться, дергал «рулевыми» частями и жалобно скулил. Но Ольга, которой назавтра предстояло объясняться с мужем, была неумолима.
Едва они преодолели порог, как Илья упал навзничь, так что она невольно его выпустила. Он снова «умер» и сделал это так достоверно, что Ольга наверное поверила бы, если бы он не приоткрыл один глаз, проверяя – работает ли?
Во второй раз поймать себя Зверь не дал, и Ольга бегала за ним по двору, пока не устала – выгоняться Илья совсем не хотел. Наоборот! Он подошел к воротному столбу и задрал на него лапу, собираясь пометить как свое. Сделать ему это не дала внезапно ожившая тень – она вдруг отделилась от стены дома, обернулась Волчком и бросилась на обнаглевшего собрата.
Ольга поднялась на крыльцо, чтоб ее не зацепили, и смотрела, как Илья, крутя хвостом и оглядываясь, носится по двору. А за ним, неотвратимый как заслуженная кара следовал Волчок, раз за разом настигая пушистого белозадого Илью. Волчок догонял, хватал его за «штаны», Илья с обиженным визгом пару секунд пробуксовывал на месте, затем расставался с очередным клочком шерсти и уносился прочь. После пятой или шестой поимки Илья наконец, с разбега нырнул под забор в том месте, где, пробираясь на чужую территорию, сделал подкоп. Волчок напоследок выдрал из вихляющего хвоста еще комок пуха и, отвернувшись начал закапывать лаз, пока визг Ильи затихал по направлению к лесу.

На следующий день утром уже двуногий Илья явился в гости с горой маминых пирогов и извинениями. Он безропотно помог Костику чинить сломанное его Зверем, привел в порядок клумбу и смотрел на Ольгу с обычным своим смущением, как будто был тайно в нее влюблен. Несмотря на оборотневую способность к восстановлению, на корточки Илья присаживался с осторожностью, явно испытывал неудобство.
- Пару ему нужно, чтоб щенячий кураж прошел, - объяснил ничуть не обиженный на Илью Костик, уминающий пироги с чаем. – А Илье с этим будет сложнее, чем мне – при его Звере нужен кто-то настолько сильный, чтобы привязать обе сущности разом.
Ольга снисходительно посмотрела на этого «знатока», взглянула на отлично сложенного в свои восемнадцать Илью и решила, что одной в меру властной девушке скоро очень повезет. А перед той самой, наверняка, повезет еще десятку, а то и больше девушек – Илья был, что называется, «весьма».

Каково же было удивление Ольги, когда через несколько лет Костик вернулся от Олега Петровича и рассказал ей, что Илья повязался с мужчиной, с вампиром! Ольга была поражена не меньше стаи, по крайней мере, до тех пор, пока не познакомилась с «упырем соблазнителем» лично.

@темы: Ё-моё

---

"Место для чудовища"

Что-то затянула, но надеюсь, теперь пойдет веселее.
Плюшки в следующей части!

Жизнь научила Ольгу многие неприятные и откровенно страшные вещи принимать как данность, но отчего это ее полезное свойство дало сбой на Олеге Петровиче. Ольга не могла разобраться, злит ли ее его неверность жене или далекому Геннадию. Или быть может все дело в том первом впечатлении, возникшем еще до знакомства? Так или иначе, даже понимая насколько это неуместно и опасно, Ольга продолжала испытывать к Вожаку подспудно тлеющую неприязнь.
Уже на следующее после объяснений утро Олег Петрович увез Костика в управление. Вернулся тот вечером пешком и один, что Ольгу вновь покоробило, как будто Вожак не проявил должной заботы о новом щенке.
- Он еще долго будет пешком ходить, - объяснила распознавшая ее недовольство тетя Нина. – Новую территорию осматривает, метки проверяет.
- Метки? – затаенная злость растаяла без следа, стоило Ольге представить, как оборотни их делают.
- Слюной они вне полнолуния метят, - дождавшись, когда смущение «невестки» достигнет нужного уровня, уточнила тетя Нина.
За эти шуточки и сверхъестественную чуткость Ольга еще больше любила тетю Нину, что странно - то же самое в Олеге Петровиче она терпеть не могла. Тетя Нина так живо напоминала ей маму. У жены оборотня и затюканной «родней» колхозницы не было ничего общего, но Ольге нравилось думать, что мама могла бы стать такой же – сильной, уверенной в себе, опорой и защитой для дочери. Думать о маме она отучалась долго – не хватало еще разрыдаться, развлекая очередного любовника. Поэтому вечер в компании тети Нины с сыновьями и Костика она была спокойна и деловита, качала головой на вопросительный взгляд жениха. А вот ночью перед сном ее вдруг накрыло лавиной воспоминаний, сожалений, жалости и тоски. Ольга хотела было уйти в ванную и поплакать там, но разве так поступают счастливые невесты? Она стиснула зубы, отвернулась от обеспокоенно следящего за ней из-за края постели Костика и судорожно завздыхала в подушку, унимая слезы.
- О чем ты подумала? О чем-то теплом, нужном и грустном. Не могу распознать, - признал поражение Костик, он неуверенно протянул к ней руку, словно боялся спугнуть, и погладил ее волосы.
- О маме, - Ольгу удивила его неуверенность – как будто он впервые видит плачущую женщину, – когда устроимся, давай, возьмем ее к себе?
- Возьмем, - эхом отозвался Константин. – Хочешь, съездим за ней завтра?
- А как же твоя учеба? - Ольга от неожиданности перестала вздыхать и посмотрела на своего странного парня. Тот полвечера перечитывал возникшие за день конспекты и внимательно слушал Олега, сына тети Нины, который что-то пояснял.
- Это семейное, - веско ответил Костик.
- Ляг на кровать, - вместо слов благодарности, которую речь все равно не могла выразить, приказала Ольга.
Константин осторожно лег поверх одеяла.
Некоторое время они просто лежали рядом молча, потом Ольга, не глядя, двинулась к нему, а Костик встретил ее руку, накрыл своей.

Олега Петровича внезапный отъезд, конечно, не обрадовал, а вот тетя Нина – не ошиблась в ней Ольга – сразу предложила свою машину. Сутки ушли на сборы – ехать предстояло больше двух тысяч километров, но Костика, который «от нечего делать» и «потому что полезно» умел водить, это совершенно не смущало. Он так же легко пообещал научить этому «несложному» делу невесту. А утром перед отъездом Ольга случайно услышала как внушавшая ей идеалы терпения и послушания мужу тетя Нина распекает недовольно сопящего на женский произвол, но не смеющего возражать Олега Петровича. И это ее еще больше воодушевило.
В дороге выяснилось, что, несмотря на редкие указатели и не самую подробную карту, заблудиться им не грозит – Костик вел так уверенно, словно ехал так не впервые. А Ольга никогда еще так приятно не ездила и, если не спала, то с детским любопытством разглядывала проносившиеся мимо редкие дома и бесконечный лес. Трижды они останавливались на ночевку, ставили палатку, чтобы Ольга хоть несколько часов отдохнула и поспала с удобством. Костик же отдыхал, бегая вокруг занятой у костра с пищей невесты, а ночами грел ее теплее куртки на гагачьем пуху и не выпускал ее руку из своей. Ольга в ее непроходящем ощущении восторга, приятного ожидания была бы не против, если бы он позволил себе более решительные действия, но в целом ей так было даже лучше, спокойнее. И Костик только лишь шумно и с явным удовольствием нюхал ее волосы.
Когда Ольга начала узнавать ближние к ее деревне места, радость от скорой встречи с матерью неожиданно сменилась страхом. Она не только боялась не найти или не узнать мать после долгой разлуки, она поняла, что встретится не только с матерью, но и со всей своей прошлой жизнью. Впрочем, одного взгляда на незыблемо спокойного Константина рядом, одного краткого пожатия его руки хватало, чтобы ненадолго унять этот страх.
Добрались они, когда уже начало смеркаться, но мать все еще не вернулась с поля. Дядя же, встретивший Ольгу с прежней мерзкой ухмылочкой, уже давно был дома со всем своим семейством. Он не особенно впечатлился видом Костика и не стесняясь его все пробовал обнять «дорогую племянницу». Тетя, хоть и родная отцова сестра, никогда прежде за них с матерью не вступалась и жизнь им не облегчала и теперь громко заметила, что Ольга с «мужем» не носят колец. А Ольга-то думала, что хоть чьей-то женой вызовет у них хоть немного уважения.
Впрочем, тетя тут же осеклась, встретив взгляд «зятя», а протянутая дядина рука неизменно натыкалась на отводящую ее прочь Костикову руку.
И все-таки Ольга очень легко и живо вспомнила свою бесправность и беззащитность, которым только теперь могла как должно ужаснуться. Хорошо, что матери еще не было, когда Ольга заявила дяде о своем желании забрать ее с собой. Нет, он не собирался так легко расставаться с привычной безотказной работницей, разве что, если племянница погостит несколько дней.
У Ольги, враз распознавшей предложенное условие, привычно разлилось желчью на языке омерзение. Но тут вступил прежде молчавший Костик. Говорил он негромко, кратко, но было в его словах и голосе нечто такое, из-за чего смолкла визжавшая, забившаяся в конуру с их приходом собака и прочая беспокойная дворовая живность. Тетя со всей ее любовью пререкаться, не посмела вставить ни звука. А дядя, наконец, присмотрелся к «зятю» внимательнее и уступил, шкурой чувствуя, настоящую угрозу.
Когда мать приковыляла с поля - у нее сильно болели суставы – Ольга сделала то, что не могла себе позволить все эти годы – заплакала. А ее мама, рано искалеченная непосильной работой и плохой едой, тоже плакала и старалась собрать свой ветхий старушечий скарб, так чтобы его не увидела молодая и такая красивая дочь.
Тем же вечером дядя зайдет к соседу-председателю колхоза пожаловаться на неблагодарную, так и не обернувшуюся на его приглашение заезжать в гости родню. А председатель, видевший, как тот обращался в родней в течение долгих лет, поддакнет.
Но это потом, теперь же все дядино семейство, разинув рот, смотрело, как чернявый угрюмый зять с порога взял сухонькую, вытирающую дрожащей рукой слезы маму на руки и легко отнес в машину.

По темноте они добрались до пригорода Тобольска, там Костик пристроил Ольгу с матерью на ночевку в дом знакомого милиционера, который чем-то был ему обязан, а сам ушел спать в машину.
Только через год Ольга узнала, что ее дядю в ту ночь у самого дома задрал волк, да так, что обрывки кишок валялись по всему двору. Деревенские собаки почему-то в ту ночь молчали, а люди ничего не услышали.

Мама перед Константином робела, а еще она очень боялась показаться навязчивой или того хуже – обузой. Ольга, видя, как родная мать перед ней заискивает, не плакала только потому, что пришлось бы лить слезы все время. Сколько же пройдет, прежде чем мама поймет – теперь у них новая, хорошая жизнь. Ольга пока не могла ее в этом убедить, потому что сама еще не до конца поверила в выпавший шанс, зато она расчесывала маме волосы, как делала, когда у них еще были папа и свой дом, и рассказывала о Костике, не пугая его хвостатой тайной раньше времени. Пусть лучше мама думает, что чрезмерный аппетит, способность спать на голой земле и нечеловеческая выносливость – результат отменного здоровья и тренировок.
И все-таки Ольге показалось, что мама о чем-то догадывается – та вдруг вспомнила об игрушке-Волчке.

А дома тетя Нина вновь доказала, что достойна бесконечного Ольгиного уважения и любви. Она так приняла маму, так заговорила с ней, развлекла и отвлекла, что когда они вдвоем вышли из теть Нининой комнаты к ужину, приодетая, успокоенная мама уже не смотрела на всех затравленным зверьком. Ужин готовили Костик с малым Олегом, бОльший как всегда собирался вернуться только ночью. Ольгину мать очень удивило и то, что мужчины берут на себя часть домашних забот, и то, как сыновья и Костик безусловно послушны женской руке. Не чувствовавшая давления и угрозы мама, наконец, осмелилась расспросить будущего зятя о том, что имела право знать. Тот отвечал суховато и кратко, но мама, видимо благодаря тете Нине, уже знала, что такова его манера и потому не стеснялась задавать вопросы. Ольга слушала их обоих, смотрела, как в мамином взгляде проступает прежний, так горячо любимый ею человек, и никогда еще не была счастливее.

А в мутном сером предрассветном мареве ее, спавшую с мамой в одной постели, разбудил отправленный ночевать во двор Костик.
- Только что, - сказал он невесте, указывая на мирно спящую маму. И Ольга целую минуту не могла понять, что тихо, чисто улыбавшаяся, помолодевшая во сне мама уже не жива.
Будь она одна, Ольга не смогла бы ни принять, ни пережить эту потерю – ведь вместе с мамой ушло все, ради чего она жила. Но теперь у нее был Константин, ее Волчок.

После похорон, спустя две бессонных ночи в слезах Ольга, ночевавшая на веранде, чтобы не ложиться в постель, на которой умерла мама, вновь пригласила, хранящего вместе с ней траур Костика на свою раскладушку. Ей хотелось забыться.
Костик обнимал и возбужденно сопел ей в щеку, пока она щупала его через белье. А когда Ольга мимоходом погладила его по животу под майкой – ощутимо вздрогнул и начал лизаться. Ольга вспомнила о неприкосновенном у Волчка брюхе и задержалась там, утверждая свое право на его доверие.
- Ты не хочешь сейчас, - завел свою прежнюю песню Костик.
Ольга собралась шикнуть на него, но воевать с тем, кто так к ней ластился, стало совестно. Она ведь и правда не хотела, рассчитывала лишь на тот огрызок облегчения, который настигал ее, когда очередной любовник откатывался в сторону, и становилось понятно, что в ближайшее время повторение ей не грозит.
Приближалось полнолуние, и в падавшем на них серебристом свете Ольга видела, как рядом с ее плечом все крепче сжимается Константинов кулак, в то время как другая его рука тесно и бережно обнимала ее талию. Раскладушку потрясывало от того, как вздрагивал, встречающий прикосновения к животу Костик. И Ольга не сразу поняла, что ей самой нравится, когда ему так хорошо. По Тобольску она помнила, что у Костика гладкая безволосая грудь и щеки без следа щетины – он показался ей тогда совсем юным, теперь же она нащупывала жестковатые, пока редкие грудные завитки, чувствовала легкое покалывание пробивающейся бороды. Она специально отвлеклась от живота и погладила Костика по подбородку.
- Вылижу тебя, - предупредил несдержанно мерцающий зеленью глаз Константин и вдруг укусил ее за горло. Не укусил, разумеется, так только показалось в первый момент, но зубы его на своей коже Ольга почувствовала. Испугаться, впрочем, она не успела – по телу, явно стремясь книзу, заскользил горячий, очень мокрый язык, и на Ольгу вновь навалилось ужу знакомое ощущение томления, как после рюмки самогона, к которому она за последние пару лет пристрастилась. За свое пристрастие ей было стыдно и за то, как ее манила бутылка коньяка в буфете тети Нины – тоже, но все же не так стыдно как то, что собирался сделать Костик. Ольга шептала ему чтобы прекратил, отпихивала, однако из-за того томления делалось это недостаточно категорично. И Костик, жарко подышав ей между ног через ночнушку и трусики, не внял просьбам и разорвал на слабо сопротивляющейся невесте белье. Треск ткани среди стрекота сверчков и поскрипывания раскладушки показался Ольге оглушительным, и она громче зашикала на совершенно ошалевшего от ее запаха Константина.
И ничего не добилась.
«Пусть его, может у них и правда так принято», - понявшая через минуту, что сопротивление ничего не даст, Ольга перестала зажиматься и вторить свое «так нельзя!».
Когда язык Костика жадно и сыро скользнул там, где его невозможно было представить, Ольга все же дрогнула. Она и хотела бы привычно отвлечься, отвести мысль от того, что сейчас с ней творили, но ни богатая практика таких отвлечений, ни отсутствие каких-либо неприятных ощущений не помогли. Она каждый миг чувствовала движения лизавшего ее пока только снаружи языка, и жар, нагнанный стыдом начал сменяться другим, незнакомым ей жаром, таким, от которого срывалось дыхание и невыносимо хотелось сбежать.
Костик, заливший ей всю промежность слюной, сосредоточился на одном участке и снова и снова скользил по нему кончиком языка. И каждый раз Ольгу чуть ли не подбрасывало словно от электрического разряда. Она попыталась оттолкнуть его голову, отползти, но Костик крепко держал. Это была не совсем боль, не такая, которую Ольга привыкла терпеть, но по-своему невыносимая. В какой-то момент это ощущение захватило бившуюся уже не для того, чтобы освободиться Ольгу целиком, и ее выгнуло дугой от невозможно приятного спазма, она сжала Костикову голову ногами так сильно, как только могла, и снова и снова вздрагивала, ловила одну волну наслаждения за другой.
А потом на нее медленно накатило состояние полного физического и умственного расслабления, и Ольга, лениво прикрыв глаза, посматривала, как Костик вжимается лицом в нее, а пахом – в одеяло.
Зато потом, рассеивая негу брезгливой невесты, Константин размазал собранное в ладонь семя по ее животу. Это вместо того, чтобы тихо отмыться в бочке с дождевой водой!
Все ее возмущенные выпады Костик уверенно отражал своим «тебе это полезно» о маме при этом совершенно не думалось, потому Ольга заснула раздраженная, ослабевшая и без слез.

Утром Ольга не столько удивлялась открывшимся в ней самой тайникам женственности, сколько опасалась – не слышал ли кто те непристойные ночные звуки. Она как раз успокоилась к вечеру, решив, что никто ничего не заметил, когда зашла на кухню, чтобы помочь тете Нине с ужином, и застала ту в объятиях необычно рано вернувшегося Олега Петровича.
Ничего особенно предосудительного Ольга не увидела, однако на Олега Петровича за что-то разозлилась, о чем и сообщила Костику, когда они прогуливались перед сном.
- Трудно сдерживаться, если пахнет связкой и твоя подруга рядом, - ответил ей рассудительный Костик. – Поэтому нам нужен отдельный дом.
- Он что, не мог до спальни подождать? – Ольге так неприятна была мысль о том, что в той спальне сегодня произойдет, что она не услышала про их собственный с Константином дом.
- Ей нравится быть с ним, - после недолгого молчания сказал Костик.
- Это-то тут причем? – Ольга изо всех сил старалась не думать о настолько неприличных вещах.
- Ты на Вожака огрызаешься, потому что мама тебя научила бояться сношения, а это неправильно. Тетя Нина тебе расскажет как надо, ты послушай.
Он впервые со времени похорон упомянул ее маму да еще в таком неприглядном ключе – Ольга онемела на минуту от злости и даже забыла заплакать, как с ней в эти дни постоянно случалось.
- Она ничему такому не учила! – они и впрямь никогда не говорили с мамой об отношениях между мужчиной и женщиной.
- Она сама боялась, и ты это запомнила, - ее вспышка ничуть не задела Костика. А когда Ольга отняла у него свою ладонь и отвернулась прочь, он просто пошел рядом.
«Неправда, неправда все это», - отчаянно думалось прибавляющей шаг Ольге. – «Мама очень любила папу!» Родительская любовь и сейчас не вызывала у нее никаких сомнений, отца она потеряла рано и плохо его помнила, а вот то, что она часто зазывала маму спать к себе, шантажируя слезами и страхами, приобрело теперь неприятное толкование. Да. По какой-то причине она с детства не хотела оставлять маму папе, спасала ее от чего-то таким вот детским образом. И теперь тетю Нину она так же хотела бы «спасти».
- Олег говорил, что раньше у людей были такие обряды, чтобы детеныши учились правильно искать пару, а потом зачем-то их стали запугивать, превратили естественный акт в акт насилия. Теперь ваши женщины боятся, а мужчины не знают, как с ними обращаться.
- А вы, конечно же, знаете, - Ольга ни с кем прежде не могла позволить себе так язвить, показывать недовольство и несогласие, с Константином это вдруг оказалось просто и приносило ей необычайное удовлетворение. Даже если в итоге она часто оказывалась неправа.
- Знаем. И учим этому щенков, - Константин начал уверенно, но затем чуть стушевался. – И я научусь. Олег объяснил мне как надо, осталось только закрепить делом.
- Ты спрашивал у него, что делать в постели? – Ольга не хотела слышать ответ, она лишь до крайности удивилась, что Костик не постеснялся подойти с таким вопросом к постороннему, по сути, человеку. Хорошо, пусть не человеку, Вожаку.
- Да. Когда я жил в поселке, еще не знал, что встречу тебя и потому не ходил разнюхивать чужие связки, как это делали другие щенки. Но там бы я не узнал, что тебя нельзя кусать и нужно часто подолгу вылизывать.
Ольга разучилась краснеть после того, как однажды один из ее любовников привел с собой двух дружков. Теперь она снова вспомнила, каково это, когда от стыда горит все лицо.
Костик воспользовался ее замешательством, на ходу захватил ее безвольную руку и обернул вокруг своего локтя – увидел где-то, что так ходят пары.
После услышанного и увиденного она не собиралась пускать Костика на свою раскладушку. Но он походил вокруг, затем сел рядом, ожидая приглашения, а когда Ольга накрылась с головой, просунул под одеяло палец и погладил ее по носу, пощекотал шею.
Ольга не сдержалась, хихикнула от щекотки и в следующий миг уже зашикала на сунувшегося к ней лизаться жениха.

После того как Костик повторил свое нападение с вылизыванием, в этот раз без разрывания белья, вся мокрая от слюны, пота и их личных жидкостей Ольга уснула, даже не оправив ночнушку.
Утро встретило ее стыдом. То, что рядом с Костиком не получалось грустить о маме, а его ладонь согревала оголенные Ольгины ягодицы – ужасно стесняло, но все же не больше, чем то, что ночью ей не удалось быть тихой. Надо было скорее искать отдельный дом с толстыми стенами.
Костик, распознав, что она проснулась, начал тереться носом об ее щеку и горячо прижиматься снизу к ее ноге, несмотря на то, что уже рассвело. И самым неожиданным для Ольги стало то, что настойчивость и ненасытность жениха ей понравились.
Оставалось только подыскать дом, где они никого бы не тревожили.

Им предлагали прекрасную трехкомнатную квартиру в Москве, совсем недавно Ольга о таком и мечтать не могла! Она как девчонка бегала по пустым светлым комнатам новостройки и не понимала, почему Костик не испытывает того же восторга, отчего недовольно хмурится и часто выглядывает в окна. А вечером они объяснились, и Ольга все-таки уступила потребности Константина жить поближе к земле. Так квартира мечты превратилась в десять соток поселковой земли и гору стройматериалов, за которые Константин взялся со всей свойственной ему обстоятельностью. Он сделал все сам - от вместительного погреба до резного флюгера на крыше, лишь изредка обращаясь за помощью к собратьям. Когда Ольга захотела прийти и посмотреть, как он работает, оказалось, что в утепленном кирпичном с деревянной верандой доме уже пол лежит и есть окна.
Пока он занимался домом, их с Ольгой, стеснявшейся тетю Нину и Вожака, пригласили погостить Михаил с Катей. Заранее предупрежденная, что жить они будут у пары оборотней, Ольга оказалась не готова к тому, что увидела. Обаятельный красавец Михаил мог бы играть в кино, и по его героям вздыхали бы миллионы женщин. Ольга, например, от одной его улыбки ощутила слабость в коленях и только позже, благодаря тесному соседству, начала распознавать в Михаиле характерные оборотневые черты. Катя так же не была похожа на звероподобного монстра, но совсем по другой причине – больше всего она напоминала встрепанного, нервного воробья. Ей никак не давались те женские ухищрения, которым ее старалась научить тетя Нина, и только рядом с Михаилом она как будто напитывалась его красотой, становилась грациозной и интересной. Ольга смотрела на этих двоих и удивлялась причудам оборотневого супружества, впрочем, у них с Костиком окружающие тоже отмечали явное неравенство. Куда как проще было бы представить вместе двух красивых людей и отдельно – пару диковатых молчунов. Ольга подумала об этом в первый же час знакомства, когда пила чай, украдкой любовалась Михаилом и досадливо вздыхала на неукротимый аппетит Костика. Впрочем, Катя отнеслась к прожорливому гостю с пониманием и подкладывала добавку, пока в огромной кастрюле еще что-то оставалось.
А когда Константин поднялся, чтобы вымыть за собой посуду, Ольга ощутила секундное колебание – обменяла бы она то, что есть у нее теперь на красавца мужа? Может, и обменяла бы, будь у нее за плечами другое прошлое. Теперь же спокойствие и постоянство Костика – лучшая основа для ее жизни.
- Хотите еще чаю? – вдруг предложила молчавшая до этого момента Катя.
Позже Ольга узнает, что ее колебания и слабость к эффектным мужчинам не были секретом ни для одного из троих оборотней. Она узнает, что Костик в тот вечер не чувствовал вкуса пищи, ожидая ее решения, что Михаил тоже ждал и беспокоился, как бы дело не кончилось дракой. Обо всем этом, а так же о том, что на самом деле никогда не ревновала ее к своему партнеру, Ольге однажды запросто расскажет Катя.
Но это случится позже, а пока, оставаясь ночевать в чужом доме, Ольга вызвала у жениха первый и единственный за всю их совместную жизнь приступ ревности. Отчасти из-за него Костик и налег на строительство так, что стал среди поселковых местным образцом трудолюбия.

Новоселье они отпраздновали одновременно с регистрацией брака, и ради такого события собралась вся стая. Глядя, как Михаил с Катей воркуют над шашлыками, как тетя Нина таскает Костика по дому, выпытывая строительные секреты, как Олег Петрович за шахматами учит усидчивости рыжего здоровяка Толика, Ольга поняла, что у нее теперь действительно есть семья.
Сбоку, как всегда внезапно, раздался щелчок фотоаппарата Ильи, но Ольга не стала возмущаться, сегодня пусть снимает. На добрую долгую память.

@темы: Ё-моё