собачка ела апельсин и недобро посматривала на посетителей (с)
Что-то вроде окончания. Хотя и не конец)
Предыдущая часть.
bistrick.diary.ru/p213508450.htm
bistrick.diary.ru/p213611945.htm
3тыс словНаполеону хватило благоразумия не лезть с попытками извинений и объяснениями – за это он сейчас вполне мог получить в глаз.
А Илья, раз уж не сталкиваться на плоту им совсем было невозможно, старался хотя бы не смотреть на него. Помогало плохо. У Курякина все ломалось в руках, а ноги так и носили его от края до края, и он бы ни за что не признался, но несли они его к Соло.
К предателю, извращенцу, пидорасу.
Когда это последнее определение-ругательство засвербело, срываясь с языка, Илье стало еще более гадостно. Легко было бы обвинить Соло в совращении, навесить на него все грехи сгоряча, заклеймить словом, которое не спустит любой уважающий себя мужчина. Но Илье легко не было. Он-то даже обманутый и оскорбленный ни на секунду не забывал, как хорошо им было вместе. Как затягивало это «извращение».
Илья умом понимал, что предательство Соло наглухо перечеркнуло все, что произошло к обоюдному удовольствию, но его сердце с этим не соглашалось. Оно, глупое, болело без Соло так, что Илья, наплевав на должную сдержанность, меряя шагом Урал, с непривычки ломко неконструктивно выматерился. И осекся, когда заметил, как Габи хмурится и явно пытается повторить сказанное, чтобы запомнить.
Пусть все это было тяжко да еще и шло бонусом к капитанским обязанностям, Илья бы все вынес. Во всяком случае, вскоре ему показалось, что сразу после разрыва было легче. Потому что однажды Соло решил, что достаточно страдал без секса и начал попытки примирения на этой почве.
Он неведомо как притягивал к себе взгляды сопротивлявшегося тому Ильи, ловил их и мягко, с трогательной виноватостью улыбался. У Курякина от этих скромных заигрываний бальса уходила из-под ног.
Соло даже при нынешней их немногословности ухитрялся так поиграть грудными своими интонациями, так бархатно идеально смеялся с Габи, что Илья, даже ныряя, слышал его и наслушаться не мог.
И наконец, во время дежурств Габи Наполеон на своем спальнике принялся за одиночные упражнения, раз уж Илья пока еще удерживался от того, чтобы составить ему компанию.
Соло мог бы делать это тише, незаметнее, он же наоборот явно позволял себя слушать. Нарочно устававший за день до состояния бревна Илья не мог спать, слушая и зная, ощущая собственными руками то, что делал Соло.
И ведь Илья прекрасно понимал, что если он вздумает присоединиться, там, на соседнем спальнике за хлипкой переборкой, его ничуть не осудят. Наоборот, было очевидно, что Илью там бесстыдно, нагло и отчаянно ждут и хотят.
Стонал Соло негромко, но если приглушенный «дарлинг» Илье был хорошо знаком, то протяжное на выдохе «Ии» стало сюрпризом. Курякин отчетливо понимал, как будто ему было сказано – «иди ко мне и этот стон станет твоим именем».
Илья стискивал зубы на своем эспандере и слушал, и не шел.
О сне, даже после того как Соло счастливо кончал, речи быть не могло – Курякин усилием воли, не позволял себе заняться тем же.
Пара таких мучительных ночей и у Ильи всерьез стали сдавать нервы. Он, разумеется, не позволял себе срываться на Соло и тем более на Габи, но это уже был вопрос времени, когда все же рванет.
Тем более что и Соло, несмотря на заявленный свой нарциссизм и ночные упражнения, все-таки тоже сдал и заметно прикладывал усилия, чтобы это скрывать.
Наконец, Наполеон решил поступиться гордостью и рискнул здоровьем – подошел к Илье с предложением перемирия.
Курякин протянутую ему руку пожал, но все равно не отпустило.
Тем более что Соло поспешил предложить универсальное средство от тоски по разрушенным отношениям. Для начала виски. А, когда он заметил, что Илья ощутимо захмелел, полез лапать.
Прибитый усталостью и алкоголем, изнывающий по его ласке Курякин не нашел бы в себе силы для отказа, помогла случайность. Поднимаясь вслед за Соло, Илья запнулся и упал в воду, хлебнул соленого и пока откашливался к нему вернулись положенные стыд и боль.
Наутро Курякин вовсю гнал от себя сожаление о неслучившемся. Ведь можно было бы списать все на виски. Но кого он хотел обмануть? Одной ночью они бы точно не ограничились.
Когда на горизонте показался парус небольшой лодки, все обитатели плота разом вспомнили, как давно они не видели что-то кроме океанской глади.
Илья в трубу рассмотрел непримечательное рыбацкое суденышко с командой из пяти человек – ничего подозрительного в глаза не бросилось. Но Габи он на всякий случай отослал в шалаш и велел не высовываться.
Когда лодка подошла ближе, он только убедился в правильности этого решения – сети у «рыбаков» явно были только для отвода глаз.
Не то чтобы местные контрабандисты и пираты слыли опасными, до сомалийцев им было очень далеко, но Курякин своим «комсомольским» нутром не мог доверять даже представителям безобидного разряда преступников.
«Рыбаки» проявили естественное любопытство к пассажирам плота, и притерлись самым бортом лодки к бальсе.
Илья нахмурился, но, надеясь, что минута вежливости быстро пройдет, не стал на это указывать.
Вежливость и правда быстро прошла и капитан лодки, которого Илья про себя сразу нарек Башибузуком, настойчиво попросил – пока попросил – чтобы женщина с плота вышла к ним.
Попытка Соло отболтаться не удалась, в этих краях было мало белых женщин, и Габи контрабандисты приметили издалека.
Слово за слово и просьбы сменились угрозами и прямыми предложениями цены, ненавязчивой демонстрацией рукоятей тесаков и ружейных прикладов. Обстановка накалялась и, почуяв это, неприятно визгливо загавкал молчавший прежде капитанский пес – некрупная, серо-бурая дворняга.
Едва пес подал голос, из шалаша стрелой вылетел распушивший боевой мех Илюша.
Кот одним прыжком оказался на борту лодки, в долю секунды отвесил затыкающую оплеуху противнику и в следующий момент уже сиганул обратно, прямо в подставленные хозяйские руки.
Илья воспользовался произведенным эффектом и, сжимая кулаки, заявил, что сам готов подняться на борт лодки вместо белой мисс, причем совершенно бесплатно.
«Рыбаки», услышав такое предложение от «руси каптэн» - двухметрового бородатого «викинга» в выгоревшей тельняшке и с рычащим малым львом на плече, тут же слились.
Неизвестно нарочно так получилось или случайно, но лодка, вместо того чтобы плавно оставить плот в покое и отправиться восвояси, вдруг наперла носом и боком на крайнее бревно. Бальса уже успела пропитаться морской водой и просесть. Да еще и воткнулась лодка весьма неудачно. А уж когда контрабандисты, спасаясь от пришедшего в ярость при виде «покушения» Ильи, врубили мотор, то бортом содрали всю перевязь.
Остановиться и помочь тем, у кого плот из-за них начал распадаться на части, морские хищники не пожелали.
А бальсовые бревна, едва появилась такая возможность, закрутились вокруг своей оси, отдавая океану людей и вещи.
Илья упал очень неудачно, он собирался запрыгнуть на кинувшую их лодку, но поскользнулся и ударился головой. Когда он снова пришел в себя, то не сразу понял, отчего ему так удобно – он полулежал, откинувшись на подставленное плечо вытащившего его Соло. Несколько долгих секунд Илья просто дышал и слушал успокаивающее бормотание то и дело отплевывающегося от воды Соло.
А вот затем его настигло понимание случившегося.
Илья оглянулся с замирающим сердцем. Габи сидела верхом на одном из дрейфующих бревен и за полощащий парус подтягивала к себе мачту с намертво впившимся в нее мокрым Илюшей. Кот плавать умел, но не любил.
Вокруг среди бревен в обманчивой близости поплавками торчали из воды некоторые их вещи и контейнеры с пресной водой.
- Ты держи, а я вылавливать буду, - скомандовал Илья, которому несмотря на их аварийную ситуацию и травму в объятиях Соло было слишком, непозволительно и отчаянно хорошо.
- Окей, - мгновение Соло все же промедлил, прежде чем отпустить его.
Через пару часов уже должно было стемнеть, поэтому Илья, хоть голова и гудела от напряжения, не позволял себе снизить темп. Это здоровым, без усталости и измочаленных американцем нервов «собрать» плот кажется легким делом. В действительности управиться с капризной бальсой в открытом океане оказалось очень непросто. Соло с Габи и Илюшей помогали как только могли, но по-тропически резко опустилась ночная темень, а из девяти бревен связаны были лишь пять. За шестым Илья плыл с фонариком в зубах и едва не раздавливал трещащий фонарный корпус – так сильно болела голова. Соло еще три бревна назад предлагал поменяться, а два бревна назад начал уговаривать оставить все до утра.
Наполеон явно не знал о несущем их течении и устройстве плота то, что знал Курякин, скрупулезно разобравший плотовую навигацию перед экспедицией. На пяти бревнах они просто не дойдут даже с учетом того, что избавились от уймы груза. Генератора Илье было особенно жаль, ведь подарок да и пахал замечательно.
Когда Илья подогнал шестое, и они общими усилиями почти вслепую закрепили связку, Соло поймал его за руку. С прорезавшимся акцентом, он потребовал, чтобы Илья влез к ним на плот и прекратил геройствовать. Курякин слабо огрызнулся в ответ, и не столько потому, что адски вымотался, сколько оттого, что ему трудно было отказать Соло в просьбе.
А ведь утром бревен уже не будет как пить дать.
Они бы так и бодались. Соло быстро сменил тон с резковатого приказного, на мягкий, а Илья, чуя, что вот-вот поддастся, сопротивлялся из последних сил. И только благодаря Габи они пришли к компромиссу – зацепили петлей ближайшее бревно, чтобы то точно никуда не делось.
Илья только когда вылез из воды на теплый, но все же ощутимо пронизывающий ночной ветерок, понял, насколько устал и какова была вероятность просто утонуть неслышимым и незаметным в чернильной океанской тьме.
Он отрубился на мокром насквозь спальнике, успев подумать приказ беречь батарейки в фонарях.
Через пару часов привычный проверять своих дежурных Илья хотел поднять голову, но смог только глаза открыть. В глубокой тьме от зрения не было никакого толку. Но кроме него рядом под шелест волн дышали двое, а в подмышке было колко и жарко от нашедшего самое безопасное место кота. И Илья позволил себе не просыпаться более до рассвета.
Как ни рано заставил себя подняться Курякин, Соло к тому времени уже каким-то чудом был на ногах. Да, их «марафон» с бревнами накануне не прошел бесследно даже для великолепного Наполеона – он без особенного успеха приглаживал торчащие после неудобного сна отросшие за время путешествия кудри. Рядом с ним восседал и намывал усы предатель Илюша.
Габи как-то предлагала Соло услуги парикмахера, но он почему-то отказался, хотя явно не привык к дикому образу.
Илья сел и потряс головой, потому что в ушах было тяжело словно от натекшей воды. Зря он это сделал – тяжесть тут же сменилась раскалывающей головной болью.
- Ты полежи еще, а я повылавливаю, - со сдержанным беспокойством аккуратно предложил Соло. А когда Илья назло этой заботе спустил ноги в воду, собираясь плыть за немногими еще дрейфующими рядом вещами, Наполеон добавил с досадой. – Бога ради, Илья! Ты мне живой нужен! Сиди на месте!
И добавил чуть стушевавшись: «Нам нужен».
Вот так Илюши остались сидеть на бревнах и принимать подгоняемые им сумки. И хотя Илье было жгуче досадно, он не мог не признать того, что если он все же полезет в воду, Соло придется вылавливать и его тоже. Снова.
И хотя уже начинало понемногу припекать, Курякин вздрогнул и покрылся «гусиной кожей», вспомнив, бережно державшие его руки и плотность, надежность груди, на которую он бессознательно опирался.
Благодаря облегченному труду, у Ильи остались силы на мысли и планы, а планировать было что. Стоило только бросить взгляд на то, как врезались синтетические веревки – пальмовых под рукой после катастрофы не оказалось – в бальсу. Стоило посмотреть на то, как сильно в сравнении с началом пути просели бревна. И становилось понятно – линию смены ветра и шторм, ожидаемые далее по маршруту, им не пережить.
Сказать об этом своей команде Илья не решался. Но Соло, отдыхающий перед очередным спасательным заплывом, проследил направление его задумчивого взгляда и наверняка догадался о мыслях. А Габи несколько раз пересчитала оставшиеся у них канистры с пресной водой и тоже явно давила волнение.
Укладка с резиновой лодкой – их запасным вариантом – пропала среди обманчиво дружелюбных зеленоватых волн. Ящики с консервами кроме трех начатых и потому обложенных балластом – затонули. Зато удалось спасти аптечку, набор инструментов и один спальник. Из представителей высоких технологий выжил только айфон Соло, упакованный на всякий пожарный случай не хуже, чем чемодан с ядерной кнопкой. Впрочем, толку от него посреди океана было немного.
После позднего завтрака Илья, оценив все возможные для них исходы, объяснил команде, что их наиболее благоприятным шансом будет попытка перейти в боковое течение, которое отнесет их к острову Пасхи. До него сейчас было почти вдвое ближе, чем до Полинезийских островов, а значит реальнее добраться живыми.
Благоприятность этого варианта осложнялась тем, что определить это течение с точностью Илья теперь не мог. То есть они вполне могли свернуть не туда и остаться без проводника вообще.
Габи была категорически против смены курса. Соло соглашался рискнуть.
Будь Илья один, он бы точно свернул, но теперь это был уже не такой простой выбор.
Привыкшему во всем полагаться на свои силы Курякину требовался знак, чтобы рискнуть жизнями доверившихся ему людей.
Знак пришел от дежурящего на носовой части плота Илюши – кот пересел на левый борт и коротко замявкал, вглядываясь вдаль. Такое поведение Илья за ним уже замечал и сначала думал, что рядом проплывает кто-то крупный или Илюша просто волнуется. А затем он начал замечать в этом мявканьи определенную закономерность. Илюша оказался поистине морским котом – не только дельфиньим богом, но и мохнатым заменителем карты течений. Разумеется, до аварии котовый талант носил исключительно развлекательный характер.
И вот теперь Курякин решил послушать кота и налег на кое-как восстановленный руль. Не удастся повернуть – так тому и быть.
Плот ощутимо заколебался, как будто переваливался через невидимый глазом порог, и снова все стало как прежде. Удалось или нет? В ближайшее время плотогоны об этом не узнают.
Пока же их ожидали более насущные потребности - их пресная вода уже ощутимо попахивала болотом, и кипятить ее теперь было негде. Но даже такой ее оставалось слишком мало для нормы по литру на человека в день. Илья команде об этих подсчетах ничего не сказал, но себе и Илюше жидкую пайку урезал, они оба вполне восполняли свое питье поеданием сырой рыбы.
Соло и Габи пока были на частично спасенных консервах и потому больше нуждались в пресной воде.
На фоне ужесточения условий выживания личная драма Ильи потеряла былую остроту. Курякин естественным образом обнаружил, что его намного больше волнует необходимость доставить Соло на землю живым, нежели несостоявшийся путевой роман. При этом синие шорты своей привлекательности для него не потеряли – и взгляд цеплялся, и рука к ним тянулась. Но справляться и неуместными желаниями Илье стало намного проще.
Целых две недели Илья наслаждался установившимся душевным покоем, ровными товарищескими отношениями с командой и не позволял себе тревожиться раньше времени. И только когда пошла третья неделя после поворота в боковое течение, а никаких признаков приближения земли все еще не наблюдалось, Илья почувствовал, как подступает леденящий липкий страх.
Это он принял решение повернуть и это он своей рукой повернул их плот не туда, лишив Соло, Габи и Илюшу шанса на спасение.
В ограниченном пространстве плота, окруженного безмолвной, равнодушной океанской гладью страх, как и прочие сильные эмоции, распространялся словно вирус гриппа в закрытом помещении. Илья честно душил его в себе, но миазмы ужаса перекинулись на всех. У Габи случилась истерика, настоящая, с рыданиями, криками и обмороком. Чистоплотный в другое время Илюша обделал весь плот так, что уже даже рыбой нигде не пахло. У Соло же в голосе появилась вежливая предупредительность, место которой было разве что у постели умирающего.
Илья не мог смотреть им всем в глаза и старался дежурить дольше остальных.
Ночью на исходе третьей недели, когда уже было очевидно, что их шанс оказался пустышкой, Курякин в очередной раз сдал пост Габи, ушел в жалкое подобие прежнего их жилья и лег на освободившуюся часть спальника. На переборки внутри да и на приличную крышу не хватило выловленного материала, так что фактически Илья лег рядом с Соло. Вот только ничего кроме горечи он при этом не испытал.
Даже когда Соло мягко, но властно повернул за подбородок его лицом к себе и нажал пальцем на губы.
Илья так выхолостил себя стыдом, что не смог оценить этот подарок. Соло это почувствовал и не стал размениваться на уговоры, как было во время истерики Габи.
Курякина сгребли в жаркие, живительные, замечательно сильные объятия, примяли так, чтоб ни воздуха, ни мыслей не осталось. А затем, когда он уже готов был просить пощады, Соло накрыл его рот своим и улыбнулся в поцелуй, неведомо как заставляя Илью улыбнуться в ответ.
Они почти покойники, а значит, нечего оглядываться назад и терять время на обиды.
- Может, Габи пригласим? – не смог не «уколоть» Илья.
- Я следующий раз, - певуче обещал Соло и так ловко раздвинул ему ноги, что Илья не успел возразить.
А после, когда Соло начал игриво об него потираться, возражать уже и не хотелось, хотелось тискать до ломоты в пальцах тело под синими шортами. И Илья не стал сдерживаться.
Ему даже не понадобилось вспоминать то, что он успел узнать о предпочтениях Соло, нужный темп, сила обхвата, дополняющие ласки второй рукой – все это получилось как будто само по себе. Как будто Илья заразился от Соло способностью виртуозно считывать и воплощать желания партнера. Увлеченный делом Курякин оказался настолько хорош, что рука с перстнем на мизинце, действующая в его собственных шортах, вдруг ослабла, дрогнула и прекратила движение.
Кончая, Соло так протяжно и бесстыдно застонал, запрокидывая голову, что Илья за эту самоотдачу простил бы ему даже прямой эфир, а не то что там какую-то любительскую съемку.
«Б», - выдохнул тяжело дышащий Соло, опускаясь на Курякинскую грудь всем весом, - «Б…».
Довольный собой Илья, про которого временно забыли, согласно угукнул ему в кудри – мат был сейчас уместным в качестве комплимента.
Но не употреблявший без крайней на то необходимости обсцесной лексики Соло продышался, сглотнул и закончил, «Б…есподобно».
После этого Наполеону не особенно долго пришлось трудиться – Илье хватило поцелуя и нескольких правильных движений рукой.
В это самое время отлученный от палатки Илюша привстал тушканчиком на краю плота и пристально всмотрелся в темноту. Если бы он мог говорить, быть может, он бы рассказал, сколько кошачьих сухопутных жизней прожил, отыскивая дух моря и приключений, на который пришел однажды в форточку Ильи. Может, рыжий зеленоглазый московский драчун рассказал бы, реинкарнацией скольких удачливых мореплавателей он являлся. Пусть в этой жизни он и не был способен удержать весло, зато он нашел человека, который мог сделать это за него.
Кот с суровым капитанским прищуром всматривался в непроглядную морскую тьму, обитатели плота сами того не ведая, были в надежных лапах.
Илья, ощущая себя помятым, но неприлично счастливым покойником выбрался из шалаша только в рассветном мареве. Он не стал будить свернувшуюся калачиком Габи, наоборот, подоткнул ей край брезента для тепла. И погладил бдящего на ящике, обросшего за время путешествия кота.
Все они: и Габи, и Илюша, и, конечно же, Соло были дороги Илье в то утро, как никто до того. Ради них Илья бы с радостью продался в вечное рабство морскому дьяволу, жаль только он был слишком рационален, чтобы верить в чертовщину.
Курякин встал рядом с котом, встречая один из немногих оставшихся его команде рассветов, и закрыл глаза.
Они избегали говорить об этом, но каждый то и дело бросал взгляды на то, как взрезана, почти перепилена синтетической веревкой пропитавшаяся водой бальса. Очень скоро им придется перевязывать плот снова. И вскоре снова. Но все это лишь отсрочит уже приготовленный Илье и его команде финал, позволит настрадаться от жажды, продлить отчаянные и бесплодные попытки спастись.
Илья уже натер мозговые мозоли, вспоминая карту в поисках хотя бы рифа на их пути – ничего.
Илюша ободряюще потерся меховым плечом о хозяйскую ногу и мурлыкнул.
- Подлиза ты, - улыбнулся ему Илья и открыл глаза.
Как раз вовремя, чтобы увидеть кружащие вдалеке точки – птиц.
Предыдущая часть.
bistrick.diary.ru/p213508450.htm
bistrick.diary.ru/p213611945.htm
3тыс словНаполеону хватило благоразумия не лезть с попытками извинений и объяснениями – за это он сейчас вполне мог получить в глаз.
А Илья, раз уж не сталкиваться на плоту им совсем было невозможно, старался хотя бы не смотреть на него. Помогало плохо. У Курякина все ломалось в руках, а ноги так и носили его от края до края, и он бы ни за что не признался, но несли они его к Соло.
К предателю, извращенцу, пидорасу.
Когда это последнее определение-ругательство засвербело, срываясь с языка, Илье стало еще более гадостно. Легко было бы обвинить Соло в совращении, навесить на него все грехи сгоряча, заклеймить словом, которое не спустит любой уважающий себя мужчина. Но Илье легко не было. Он-то даже обманутый и оскорбленный ни на секунду не забывал, как хорошо им было вместе. Как затягивало это «извращение».
Илья умом понимал, что предательство Соло наглухо перечеркнуло все, что произошло к обоюдному удовольствию, но его сердце с этим не соглашалось. Оно, глупое, болело без Соло так, что Илья, наплевав на должную сдержанность, меряя шагом Урал, с непривычки ломко неконструктивно выматерился. И осекся, когда заметил, как Габи хмурится и явно пытается повторить сказанное, чтобы запомнить.
Пусть все это было тяжко да еще и шло бонусом к капитанским обязанностям, Илья бы все вынес. Во всяком случае, вскоре ему показалось, что сразу после разрыва было легче. Потому что однажды Соло решил, что достаточно страдал без секса и начал попытки примирения на этой почве.
Он неведомо как притягивал к себе взгляды сопротивлявшегося тому Ильи, ловил их и мягко, с трогательной виноватостью улыбался. У Курякина от этих скромных заигрываний бальса уходила из-под ног.
Соло даже при нынешней их немногословности ухитрялся так поиграть грудными своими интонациями, так бархатно идеально смеялся с Габи, что Илья, даже ныряя, слышал его и наслушаться не мог.
И наконец, во время дежурств Габи Наполеон на своем спальнике принялся за одиночные упражнения, раз уж Илья пока еще удерживался от того, чтобы составить ему компанию.
Соло мог бы делать это тише, незаметнее, он же наоборот явно позволял себя слушать. Нарочно устававший за день до состояния бревна Илья не мог спать, слушая и зная, ощущая собственными руками то, что делал Соло.
И ведь Илья прекрасно понимал, что если он вздумает присоединиться, там, на соседнем спальнике за хлипкой переборкой, его ничуть не осудят. Наоборот, было очевидно, что Илью там бесстыдно, нагло и отчаянно ждут и хотят.
Стонал Соло негромко, но если приглушенный «дарлинг» Илье был хорошо знаком, то протяжное на выдохе «Ии» стало сюрпризом. Курякин отчетливо понимал, как будто ему было сказано – «иди ко мне и этот стон станет твоим именем».
Илья стискивал зубы на своем эспандере и слушал, и не шел.
О сне, даже после того как Соло счастливо кончал, речи быть не могло – Курякин усилием воли, не позволял себе заняться тем же.
Пара таких мучительных ночей и у Ильи всерьез стали сдавать нервы. Он, разумеется, не позволял себе срываться на Соло и тем более на Габи, но это уже был вопрос времени, когда все же рванет.
Тем более что и Соло, несмотря на заявленный свой нарциссизм и ночные упражнения, все-таки тоже сдал и заметно прикладывал усилия, чтобы это скрывать.
Наконец, Наполеон решил поступиться гордостью и рискнул здоровьем – подошел к Илье с предложением перемирия.
Курякин протянутую ему руку пожал, но все равно не отпустило.
Тем более что Соло поспешил предложить универсальное средство от тоски по разрушенным отношениям. Для начала виски. А, когда он заметил, что Илья ощутимо захмелел, полез лапать.
Прибитый усталостью и алкоголем, изнывающий по его ласке Курякин не нашел бы в себе силы для отказа, помогла случайность. Поднимаясь вслед за Соло, Илья запнулся и упал в воду, хлебнул соленого и пока откашливался к нему вернулись положенные стыд и боль.
Наутро Курякин вовсю гнал от себя сожаление о неслучившемся. Ведь можно было бы списать все на виски. Но кого он хотел обмануть? Одной ночью они бы точно не ограничились.
Когда на горизонте показался парус небольшой лодки, все обитатели плота разом вспомнили, как давно они не видели что-то кроме океанской глади.
Илья в трубу рассмотрел непримечательное рыбацкое суденышко с командой из пяти человек – ничего подозрительного в глаза не бросилось. Но Габи он на всякий случай отослал в шалаш и велел не высовываться.
Когда лодка подошла ближе, он только убедился в правильности этого решения – сети у «рыбаков» явно были только для отвода глаз.
Не то чтобы местные контрабандисты и пираты слыли опасными, до сомалийцев им было очень далеко, но Курякин своим «комсомольским» нутром не мог доверять даже представителям безобидного разряда преступников.
«Рыбаки» проявили естественное любопытство к пассажирам плота, и притерлись самым бортом лодки к бальсе.
Илья нахмурился, но, надеясь, что минута вежливости быстро пройдет, не стал на это указывать.
Вежливость и правда быстро прошла и капитан лодки, которого Илья про себя сразу нарек Башибузуком, настойчиво попросил – пока попросил – чтобы женщина с плота вышла к ним.
Попытка Соло отболтаться не удалась, в этих краях было мало белых женщин, и Габи контрабандисты приметили издалека.
Слово за слово и просьбы сменились угрозами и прямыми предложениями цены, ненавязчивой демонстрацией рукоятей тесаков и ружейных прикладов. Обстановка накалялась и, почуяв это, неприятно визгливо загавкал молчавший прежде капитанский пес – некрупная, серо-бурая дворняга.
Едва пес подал голос, из шалаша стрелой вылетел распушивший боевой мех Илюша.
Кот одним прыжком оказался на борту лодки, в долю секунды отвесил затыкающую оплеуху противнику и в следующий момент уже сиганул обратно, прямо в подставленные хозяйские руки.
Илья воспользовался произведенным эффектом и, сжимая кулаки, заявил, что сам готов подняться на борт лодки вместо белой мисс, причем совершенно бесплатно.
«Рыбаки», услышав такое предложение от «руси каптэн» - двухметрового бородатого «викинга» в выгоревшей тельняшке и с рычащим малым львом на плече, тут же слились.
Неизвестно нарочно так получилось или случайно, но лодка, вместо того чтобы плавно оставить плот в покое и отправиться восвояси, вдруг наперла носом и боком на крайнее бревно. Бальса уже успела пропитаться морской водой и просесть. Да еще и воткнулась лодка весьма неудачно. А уж когда контрабандисты, спасаясь от пришедшего в ярость при виде «покушения» Ильи, врубили мотор, то бортом содрали всю перевязь.
Остановиться и помочь тем, у кого плот из-за них начал распадаться на части, морские хищники не пожелали.
А бальсовые бревна, едва появилась такая возможность, закрутились вокруг своей оси, отдавая океану людей и вещи.
Илья упал очень неудачно, он собирался запрыгнуть на кинувшую их лодку, но поскользнулся и ударился головой. Когда он снова пришел в себя, то не сразу понял, отчего ему так удобно – он полулежал, откинувшись на подставленное плечо вытащившего его Соло. Несколько долгих секунд Илья просто дышал и слушал успокаивающее бормотание то и дело отплевывающегося от воды Соло.
А вот затем его настигло понимание случившегося.
Илья оглянулся с замирающим сердцем. Габи сидела верхом на одном из дрейфующих бревен и за полощащий парус подтягивала к себе мачту с намертво впившимся в нее мокрым Илюшей. Кот плавать умел, но не любил.
Вокруг среди бревен в обманчивой близости поплавками торчали из воды некоторые их вещи и контейнеры с пресной водой.
- Ты держи, а я вылавливать буду, - скомандовал Илья, которому несмотря на их аварийную ситуацию и травму в объятиях Соло было слишком, непозволительно и отчаянно хорошо.
- Окей, - мгновение Соло все же промедлил, прежде чем отпустить его.
Через пару часов уже должно было стемнеть, поэтому Илья, хоть голова и гудела от напряжения, не позволял себе снизить темп. Это здоровым, без усталости и измочаленных американцем нервов «собрать» плот кажется легким делом. В действительности управиться с капризной бальсой в открытом океане оказалось очень непросто. Соло с Габи и Илюшей помогали как только могли, но по-тропически резко опустилась ночная темень, а из девяти бревен связаны были лишь пять. За шестым Илья плыл с фонариком в зубах и едва не раздавливал трещащий фонарный корпус – так сильно болела голова. Соло еще три бревна назад предлагал поменяться, а два бревна назад начал уговаривать оставить все до утра.
Наполеон явно не знал о несущем их течении и устройстве плота то, что знал Курякин, скрупулезно разобравший плотовую навигацию перед экспедицией. На пяти бревнах они просто не дойдут даже с учетом того, что избавились от уймы груза. Генератора Илье было особенно жаль, ведь подарок да и пахал замечательно.
Когда Илья подогнал шестое, и они общими усилиями почти вслепую закрепили связку, Соло поймал его за руку. С прорезавшимся акцентом, он потребовал, чтобы Илья влез к ним на плот и прекратил геройствовать. Курякин слабо огрызнулся в ответ, и не столько потому, что адски вымотался, сколько оттого, что ему трудно было отказать Соло в просьбе.
А ведь утром бревен уже не будет как пить дать.
Они бы так и бодались. Соло быстро сменил тон с резковатого приказного, на мягкий, а Илья, чуя, что вот-вот поддастся, сопротивлялся из последних сил. И только благодаря Габи они пришли к компромиссу – зацепили петлей ближайшее бревно, чтобы то точно никуда не делось.
Илья только когда вылез из воды на теплый, но все же ощутимо пронизывающий ночной ветерок, понял, насколько устал и какова была вероятность просто утонуть неслышимым и незаметным в чернильной океанской тьме.
Он отрубился на мокром насквозь спальнике, успев подумать приказ беречь батарейки в фонарях.
Через пару часов привычный проверять своих дежурных Илья хотел поднять голову, но смог только глаза открыть. В глубокой тьме от зрения не было никакого толку. Но кроме него рядом под шелест волн дышали двое, а в подмышке было колко и жарко от нашедшего самое безопасное место кота. И Илья позволил себе не просыпаться более до рассвета.
Как ни рано заставил себя подняться Курякин, Соло к тому времени уже каким-то чудом был на ногах. Да, их «марафон» с бревнами накануне не прошел бесследно даже для великолепного Наполеона – он без особенного успеха приглаживал торчащие после неудобного сна отросшие за время путешествия кудри. Рядом с ним восседал и намывал усы предатель Илюша.
Габи как-то предлагала Соло услуги парикмахера, но он почему-то отказался, хотя явно не привык к дикому образу.
Илья сел и потряс головой, потому что в ушах было тяжело словно от натекшей воды. Зря он это сделал – тяжесть тут же сменилась раскалывающей головной болью.
- Ты полежи еще, а я повылавливаю, - со сдержанным беспокойством аккуратно предложил Соло. А когда Илья назло этой заботе спустил ноги в воду, собираясь плыть за немногими еще дрейфующими рядом вещами, Наполеон добавил с досадой. – Бога ради, Илья! Ты мне живой нужен! Сиди на месте!
И добавил чуть стушевавшись: «Нам нужен».
Вот так Илюши остались сидеть на бревнах и принимать подгоняемые им сумки. И хотя Илье было жгуче досадно, он не мог не признать того, что если он все же полезет в воду, Соло придется вылавливать и его тоже. Снова.
И хотя уже начинало понемногу припекать, Курякин вздрогнул и покрылся «гусиной кожей», вспомнив, бережно державшие его руки и плотность, надежность груди, на которую он бессознательно опирался.
Благодаря облегченному труду, у Ильи остались силы на мысли и планы, а планировать было что. Стоило только бросить взгляд на то, как врезались синтетические веревки – пальмовых под рукой после катастрофы не оказалось – в бальсу. Стоило посмотреть на то, как сильно в сравнении с началом пути просели бревна. И становилось понятно – линию смены ветра и шторм, ожидаемые далее по маршруту, им не пережить.
Сказать об этом своей команде Илья не решался. Но Соло, отдыхающий перед очередным спасательным заплывом, проследил направление его задумчивого взгляда и наверняка догадался о мыслях. А Габи несколько раз пересчитала оставшиеся у них канистры с пресной водой и тоже явно давила волнение.
Укладка с резиновой лодкой – их запасным вариантом – пропала среди обманчиво дружелюбных зеленоватых волн. Ящики с консервами кроме трех начатых и потому обложенных балластом – затонули. Зато удалось спасти аптечку, набор инструментов и один спальник. Из представителей высоких технологий выжил только айфон Соло, упакованный на всякий пожарный случай не хуже, чем чемодан с ядерной кнопкой. Впрочем, толку от него посреди океана было немного.
После позднего завтрака Илья, оценив все возможные для них исходы, объяснил команде, что их наиболее благоприятным шансом будет попытка перейти в боковое течение, которое отнесет их к острову Пасхи. До него сейчас было почти вдвое ближе, чем до Полинезийских островов, а значит реальнее добраться живыми.
Благоприятность этого варианта осложнялась тем, что определить это течение с точностью Илья теперь не мог. То есть они вполне могли свернуть не туда и остаться без проводника вообще.
Габи была категорически против смены курса. Соло соглашался рискнуть.
Будь Илья один, он бы точно свернул, но теперь это был уже не такой простой выбор.
Привыкшему во всем полагаться на свои силы Курякину требовался знак, чтобы рискнуть жизнями доверившихся ему людей.
Знак пришел от дежурящего на носовой части плота Илюши – кот пересел на левый борт и коротко замявкал, вглядываясь вдаль. Такое поведение Илья за ним уже замечал и сначала думал, что рядом проплывает кто-то крупный или Илюша просто волнуется. А затем он начал замечать в этом мявканьи определенную закономерность. Илюша оказался поистине морским котом – не только дельфиньим богом, но и мохнатым заменителем карты течений. Разумеется, до аварии котовый талант носил исключительно развлекательный характер.
И вот теперь Курякин решил послушать кота и налег на кое-как восстановленный руль. Не удастся повернуть – так тому и быть.
Плот ощутимо заколебался, как будто переваливался через невидимый глазом порог, и снова все стало как прежде. Удалось или нет? В ближайшее время плотогоны об этом не узнают.
Пока же их ожидали более насущные потребности - их пресная вода уже ощутимо попахивала болотом, и кипятить ее теперь было негде. Но даже такой ее оставалось слишком мало для нормы по литру на человека в день. Илья команде об этих подсчетах ничего не сказал, но себе и Илюше жидкую пайку урезал, они оба вполне восполняли свое питье поеданием сырой рыбы.
Соло и Габи пока были на частично спасенных консервах и потому больше нуждались в пресной воде.
На фоне ужесточения условий выживания личная драма Ильи потеряла былую остроту. Курякин естественным образом обнаружил, что его намного больше волнует необходимость доставить Соло на землю живым, нежели несостоявшийся путевой роман. При этом синие шорты своей привлекательности для него не потеряли – и взгляд цеплялся, и рука к ним тянулась. Но справляться и неуместными желаниями Илье стало намного проще.
Целых две недели Илья наслаждался установившимся душевным покоем, ровными товарищескими отношениями с командой и не позволял себе тревожиться раньше времени. И только когда пошла третья неделя после поворота в боковое течение, а никаких признаков приближения земли все еще не наблюдалось, Илья почувствовал, как подступает леденящий липкий страх.
Это он принял решение повернуть и это он своей рукой повернул их плот не туда, лишив Соло, Габи и Илюшу шанса на спасение.
В ограниченном пространстве плота, окруженного безмолвной, равнодушной океанской гладью страх, как и прочие сильные эмоции, распространялся словно вирус гриппа в закрытом помещении. Илья честно душил его в себе, но миазмы ужаса перекинулись на всех. У Габи случилась истерика, настоящая, с рыданиями, криками и обмороком. Чистоплотный в другое время Илюша обделал весь плот так, что уже даже рыбой нигде не пахло. У Соло же в голосе появилась вежливая предупредительность, место которой было разве что у постели умирающего.
Илья не мог смотреть им всем в глаза и старался дежурить дольше остальных.
Ночью на исходе третьей недели, когда уже было очевидно, что их шанс оказался пустышкой, Курякин в очередной раз сдал пост Габи, ушел в жалкое подобие прежнего их жилья и лег на освободившуюся часть спальника. На переборки внутри да и на приличную крышу не хватило выловленного материала, так что фактически Илья лег рядом с Соло. Вот только ничего кроме горечи он при этом не испытал.
Даже когда Соло мягко, но властно повернул за подбородок его лицом к себе и нажал пальцем на губы.
Илья так выхолостил себя стыдом, что не смог оценить этот подарок. Соло это почувствовал и не стал размениваться на уговоры, как было во время истерики Габи.
Курякина сгребли в жаркие, живительные, замечательно сильные объятия, примяли так, чтоб ни воздуха, ни мыслей не осталось. А затем, когда он уже готов был просить пощады, Соло накрыл его рот своим и улыбнулся в поцелуй, неведомо как заставляя Илью улыбнуться в ответ.
Они почти покойники, а значит, нечего оглядываться назад и терять время на обиды.
- Может, Габи пригласим? – не смог не «уколоть» Илья.
- Я следующий раз, - певуче обещал Соло и так ловко раздвинул ему ноги, что Илья не успел возразить.
А после, когда Соло начал игриво об него потираться, возражать уже и не хотелось, хотелось тискать до ломоты в пальцах тело под синими шортами. И Илья не стал сдерживаться.
Ему даже не понадобилось вспоминать то, что он успел узнать о предпочтениях Соло, нужный темп, сила обхвата, дополняющие ласки второй рукой – все это получилось как будто само по себе. Как будто Илья заразился от Соло способностью виртуозно считывать и воплощать желания партнера. Увлеченный делом Курякин оказался настолько хорош, что рука с перстнем на мизинце, действующая в его собственных шортах, вдруг ослабла, дрогнула и прекратила движение.
Кончая, Соло так протяжно и бесстыдно застонал, запрокидывая голову, что Илья за эту самоотдачу простил бы ему даже прямой эфир, а не то что там какую-то любительскую съемку.
«Б», - выдохнул тяжело дышащий Соло, опускаясь на Курякинскую грудь всем весом, - «Б…».
Довольный собой Илья, про которого временно забыли, согласно угукнул ему в кудри – мат был сейчас уместным в качестве комплимента.
Но не употреблявший без крайней на то необходимости обсцесной лексики Соло продышался, сглотнул и закончил, «Б…есподобно».
После этого Наполеону не особенно долго пришлось трудиться – Илье хватило поцелуя и нескольких правильных движений рукой.
В это самое время отлученный от палатки Илюша привстал тушканчиком на краю плота и пристально всмотрелся в темноту. Если бы он мог говорить, быть может, он бы рассказал, сколько кошачьих сухопутных жизней прожил, отыскивая дух моря и приключений, на который пришел однажды в форточку Ильи. Может, рыжий зеленоглазый московский драчун рассказал бы, реинкарнацией скольких удачливых мореплавателей он являлся. Пусть в этой жизни он и не был способен удержать весло, зато он нашел человека, который мог сделать это за него.
Кот с суровым капитанским прищуром всматривался в непроглядную морскую тьму, обитатели плота сами того не ведая, были в надежных лапах.
Илья, ощущая себя помятым, но неприлично счастливым покойником выбрался из шалаша только в рассветном мареве. Он не стал будить свернувшуюся калачиком Габи, наоборот, подоткнул ей край брезента для тепла. И погладил бдящего на ящике, обросшего за время путешествия кота.
Все они: и Габи, и Илюша, и, конечно же, Соло были дороги Илье в то утро, как никто до того. Ради них Илья бы с радостью продался в вечное рабство морскому дьяволу, жаль только он был слишком рационален, чтобы верить в чертовщину.
Курякин встал рядом с котом, встречая один из немногих оставшихся его команде рассветов, и закрыл глаза.
Они избегали говорить об этом, но каждый то и дело бросал взгляды на то, как взрезана, почти перепилена синтетической веревкой пропитавшаяся водой бальса. Очень скоро им придется перевязывать плот снова. И вскоре снова. Но все это лишь отсрочит уже приготовленный Илье и его команде финал, позволит настрадаться от жажды, продлить отчаянные и бесплодные попытки спастись.
Илья уже натер мозговые мозоли, вспоминая карту в поисках хотя бы рифа на их пути – ничего.
Илюша ободряюще потерся меховым плечом о хозяйскую ногу и мурлыкнул.
- Подлиза ты, - улыбнулся ему Илья и открыл глаза.
Как раз вовремя, чтобы увидеть кружащие вдалеке точки – птиц.
@темы: Ё-моё
